«The Story of the Human Body» Дэниела Либермана: почему нас тянет к сладкому

Даман — животное размером с кошку. Он похож на сурка, но на самом деле приходится родственником слону. А еще упоминается в Библии: книга Левит строго-настрого запрещает его есть, «потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены».

Для ученых важно, что жуют даманы точь-в-точь как люди. В 2004 году на библейских зверях поставили эксперимент: одной группе с детства давали Даман считается некошерным животным, потому что жует как человек, а «копыта у него не раздвоены»
Фотография: Fotobank/Getty Imagesжесткую и грубую пищу, другой — те же продукты, но в измельченном и даже перетертом виде. Первые, повзрослев, выделялись на фоне вторых непропорционально крупными челюстями.

Автор эксперимента — и книги «История человеческого тела: эволюция, здоровье и болезни» — хотел таким неожиданным образом выяснить, как и почему менялась форма лица у людей. Около 10 тысяч лет назад древние охотники и собиратели, освоив земледелие, избавились от необходимости жевать жесткие коренья и жилистое мясо диких зверей на завтрак, обед и ужин. И, вероятно, стали так же внешне отличаться от своих прадедов, как вторая группа даманов от первой.

Смысл у исследования был не столько исторический, сколько медицинский. В память о древней диете нам достались зубы мудрости — и зачастую болезненная необходимость удалять их, едва они начнут расти. Питайся мы кореньями, зуб без проблем нашел бы себе место. Однако блендеры и мясорубки делают свое черное дело: всевозможный хумус и прочая нежная пища просто не дают челюсти дорасти до размера, предусмотренного эволюцией. Вывод: стоматологам-теоретикам не следует ломать голову по поводу того, что современные люди делают не так — пользуются не теми зубными щетками? Употребляют не те витамины? Это дефект, заложенный эволюцией.

Обычно ученые ищут стройную и ясную схему там, где все остальные видят хаос. Дэниел Либерман, глава кафедры эволюционной биологии человека в Гарварде, в своей книге рассуждает наоборот: человеческий организм, самая сложная в мире биологическая машина, выглядит гармонично только для невнимательного взгляда. Для эволюциониста это конструкция из кое-как пригнанных друг к другу функций, каждая из которых в свое время помогла решить какую-нибудь проблему. Проблема уходит — функция остается. Например, до наступления ледникового периода люди — точнее, вид Homo erectus — заканчивали взрослеть к 12–13 годам. Похолодание повысило возраст взросления до 18–19 лет. Климат поменялся, но детство не стало короче.

Часто в изменившихся условиях старая полезная функция работает против своего хозяина. Скажем, от Homo erectus, который жил в условиях острого дефицита калорий, мы унаследовали тягу к сладкому и жирному. Но одно дело — когда ради ста граммов сахара приходится разорить гнездо диких пчел, и совсем другое — когда достаточно купить литровую бутылку колы в лавке за углом. Поэтому ожирение или диабет второго типа — а в США то и другое носит характер эпидемии — типичная «болезнь несоответствия»: старые гены не отвечают новой реальности.

Дэниэл Либерман - глава кафедры эволюционной биологии человека в Гарварде, и для него человеческое тело - это архитектурный памятник с тысячелетней историей
Фотография: Fotobank/Getty ImagesПолучается, человеческий геном (да и организм целиком) — что-то вроде архитектурного памятника, который заложили в десятом веке и в двенадцатом достроили. В четырнадцатом добавили башню со шпилем, в семнадцатом прорубили дверь прямо через стену с фресками тринадцатого. Идея «возвращения к корням» и «естественного образа жизни» в такой картине мира теряет смысл. Как только мы заявляем, что бетон, стекло и фастфуд — не та среда, к которой человека предназначила природа, возникает вопрос: а какая та? Сельская идиллия — есть выращенное своими руками — уже в некотором роде неестественна, как учит нас история с зубами. Может быть, охота и собирательство ближе к цели? Есть люди, которые в это искренне верят: Google, к примеру, выдает три с лишним миллиона страниц по запросу caveman diet («диета пещерного человека»). На эту тему Либерман рассказывает поучительную историю.

В августе 1972 года журнал National Geographic вынес на обложку юношу-дикаря, карабкающегося вверх по лиане. О филиппинском племени первобытных охотников и собирателей тасадай, открытом в 1968 году, было известно, что они никогда прежде не контактировали с другими людьми. И в их языке, к примеру, нет слова «война».

Во времена «Вудстока» (и на фоне войны во Вьетнаме) это не могло не впечатлять. Дикари выглядели отличным примером для подражания. Только в 1980-х жители соседних деревень (самых обычных) признались, что это они за деньги участвовали в инсценировках — переодевались в набедренные повязки и карабкались по лианам. Но история про «на лицо ужасных, добрых внутри» первобытных людей уже успела разойтись по свету. А реальные общества современных охотников и собирателей — обнаруженные, например, в 2000-х в джунглях Амазонки — оказались далеко не такими бесконфликтными и беспроблемными.

Если пути отступления к доисторическим диетам и состояниям отрезаны — остается одно: жить в настоящем, отдавая себе отчет, что эта реальность для человеческого организма, каким его сделала эволюция, далеко не лучшая — но, так или иначе, единственная.