«Переизбрание Джорджа Буша-младшего стало для старика роковым событием»

Однажды я послал свой рассказ в один литературный журнал и через неделю получил первую правку редактора. Там было все красным-красно! Девушка переписывала мой текст целыми абзацами, не речевые ошибки и тавтологии, а просто переставляла все слова в другом порядке. «Так не пишут по-русски, — объясняла она в ответ на мои протесты. — Подлежащее, сказуемое, дополнения — у вас все калькировано, это болезнь языка. А нагромождения причастий и отглагольных существительных — мы же не по-английски пишем!»

Действительно, я раньше этого не замечал. Почему я так начал писать — и почему мне это нравится? Должен быть какой-то триггер. Я еще немного подумал и понял, кто виновен. Алекс Керви. «Оранжевая серия», кормильцевский «Овердрайв», Adaptec/T-ough Press — горящая буква «тау» в кружочке. Я сразу изложил свое предположение редакторше — мы находились в тысячах километров друг от друга, но я живьем увидел, как она схватилась за голову. «Эти переводы — УЖАС!» Бич и позор профессии, русское проклятие, ярмо 2000-х — много раз потом я услышал подобное об этих изданиях, а может быть, и вы тоже.

Сам Алекс, кажется, не понимает, о чем я говорю.

«У Джона Кинга однажды спросили: «Почему вы нарушаете правила языка?» Он сказал: я пишу как умею, я вообще не знаю правил».

Мы должны были поговорить про новую книжку, перевод последнего прижизненного сборника статей Хантера Томпсона «Наших бьют!», и сразу перешли к обсуждению спортивного тотализатора:

«Открою вам секрет: две трети книг, которые выходили под эгидой Аdaptec/T-ough Press в серии «Альтернатива» с 2001 по 2008 год, подготовлены и оплачены на выигрыши от моих ставок. С 1992 года я профессиональный игрок на ставках, с самого момента когда открылись первые букмекерские конторы, — это обеспечивает мое существование отчасти».

В «Наших бьют!» ставкам посвящено больше половины книги. Хантер сидит на своем ранчо в компании шерифа, пастора, Джонни Деппа и других случайных гостей, комментируя матчи по американскому футболу и обчищая их кошельки. В эту практически средневековую форму упакованы его заметки в личной рубрике на крупнейшем спортивном сайте США — ESPN, куда он писал на протяжении нескольких лет. Кроме спорта отдельное внимание уделяется вопросам современной политики, юриспруденции, искусства — а также внешне не связанным эпизодам из прошлого автора.

В своей последней книге Томпсон наконец символично ступил на поле, создание которого приписывается многими ему самому, — в жанр блогинга. Глубокое погружение, личная перспектива, концентрация на предметах до уровня фетишизма (ненужные электроспиннинги, которые герои покупают из книги в книгу) — все это мигрировало в нашу повседневную онлайн-писанину прямиком из гонзо, жанра, который другие критики обвиняют в убийстве нормальной журналистики вообще.

«Хантер прислал мне эту книгу в октябре 2004 года, за несколько месяцев до своего самоубийства, — вспоминает Алекс. — Переизбрание Джорджа Буша-младшего для старика стало роковым событием. Он посчитал, что с Америкой все кончено. Разумеется, ему надо было остаться — думаю, избрание Обамы его бы повеселило. Старик не дождался четырех лет».

История знакомства с Томпсоном — часть «мифологии» Керви, при этом сам Керви — часть мифологии российского издательского бизнеса.

«У меня возникли некоторые проблемы с законом… — стандартное начало рассказа. — Эта история с Томпсоном произошла как раз тогда, когда барабанщик нашей группы скончался от передозировки героина. Это создало огромное количество проблем...»

