Как в романы вернулась мода на викторианскую готику

Зародившись в XVIII веке, готический роман сегодня успешно переродился в абсолютно все на свете. От «Сумерек» до Стивена Кинга, от Лавкрафта до Чайны Мьевилля — это все о нем. Пунктов, по которым роман засчитывается как готический, изначально было не меньше десяти: действие обязательно должно происходить в фамильном замке, над героями обязательно должно тяготеть какое-нибудь проклятие, ход событий непременно сопровождают дурные знаки и всякие природные странности, по ходу пьесы появляется много паники, женщин и паникующих женщин, вылезает потусторонняя нечисть, страх буквально нагнетается с каждой страницей, etc, etc. Но по нынешним временам достаточно и одного. Выбирайте что хотите. Выберете потустороннюю нечисть — и у вас получится вампирская сага, остановитесь на ветхих домах и застывших в прошлом пространствах, и выйдет американская южная готика — но готика же.

И только с англичанами такой номер не проходит. Как и многое другое, готика здесь болезненно привязана к временам королевы Виктории и не в силах выбраться из-под всепоглощающего влияния сестер Бронте. Романы в жанре викторианской готики выходят примерно раз в год, и среди них даже попадаются хиты — так, в 2006-м сорокалетняя учительница французского Диана Сеттерфилд сорвала куш (700 тысяч фунтов аванса за британское издание и миллион долларов за американское) своим дебютным романом «Тринадцатая сказка», в котором, не особо смущаясь, переписала всех сестер Бронте одновременно. Очевидно, тут все совпадает: и писательская любовь к простым схемам, и читательская тоска по давно знакомым сюжетам. То есть на первый взгляд современные романы в духе викторианской готики становятся способом лишний раз перемолоть все, что читалось в детстве.

Примерно то же самое происходит во втором романе Сеттерфилд «Беллмен и Блэк». Это довольно средняя книга, которая, однако, знаменательна своей попыткой подделаться под морализаторские истории XIX века. В романе ничего и нет, кроме морали: он начинается с того, что главный герой, умирая, припоминает, как в детстве пристрелил из рогатки грача, и, поскольку саспенс тут пропадает на первых же страницах, остается только мораль, а читатель одной моралью сыт не бывает. Зато заканчивается все небанально — списком использованной литературы. В списке пять книг: о глостерширском текстиле, о викторианском трауре и о вороньих повадках. Сеттерфилд, конечно, далеко не единственный в мире автор, который не поленился пролистать несколько книг, перед тем как писать роман об эпохе, в которую не живет. Ее «библиография» тут нужна скорее для того, чтобы немного сдвинуть вымысел на территорию реальности. Легитимизировать, так сказать, своих викторианцев, пусть и рожденных в начале XXI века.

Из всех формул викторианского романа в ХХ веке самой симпатичной, как всегда, оказывается самая простая. Ее автор — молодая писательница Стефани Кэрролл. Дебютный роман самой Кэрролл «Белая комната» следует жанру викторианской готики до последней буквы: рубеж веков, главная героиня мечтает стать медсестрой, но по бедности вынуждена выйти замуж и сходить с ума в населенном призраками доме. Так вот, Кэрролл сводит обязательные условия жанра к трем: в нем обязательно должен присутствовать саспенс, место действия обязательно должно быть старым, а страхи — современными. С одной стороны, следуя этим трем правилам, мы вынуждены будем записать в готические романы даже «Гарри Поттера». С другой — система-то работает. По ней Сеттерфилд получает незачет практически по всем трем пунктам: трудно найти читателя, который всерьез боится, что вся его жизнь станет наказанием за детские проступки. Зато зачет можно поставить Джону Бойну. Его роман-безделушка «Здесь обитают призраки» только кажется грошовым чтением на вечер: молодая девушка после внезапной смерти отца попадает гувернанткой к двум детям в старинный замок, где уже несколько ее предшественниц умерли страшной смертью. На самом же деле Бойн опять заводит свой любимый разговор о детях: о том, как культ детей и безграничная материнская любовь становятся общественным пороком. Современно? Вполне, газета The Guardian выступает с подобными обличениями чуть ли не раз в неделю.

Лучшим же представителем современного готического романа, если судить по формуле Кэрролл, выходит почти неизвестная у нас (к сожалению) американская писательница Джойс Кэрол Оутс. Самая если не знаменитая, то продаваемая книга Оутс на сегодняшний день — это роман «Бельфлер» (1980), в котором паранормальное семейство Бельфлер потихоньку разлагается в своих старинных владениях под Нью-Йорком. Этакая помесь «Далласа» со «Сверхъестественным», мрачных пророчеств и телекинеза с семейными разборками. Оутс сама неоднократно говорила, что просто переводит на язык сверхъестественного кошмары нашего времени. Кажется, из классического готического романа она позаимствовала все, кроме главного его качества — еще с самых своих истоков это был роман о женщине в беде.

Действительно, среди героинь викторианского готического романа обязательно должна была затесаться какая-нибудь бедная красотка; да и женщины-писательницы — от Анны Радклиф до какой-нибудь Дафны дю Морье — обращались к жанру гораздо чаще, чем мужчины. Тут легко можно выстроить связь жанра с женской эмансипацией, прочитать всех призраков и прочий саспенс как метафору подавляющего женщин общества, проследить развитие героини от бедной забитой сироты до независимой молодой женщины, берущей жизнь в свои руки, — и все примерно так и делают. Ведь и героиня Джона Бойна в итоге начинает самостоятельную жизнь, и Эмелин из «Белой комнаты» Стефани Кэрролл борется за то, чтобы стать медсестрой, а не пациентом сумасшедшего дома. Но все это происходит больше ста лет назад. А вот то, что женщинам нечего сказать о своем современном состоянии, — это удивительно. Так что пародий на викторианскую готику много, а идеального готического романа по-прежнему нет. Ждем.