перейти на мобильную версию сайта
да
нет

Джонатан Коу: «Холодная война стала для меня синонимом развлечения»

Большой британский писатель, прославившийся едкими книгами о тэтчеровской эпохе, — о своем новом романе «Экспо-58», холодной войне, Джеймсе Бонде, промышленных выставках, юморе и Путине.

Книги
Джонатан Коу: «Холодная война стала для меня синонимом развлечения»
  • Как вы умудрились объяснить идею ­«Экспо-58» своему издателю? Вот что вы ему сказали: я пишу роман про промышленную ­выставку, которая проводилась в Бельгии пол­века назад? 
  • Я объяснил, что роман будет вариацией на темы британских комедий 50-х. Да, пожалуй, их и в самом деле несколько удивил такой выбор — и темы, и места, — но мне повезло с моими британскими издателями, обычно они доверяют моим писательским инстинктам.
  • А о чем на самом деле ваш роман? О золотом веке Европейского проекта? О потерянной любви и бездарно растраченной жизни? О несбывшихся мечтах? Об отношениях между мужчиной и женщиной? О человеке и государстве?
  • Ну слушайте… И о том и о другом… Обо всем этом.
  • А как вы вышли на 50-е годы? Вы же в силу возраста не могли помнить это время — и все равно выбрали именно эту эпоху для своего романа? Получается, вы написали исторический роман?
  • Да, для меня это исторический роман — хотя в нем описываются события, происходившие всего за три года до моего рождения. Все исторические романы — это, по сути, не что иное, как вымысел, фэнтези, так что это не подлинные 50-е годы, а эпоха в том виде, в котором я сам ее себе представляю. И я решил представить их эпохой сексуальной и политической невинности. Многие персонажи в этой книге страдают от невероятной сексуальной и эмоциональной подавленности. Я хотел показать, что они никогда не задают друг другу вопрос «Как ты себя чувствуешь?» — просто потому, что в те времена чувства редко обсуждались. Ведь это только в последнее двадцатилетие британцы научились «вслух» выражать свои эмоции.
  • А почему, как вы думаете, события такого масштаба, как Экспо-58, — правда ведь грандиозные — так быстро выветриваются из коллективной памяти? И вообще, почему сама эта институция — демонстрация промышленных достижений разных стран в одном месте — куда-то исчезает?
  • Меня тут удивило недавно: оказывается, всемирные выставки по-прежнему проводятся. Например, следующая должна пройти в Милане в 2015-м. Просто столько ведь других способов сейчас появилось обмениваться культурными и экономическими идеями. Взглянуть одним глазком на то, как люди живут в Чехословакии или Советском Союзе, — все это казалось чем-то поразительным для тех, кто приехал на Экспо в Бельгию в 1958-м; в наши дни на это мало кто клюнет. Не знаю, наверное, такие выставки просто морально устарели.
  • В книгах «Круг замкнулся» и «Клуб ракалий» 70-е оказывались как бы ключом к тому, что произошло в 2000-е, — а что с 50-ми? Это актуальная для нас эпоха?
  • Наивность и идеализм эпохи — символом которых как раз является выставочный «Атомиум» — кажутся отчасти комическими, но в то же время, я полагаю, в этом есть нечто ценное, нечто такое, что заслуживает того, чтобы его сохранили. Ведь если в наших сердцах больше нет толики идеализма, тогда мы правда обречены.
  • Я так понимаю, «Экспо-58» нашпигована цитатами из кино и литературы 50-х: «Леди ­ис­чезает» Хичкока, «Тинтин», Ян Флеминг, что еще? Ведь не все аллюзии, наверное, русские читатели смогут уловить?
  • Вот вы сами большинство из них заметили! Еще шпионы в комедийном контексте есть в грэм-гриновском «Нашем человеке в Гаване»; потом есть еще классическая комедия о наивном англи­чанине за границей — «Сенсация» Ивлина Во. И не только, кстати, «Леди исчезает» из Хичкока — в романе есть что-то от «К северу через северо-­запад». И то и другое — жанровый микс: комедия, плюс любовная, плюс шпионская истории. А еще все эти британские комедийные фильмы 50-х, в которых мягко высмеивались существующие порядки: фильмы типа «Карлтон Браун из Форин-офиса», «Я в порядке, Джек» и «Небеса над нами». Я сомневаюсь, что они были хорошо известны где-то за пределами Британии, хотя во многих из них снимался Питер Селлерс, но еще до того, как стал интернациональной ­кинозвездой.
  • «Экспо-58» — это же, по сути, история про англичанина, который попадает в шпионскую историю за границей, хочешь не хочешь это воспринимается как пародия на «Бон­диану».
  • Разумеется. Я, считайте, вырос на джеймс-бондовских фильмах; «На секретной службе Ее Величества» был вообще первым фильмом, который я помню, что смотрел в кино. Романы о Бонде — это нечто иное, они скорее продукты режима жесткой экономии в Британии 50-х, там поражала воображение сама возможность существования шпиона, который может летать на самолете по всему миру и который вкушает разные экзотические блюда — вроде спагетти болоньезе. То было чем-то вроде шикарного эскапизма.
  • А если бы вам предложили написать сиквел романа про Бонда — как сейчас Фонд Флеминга делает, Фолкс такой написал, Дивер?
  • Если б я написал сиквел бондианы? Мой Бонд был бы пассивным и нерешительным — как все мои герои. Ну то есть его бы спрашивали, как ему сделать мартини — смешать или взболтать, а он бы мычал что-то невнятное, будучи не в состоянии остановиться на чем-либо.
  • А настоящий шпион в романе — этот подозрительный русский, Черский, — он клише эпохи холодной войны или это пародия на шпионские романы?
