«Улыбка Пол Пота» Петера Идлинга: камбоджийский Чевенгур

1.

Эта очень душевная книга (намного душевнее и познавательнее, чем «Брат номер один», изданный «Ультра.Культурой» в свое время) требует нескольких предварительных комментариев. Это связано с тем, что ее сюжет отсылает нас к нескольким политическим реалиям, традиционно не слишком близким российскому читателю.

2.

«Венстерпартиет» («Левая партия») сейчас — одна из членов левоцентристской правящей коалиции в шведском парламенте наряду с социал-демократами и зелеными. 50 лет назад эта же организация называлась Коммунистической партией Швеции и вместе с другими компартиями Скандинавии играла гораздо более интересную роль в политической жизни региона. Как и Коммунистическая партия Финляндии, она стояла у истоков Коминтерна, успешно пережила репрессии 40-х, сохранила доверие своего электората (в разные годы КПШ набирала 10–15 процентов голосов на общенациональных выборах и стабильно одерживала победы на муниципальном уровне) — и одновременно продолжала пользоваться массированной финансовой поддержкой из Москвы. Это позволяло партии жить на широкую ногу: организовывать множество фестивалей, содержать издательства, арендовать площади в самом центре Стокгольма. Плюс, в отличие от «московских товарищей», скандинавские компартии смогли продуктивно использовать подъем молодежной культуры в 60-х, вовлекая все большее количество студентов в свои мероприятия, предоставляя им помещения, средства и так далее. Можно пошутить, что сталинизм был «хип» в Скандинавии в то время.

3.

Однако конец 60-х стал для КПШ, как впрочем и для всех остальных компартий в Западной Европе, точкой невозврата. Спустя 12 лет после вторжения в Венгрию советские войска вошли в Чехию — такое нарушение принципа полицентризма можно было только либо поддержать, либо осудить. Еще вчера хиппи плясали на фестивале против «агрессии американского империализма во Вьетнаме», организованном коммунистами, — и вот танки входят в Прагу. Компартии во всем мире отреагировали на подавление Пражской весны по-разному — КПШ была одной из тех, кто безоговорочно осудил инициативу Кремля. Была проведена масштабная манифестация у стен посольства в Стокгольме — это, кстати, дает нам понять, насколько влиятельной была молодежная фракция в рядах партийной номенклатуры.

Однако моральный урон оказался непоправимым — за 1968 годом во всех коммунистических движениях Европы последовала череда расколов. Этого не удалось избежать и КПШ — сторонники и противники просоветской линии больше не могли сотрудничать в рамках одной организации. Все большую популярность среди молодежи набирало маоистское движение — делая акцент на народном характере революции, маоизм казался демократичнее брежневского неосталинизма. В любом случае, скорее всего, не меньшую роль сыграло и то, что Китай оставался гораздо более закрытым и таинственным для европейцев, нежели Советский Союз, который к тому времени уже посетил всякий, кто вообще этого мог желать.

4.

Центром протестной активности для поколения шестидесятников была, разумеется, кампания против войны во Вьетнаме. К середине 70-х она уже вошла в затяжную стадию, накал медийных страстей стал угасать. Отдельным разочаровывающим моментом для активистской сцены стало то, что победившее в результате северовьетнамское правительство заняло четкую просоветскую линию, — те, кого хиппи поддерживали на протяжении десяти лет, оказались союзниками «палачей Пражской весны». Борьба с американским империализмом и прокремлевская диктатура — это не одно и то же, ясное дело.

5.

На этом фоне начавшаяся в 1970-м гражданская война в Камбодже стала глотком свежего воздуха для западного движения — как бы цинично это ни звучало. Противостояние казалось классическим — ультраправый режим проамериканского «черного полковника» Лол Нола против прогрессивной интеллигенции, левой молодежи, получившей образование в послевоенном Париже, — во главе отрядов крестьян из сердца тропиков. Это выглядело и прогрессивно, и модно — с точки зрения социальной антропологии.

