«Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» Джуно Диаса: апология изгоя

«Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» — первый роман Джуно Диаса, написанный в 2007 году и сразу принесший автору Пулицеровскую премию, Национальную премию критиков, премию Джона Сарджента и еще штук пять разных премий — в общем, оглушительный и, скажем сразу, заслуженный успех.

Джуно Диас сам по происхождению доминиканец, соединил в романе «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» магический реализм Южной Америки и современную гиковскую культуру.Фотография: пресс-материалыГлавный рецепт этого успеха прост, как все гениальное. Диас, американский писатель доминиканского происхождения, напал на золотую жилу, придумав сочетание, которое может показаться нелепым и избыточным, но на поверку оказывается самым естественным на свете: традиционный магический реализм Южной Америки и современная гиковская культура, давно ставшая массовой, — мир супергероев и всевозможных «Хранителей», от Толкина до Алана Мура и Дейва Гиббонса.

Не менее эклектичен в оригинале и язык рассказчика Джуниора — спанглиш, помесь английского с испанским и с уличным сленгом доминиканского гетто в Нью-Джерси. В русском тексте его выразительность, конечно, сглажена — испанские фразы, непривычные русскому уху, пришлось перевести, но впечатления это не портит (неточный перевод толкиновской цитаты-ребуса, в которой особенно важен выбор слов, огорчает больше).

В первых строках книги мы знакомимся с главной движущей силой всех изложенных в ней событий: это Fukú americanos, или попросту фукý, «Проклятие и Злой Рок Нового Света», появившееся на островах вместе с европейцами. В числе жертв фуку — три поколения доминиканского семейства де Леон, чье родовое проклятие зарождается в Санто-Доминго в 1940-е годы, в период правления Рафаэля Леонидаса Трухильо, «самого диктаторского диктатора, что когда-либо диктаторствовал», и продолжает преследовать их в Нью-Джерси полвека спустя. В центре семейной саги — история непомерно толстого Оскара де Леона по прозвищу Вау, социального изгоя, который томится безнадежной жаждой любви и, как многие до и после него, находит убежище в мире фэнтези, научной фантастики и видеоигр (мало ему стигмы иммигранта и жирдяя), — единственного, кто решается бросить вызов фуку.

Тут важно сказать, что хотя Диас — сам иммигрант во втором поколении, переживший трудное детство и нищету, но любим мы его не за это. Важное отличие Диаса от его героя (помимо отсутствия лишнего веса) состоит в том, что писатель явно преодолел фуку иммигрантской литературы.

Социально значимая беллетристика, напоминающая благополучному западному читателю о том, «как горестен устам чужой ломоть, как трудно на чужбине сходить и восходить по ступеням», о том, что любого «понаехавшего» почти наверняка выгнало из дому отчаяние, а у истоков этого отчаяния нередко стоит белый человек в пробковом шлеме, вызывает у этого читателя ровный вежливый интерес, отягощенный чувством вины и подслащенный романтической притягательностью любой экзотики. Но никто не любит морализаторства, даже когда оно необходимо. «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» — очень интересная реплика в бесконечной дискуссии (особенно болезненной в эти дни) о проблемах ассимиляции чужеродных и часто враждующих культур ровно потому, что Джуниор, рассказчик и альтер эго автора, воспринимает свою двойственную идентичность не как повод для выжимания слезы, а как буйно плодоносящий сад.

Рассказчик все время помнит о дистанции между теми двумя культурами, к которым он принадлежит: к примеру, снабжает повествование многочисленными историческими и страноведческими примечаниями, даже по объему представляющими собой отдельную полноправную линию повествования. Примечания эти в самом деле необходимы большинству читателей, если они не имели случая ознакомиться с романом Варгаса Льосы о Трухильо («Нечестивец, или Праздник Козла», 2000 год) или вообще не интересовались специально доминиканской историей. Русский читатель, в частности, найдет в этой истории много знакомого — от «бананового занавеса», геноцида гаитян и культа личности до «подавленного хохота, когда Трухильо побеждал на выборах с результатом 103%» (в последнем случае мы-то можем даже подивиться его скромности).