Согласно мифологии, в 1997 году Алекс лежал в лондонской психушке, где его и навестил сам писатель. Они были прежде заочно знакомы благодаря Ральфу Стедмену, английскому карикатуристу, официальному иллюстратору многих книг Томпсона и герою нескольких. Керви изложил Томпсону свой план: он собирался вернуться в Россию и завалить книжный рынок переводами контркультурной классики — начиная с «Джанки» Уилльяма Берроуза и «Страха и отвращения в Лас-Вегасе». В ответ Томпсон подарил ему блок сигарет и подписал контракт на передачу эксклюзивных авторских прав.

Перевод к тому моменту был уже готов: опять же, согласно мифологии, Керви надиктовал его на портативный рекордер за несколько дней угара, пока они в компании с бывшим боевиком IRA ехали на музыкальный фестиваль в Лидс. Кроме того, были готовы еще несколько переводов — при каких обстоятельствах они появлялись, остается неизвестным.

Моя цель — понять логику. В 1994 году студент истфака МГУ Александр Кривцов отправляется по туристической визе в Англию, живет там три года, знакомится с литературной тусовкой, потом возвращается в Москву. С ним — чемодан переводов и книг, ничто из этого никогда не издавалось в России. Контркультура, бит, наркотики, сатанизм — очень разнородный набор. В 2001 году он назначается куратором серии «Альтернатива» российского книжного гиганта «АСТ». Потом «оранжевая серия» становится одним из самых успешных издательских проектов в стране. Книги появляются на развалах у метро «Все по 30», их начинают покупать и читать какие-то люди, которые в своей повседневной жизни вообще не имеют привычки к чтению. Впервые записанные на диктофон в состоянии кутежа, эти переводы становятся частью русской культуры, проникают в лексику, синтаксис. Наконец, заставляют меня, спустя много лет, помещать подлежащее, сказуемое и дополнения в порядке, несвойственном русскому языку.

«Постановка Большой игры»

• Давайте представим — у вас же был какой-то издательский план, еще до того как все началось? Каким образом сформировался тот набор титулов, который спустя несколько лет было уже неприлично не прочитать для школьника старших классов?

• Когда я бежал из России, у меня было впечатление, что на рынке просто вакуум, что ничего не происходит современного. Темы наркомании, гомосексуализма, трансгрессии не поднимаются на рынке вообще — такое впечатление, что мы существуем в каком-то маппет-шоу.
  
  В Великобритании я близко сошелся с Ником Хартом, покойным. Он владел небольшим книжным магазинчиком в Камдене, там на полках стояла вся альтернативная литература, которая меня интересовала. Именно в разговорах с ним возникла идея: почему бы всю эту литературу не двинуть в Россию?
  
  Я вернулся, но все издатели воротили от нашего проекта нос. Я плюнул и в декабре 1997 года за свой счет издал «Джанки» Берроуза, а потом уже пошло-поехало... Томпсон, Буковски, «Письма Яхе» стали бестселлерами. Потом уже на нас обратило внимание «АСТ». Мы вытащили на свет Чака Паланика — и за ним потянулась вся «оранжевая серия». Тогда, в 2001 году, вышло одновременно две книжки: «Бойцовский клуб» в переводе покойного Ильи Кормильцева и «Отсос» Стюарта Хоума. В итоге «Бойцовский клуб» стал мегабестселлером, а «Отсос» продался большим тиражом, чем все книги Стюарта Хоума в Великобритании и США.

• Разумеется! Никто из моих англоязычных друзей даже не знает, кто такой Стюарт Хоум, — а благодаря вам тысячи российских тинейджеров были вынуждены его прочитать! «Большое рок-н-ролльное надувательство»?

• Не совсем. Я был абсолютно честен с читателями — но не с партнерами, которых удалось развести на все это. Все, что мы тогда издали, выдавалось под видом западных бестселлеров. (Cмеется.) Мне было буквально заявлено: «Мы ничего в этом не понимаем, вот вам все карты в руки…» Я подписал контракт, и потому у меня было пять или шесть лет полного карт-бланша.
  