Левое сообщество воспринимало камбоджийских коммунистов как часть европейского движения, а не как случайных ставленников Москвы вроде северокорейских товарищей. Многие имели возможность лично общаться с этими свободно говорящими на французском франтами еще в Париже: они пили, курили, читали Сартра, слушали рок-музыку — левакам 60-х эти камбоджийцы казались более современными, чем старшие соратники по компартиям их собственных стран. Получив образование, они не остались в Европе, а вернулись на родину поднимать революцию среди самых неиспорченных капиталистической цивилизацией слоев населения — лесных племен и крестьян: можно сказать, что первоначальный миф о красных кхмерах был практическим воплощением всего святого для среднестатистического шестидесятника. И да, они постоянно подчеркивали свою независимость от вьетнамской военной помощи — а значит, от всего закостенелого, репрессивного, деградирующего политического лагеря вокруг СССР. Поклонники Сартра строят коммунизм рука об руку с первобытными племенами — это уже даже не хип, это грув!

6.

В Стокгольме на основе провьетнамского антивоенного движения DFFG мгновенно было создано параллельное «Общество шведско-кампучийской дружбы». Оно автоматически наследовало подписную и фандрайзинговую базу материнской организации (гигантской по шведским масштабам) — а также своих самых мощных спикеров, в числе которых наиболее ярким был писатель и журналист Ян Мюрдаль, один из известнейших левых авторов в стране и поныне. «Общество» организовывало демонстрации, сборы денег, промоутировало прогрессивный образ камбоджийской революции и было одним из важных союзников «Кхмер Руж» на Западе. Когда же те неожиданно победили, шведы, к своему разочарованию, так и не смогли разделить с ними эту радость: немедленно после взятия Пномпеня новое правительство без предупреждения обрезало все информационные каналы общения с внешним миром. На месте Кампучии, где еще вчера разворачивалась прекрасно освещаемая всеми телеканалами война, внезапно образовалась информационная черная дыра, из которой не поступало ровно никаких сигналов с 1975 по 1978 годы.

7.

Точнее, сигналы были двух родов. Существовало вещание официального камбоджийского телевидения и рассказы беженцев, через леса пересекавших границу с Таиландом. И то и другое казалось очевидными сказками. Официальная картина мало чем отличалась от официальной картины, транслируемой любой другой коммунистической диктатурой; рассказы беженцев мало чем отличались от любых других рассказов любых других беженцев на планете. При таких исходных данных всем заинтересованным лицам извне оставалось только строить догадки — в соответствии со своими идеологическими предпочтениями. Самая известная из интеллектуальных баталий на эту тему возникла, когда Ноам Хомский раскритиковал в одной из своих статей источниковедческую базу нескольких книг по предполагаемому геноциду в Камбодже — он назвал их «третьесортной пропагандой».

Однако в самой глупой ситуации оказались те, кто, как шведское «Общество», должны были поддерживать кхмеров по регламенту своих уставных документов — восточные соратники порвали с ними контакты точно так же, как и со всеми остальными. Уважаемому человеку, Яну Мюрдалю, приходилось отбиваться от нападок вслепую — скорее всего, он воспринимал это как защиту репутации не только прокамбоджийского «Общества», но и провьетнамского — всего протестного движения в Швеции. Возможно, так оно и было.

8.

В связи со всем вышесказанным неудивительно, что когда кхмеры наконец открыли страну для посещения дружественных делегаций, Мюрдаль и товарищи устремились в Камбоджу как пчелы на мед. Спрос встретил предложение: в Камбоджу вторглись вьетнамские войска и Пол Поту была срочно необходима политическая реабилитация в глазах мирового сообщества — так же срочно она была нужна и его невольным заложникам-адвокатам. Югославская, датская, шведская делегации сменяли одна другую — их визиты проходили по стандартному сценарию потемкинских деревень, наслаждаться которыми до сих пор ежегодно ездят в КНДР сотни американских подростков. Последней делегацией, кстати, была именно американская — в ходе ее визита один из журналистов был таинственным образом убит в гостинице, и больше визитов не последовало. А потом вьетнамцы заняли Пномпень.

9.

В самом феномене таких пропагандистских визитов ничего нового нет. Стокгольмского журналиста Петера Фрёберга Идлинга здесь интересует только одно — масштаб. В соответствии с популярными данными за период правления красных кхмеров в Камбодже погибло 3,5 миллионов человек — примерно каждый третий ее гражданин. Как можно было проехать тысячи километров по стране, встретиться с сотнями людей, снять бобины кинопленки и не заметить отсутствия трети населения? Во время поездки Мюрдаль писал для трех основных шведских газет одновременно, его помощники снимали подробный фильм на 16 миллиметров — нигде, совершенно нигде Петер Идлинг не может обнаружить и малейшего намека на горы черепов в болотах. Повторимся — треть населения, так что популярные аналогии здесь все-таки не сработают.