Таким образом, двойственная культурная принадлежность рассказчика дает ему все преимущества Колумба, открывающего читателю Новый Свет, и одновременно право на висельный юмор — кто же еще может шутить о веревке в доме повешенного, как не он сам. Отношение Джуниора к той фантастической реальности, по которой он выступает проводником, так и остается до конца не проясненным.

«В Санто-Доминго рассказ не рассказ, если он не отбрасывает магическую тень» — тенями этими «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» пропитана насквозь, хотя каждому мистическому событию Джуниор подыскивает более или менее рациональное объяснение. Проклятие пало на семью Оскара в тот момент, когда его дед, Абеляр Кабраль, оскорбил Трухильо: спрятал свою красавицу-дочь от похотливых глаз диктатора, распространявшего свое «право сеньора» на все женское население Доминиканской Республики. В этом свете фуку можно интерпретировать просто как метафору исключительной сексуальной привлекательности, свойственной женщинам этой семьи и навлекающей на них нескончаемые беды, как это испокон веку повелось. Есть, однако, и другая версия: по слухам, Абеляр написал книгу, в которой выявил сверхъестественные корни режима, и тем разоблачил демона — поскольку Трухильо был не кем иным, как олицетворением фуку. Конечно, рассказчик уточняет: «На мой взгляд, это очередная выдумка нашего островного, гипертрофированно вудуистского воображения». Но тут же добавляет — мол, а все же странно, что после расправы над Абеляром не только упомянутая книга, но и все написанное им сгинуло, как не бывало: «Каждая бумажка, найденная в его доме, была конфискована и якобы сожжена. Хотите мурашек по коже? Не осталось ни единого образца его почерка».

Фокус в том, что в данном случае совершенно неважно, сказка перед нами или быль. И доминиканские легенды, и отсылки к фэнтези оказываются просто наиболее доходчивым способом описания реальности (а уж магической или исторической — каждый волен решать сам). В отличие от Оскара, который «употреблял звучные слова вроде «беспрецедентный» и «экзистенциальный» в разговоре с балбесами, что со скрипом переходят из класса в класс», рассказчик в разговоре с читателем использует понятные слова. Например, сравнивает Доминиканскую Республику с Мордором, а ее «банановый занавес» — с силовым полем («Кому нужны футуристические генераторы, когда у тебя есть энергия мачете?»). Как всякий хороший роман, «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау» восходит к универсальным обобщениям — прежде всего о судьбе любого изгоя (следует трогательная отсылка к Рею Брэдбери: «Паршиво, когда у тебя нет отрочества; это все равно что оказаться запертым в шкафу на Венере ровно в тот момент, когда впервые за сотню лет над планетой восходит солнце»).

Прозвищем Оскар Вау наградил героя сам рассказчик, третировавший его в университетские годы, когда отметил его сходство с «жирным педиком Оскаром Уайльдом». И хотя эта аллюзия никак не развивается, Оскара действительно можно прочитать как уайльдовского супергероя, Мальчика-звезду с планеты Криптон, обезображенного и проклятого после того, как он отверг любовь еще более презренной, сопливой и дурно пахнущей девочки из бедной пуэрто-риканской семьи. И уже не кажется таким странным, что человек, живущий в фантастическом мире родовых проклятий, Золотистых мангустов, ведьм-сигуап и призраков с тыквой вместо головы, отдает предпочтение суррогатам — научной фантастике, фэнтези и ролевым играм, порожденным культурой, реалистической до стерильности: Диас, помимо прочего, и этой культуре сообщает новое измерение в глазах непосвященного.

Если любая суперсила — одновременно проклятие, вид сбоку, то и фуку толстого изгоя в смешных колготках может обернуться суперсилой под определенным углом зрения. Остается пожалеть, что последнее сочинение Оскара Вау, «Снадобье от нашего недуга. Космическая ДНК», его «De profundis», в отличие от уайльдовского, до нас не дошло — «такая уж в ДР экспресс-почта». По крайней мере, фуку не уничтожил все образцы его почерка, как это было с его дедом Абеляром, а свидетельство о его короткой фантастической жизни даже получило кучу литературных премий (следует какое-нибудь морализаторство на тему энергии мачете, которая медленно подтачивается карандашом).