  Такой эксперимент вряд ли удалось бы снова повторить. Я искренне не ожидал, что так получится — что наши книги затронут нервные окончания сразу нескольких поколений, как вы говорите.
• Мне кажется, основным прорывом вашей команды было даже не то, что вы перевели определенный набор книг, а то, что вы создали какой-то новый язык и вбросили его в массовое сознание. Мы все отдаем дань уважения книжке Норы Галь, но давайте скажем правду: сейчас это кажется дико скучным. Русский язык будто варится в собственном соку.
• Классическая школа перевода изымала огромное количество смысла из оригинала. Меня это как раз не привлекало, мне хотелось создать новую какую-то школу, более приближенную к уличным реалиям, из которой сама эта литература происходит. Попытаться воссоздать на себе то состояние, которое испытывал автор во время создания произведения — старый принцип немецких романтиков в действительности.
  
  Я решил, что надо было переводить шотландский сленг языком «подонческой» культуры, чтобы у нас он был понятен. В России был достаточно обширный сленг, если брать наркоманскую тему, например. Колоссальное количество лексики, выражений, которые просто можно было бы перенести в перевод. Этот лексикон реально существовал, и не нужно было выдумывать велосипед — просто перенести его на бумагу. «Прошу, убей меня!», к примеру, переводили рязанские панки, у них была даже группа какая-то. Они пришли и попробовали перевести эту книгу — и у них получилось.

• Хорошо, вы сказали о лексике — но это в действительности не главное, что вам ставят в вину. Речь идет о самом строе речи. «Это не русский язык», — я много раз такое слышал.
• Мне сложно сказать, почему, как вы говорите, у редакторов мой язык и синтаксис вызывал отторжение… Это может быть связано с тем, что иногда я просто думаю по-английски. Поэтому, конечно, какие-то шероховатости могут присутствовать. Это какой-то уже интернациональный язык, возможно, не совсем русский, да.
• Может быть, это хорошо? Есть мнение, что наш литературный язык находится в стагнации с 70-х годов, что на нем теперь технически уже невозможно написать ничего стоящего.
• Я специально дистанцируюсь сейчас от современного русского языка, не слежу за тем, что происходит на рынке русской литературы. И не тусуюсь в литературной среде абсолютно никак. Вы когда-нибудь сами общались с «русскими писателями» плотно? Они пишут одно произведение — и им уже личный самолет подавай!
• Но в автономии есть и свои опасности: можно отстать. Есть и другое мнение: что переводы Керви изобилуют какими-то устаревшими выражениями из позднесоветского сленга — сейчас это создает уже обратный эффект, мозолит глаз.
• Разумеется, язык устаревает — даже в моей собственной книге («Книга правды». — Прим. ред.) язык немного устарел. Постоянно появляется что-то новое, это новое надо отслеживать, препарировать. Это опять же вопрос самообучения на улице.
  
  У меня лично была достаточно бурная жизнь. Огромное количество выражений, которые появлялись в результате общения с разными тусовками, — я все это препарировал и в итоге выносил на суд читателей. К примеру, мы говорим о Джоне Кинге: у меня было 500 выездов за московский «Спартак» в 80-х. Я по памяти могу вспомнить буквально все матчи, которые происходили с 1984 по 1991 год, а уж говоря о международных матчах, я могу вспомнить все. Я принимал участие в массовых драках, у меня достаточно большой опыт в этом.
  
• Неожиданный поворот! Что-нибудь яркое из старого?
• 1987 год, «Динамо-Киев», конечно. Первые футбольные беспорядки, которые показали на советском телевидении. Тогда нас, болельщиков «Спартака», гоняли по городу орды киевского «Динамо», и это выплеснулось на страницы газет. Даже в песне поется: «Нас было три сотни, а хохлов целый стадион!»
• Наша беседа могла бы пойти по какому-то совершенно иному пути: футбол, хаос, насилие...
• Чего же опасаться — я, в отличие от Томпсона, не стреляю над головами журналистов.