10.

Сюжет «Улыбки Пол Пота» следует за делегацией «Общества шведско-кампучийской дружбы» по стране шаг за шагом: Идлинг общается с людьми, с которыми те общались, спит в домах, где они спали, посещает крокодиловые фермы и рисовые поля, которые они фотографировали, читает кипы их блокнотов и статей. Повествование строится по монтажному принципу blink cut: каждый отрывок — как момент между морганием век. Эпизоды перемежаются стихами и лозунгами красных кхмеров: «Мир — это капитуляция», «Товарищ, который совершает много ошибок, — враг» и многие другие, не менее нравоучительные. Неожиданные флешбэки: вот родители тащат маленького Идлинга на антиамериканскую демонстрацию, и он кричит детским голоском: «Киссинджер — У-БИЙ-ЦА!» А вот буддийский монах совершает акт самосожжения у него на глазах уже в наше время — прохожие заинтересованно склонились над дергающимся в агонии человеком без кожи.

Но все это время автора не покидает главный вопрос: как относительно недавно люди с примерно таким же социальным и жизненным бэкграундом, как у него самого, смогли не заметить геноцид?

11.

Может быть несколько вариантов ответа на этот вопрос. Первый: они были неискренни. Но тогда хоть что-то должно было проскочить на пленке, которую они отсняли, на фотографиях. Там ничего: крестьяне, рабочие, все живут в нищете — да и только. И опять же, автору сложно представить, что шведы из активистской среды, так похожие на его собственных родителей, на него самого, могли так грубо врать самим себе. В частности, у одной из девушек, членов делегации, за год до визита без вести пропал муж-камбоджиец — сложно представить, чтобы она могла лгать своей совести при таких ставках.

Второй вариант: масштабы геноцида в Камбодже, принятые в медиасреде, недостоверны. Феномен Демократической Кампучии стал показательным примером для всей правой прессы против леваков конца двадцатого века — несмотря на то что сам Пол Пот давно отрекся от левых идей, позиционировал свой режим как националистический и вовсю пользовался поддержкой ЦРУ. Тем не менее, «кровавые преступления коммунизма» и концепция «коммунизм = нацизм» обрели наконец свою законченную иллюстрацию, гораздо более удобную, чем скелеты в шкафах ключевых партнеров по рынку энергоресурсов и полурабского труда.

Цифры действительно завышены — сколько людей было собственно казнено кхмерами, останется загадкой навсегда. Точно так же мы никогда не узнаем, сколько людей погибло под американским огненным дождем во Вьетнаме или под их же ковровыми бомбардировками в Лаосе (относительно Лаоса официальная статистика, не моргнув глазом, сообщает: «примерно 20 — 200 тысяч человек»). В озвученные 3,5 миллиона безусловно входят все убитые с обеих сторон в ходе десятилетней гражданской войны, все убитые в результате американских бомбежек, все убитые вьетнамскими войсками во время двух войн, а главное, все умершие от голода между и во время этих событий. Оправдываясь, бывшие адвокаты красных кхмеров называют цифру в 200000 «достоверно» казненных — довольно странное оправдание.

12.

В любом случае и для левых, и для правых, для нас всех, и для Петера Фрёберга Идлинга лично история камбоджийского геноцида интересна именно тем, что он произошел так недавно. Тем, что во время, когда Стив Джобс уже собрал свой первый компьютер, а во всем мире уже слушали панк-рок, где-то в центре Индокитая ровесники наших пап и мам строили последний Чевенгур XX века и убивали друг друга. Да что там родители, через пару лет появлюсь на свет я сам: как ни пытаются Siemens и BMW затереть цвета на документальной хронике Третьего Рейха, мы все равно понимаем, что Гитлер — почти наш современник, а что уж говорить о Пол Поте. Кадр за кадром Петер Идлинг возвращает цвета на стрекочущую шестнадцатимиллиметровку, красочно и одновременно щепетильно реставрируя реальность, которую никто так и не снял для телевидения.

13.

В книге 265 таких кадров: интервью, зарисовки, воспоминания, статистика, размышления. Каждый из них пронумерован — чтобы избежать путаницы, видимо, — а может быть, автор попал под влияние кхмерской любви к селекции и систематизации. В любом случае, я здесь следую его примеру.