  • Он пародийный персонаж, заимствованный из шпионских романов. Я вырос в эпоху 60-х — когда шпионские романы и шпионские фильмы были повсюду. В телевизоре и в кино вам показывали приключенческие истории, где хорошими парнями были представители Запада, а плохими — русские. Удивительный парадокс: холодная война, эпоха повсеместной опасности и вечных проблем, стала для меня синонимом развлечения. Меня, кстати, заворожило — ну и позабавило тоже, что в Брюсселе в 1958 году павильоны двух заклятых врагов, США и СССР, стояли на Экспо друг напротив друга. Ну а вот как, спрашивается, я мог обойти стороной шпионский сюжет в своем романе в этих-то обстоятельствах?
  • А русского ученого Юрия Фролова, который описывает утопическое будущее в журнале Черского, вы выдумали?
  • Нет, там приведены буквальные цитаты из советской брошюры «Sputnik», которую я разыскал в бельгийских архивах. Соответственно, можно предположить, что он в самом деле существует. Может быть, выясните, кто это такой?
  • Я вот зато после того, как роман прочел, нашел одну старую советскую статью про эту Экспо, и там сказано, что помимо спутника, модели металлургического комбината и атомного ледокола на советском стенде были представлены некие «приборы для лечебного сна». Не слыхали об этом?
  • Да нет, как-то не попадалось. Занятное, мм, совпадение…
  • Кстати, о совпадениях: в «Пока не выпал дождь» ведь был один Томас Фоли. Получается, что ваши поздние романы все как-то связаны друг с другом, и теоретически мы можем встретить кого-то из персонажей «Экспо-58» в ваших следующих книгах?
  • Персонажи в «Экспо-58» частично пере­секаются с персонажами «Пока не выпал дождь», а еще с моими рассказами «Плющ и все остальное» и «Пентатонный». Идея в том, чтобы постепенно выстроить большой, масштабный нарратив, который включает в себя моменты британской и европейской истории, увиденной глазами обычной провинциальной семьи из Мидлендса. Я совершенно точно попробую написать еще несколько книг в этой «серии», но и другие тоже (как, например, та, которую я пишу сейчас) — которые не входят в этот цикл.
  • А «Экспо» ведь еще и — ну отчасти — роман об отношениях Британии с Европой. Не могу не задать вам тот вопрос, который многие сейчас задают друг другу в бывшем СССР: вы сторонник или противник евроинтеграции?
  • Я верю в европейскую культурную самоидентификацию и в «европейский идеал» — две вещи, которые как раз начали обретать конкретную форму в эпоху, когда разворачивается действие моего романа. При этом ясно, что в последнее время мы идем куда-то не туда: ЕС как структура вконец забюрократизировался, они начали принимать не лучшие экономические решения. Но я думаю, что сам идеал, тем не менее, слишком ценен, чтобы взять и разом отказаться от него. И я надеюсь, что Британия останется частью Европы. Хотя сейчас здесь все большую силу набирает движение евроскептиков.
  • А что вы думаете про нынешнюю политическую ситуацию? Россия ведь демонизирована сейчас в британских газетах…
  • В последнее время резкость реплик британской прессы в адрес Путина растет — по самым разным причинам, в том числе из-за его позиции относительно прав геев, затем его подход к решению дела Pussy Riot, которое невероятно подробно освещалось в Британии. Ну и сейчас, конечно, с этим русским вторжением на Украину все только усугубилось, и чем дальше, тем хуже. Я б сказал, что нынешние события — это худший момент в отношениях Востока и Запада со времен холодной войны. Сама перспектива эскалации этого конфликта — если дело дойдет до военного столкновения между Россией и Западом — вызывает у меня ужас, но с каждым днем все больше похоже на то, что все к тому идет. Когда наступа­ют такие времена, мне кажется, важно оглянуться на что-то такое вроде Экспо-58 — даже притом что это мероприятие во многих аспектах кажется дичью, все равно, я думаю, важно лелеять нечто вроде ностальгии по этому золотому веку в международных отношениях — которые с тех пор все хиреют и хиреют.
  • Про «Круг замкнулся» в России написа­ли, что какое, мол, надувательство: получается, что лучший роман про Россию 2000-х годов ­написал англичанин! Вы могли предположить, когда сочиняли этот роман, что он описывает еще и совсем другую, незнакомую вам действительность?
  • Это крайне приятный комплимент. Ну да, любой стоящий роман выходит за границы страны происхождения — и обращается к представителям различных народов, носителей разных совершенно сознаний. Ну а еще, я полагаю, несмо­тря на все идеологические различия, политики подчас ведут себя более-менее одинаково — что на Западе, что на Востоке. Нутро-то у них ­одного типа — что здесь, что там.
  • Я понимаю, вас все об этом спрашивают, но все-таки — почему вы больше не пишете «гневные» книги?
  • Послушайте, с того момента, как я написал «Какое надувательство!», свою самую «гневную» книгу и самую прямолинейную критику неолиберализма, лет двадцать уже прошло. С тех пор политическая ситуация в Британии только ухудшилась: выросло неравенство, укоренилась сверхбогатая элита, банки и корпорации которой контролируют наши жизни, притом что они не демонстрируют подлинно демократической подотчетности, да и вообще каких-либо признаков социальной ответственности. Честно говоря, меня невероятно угнетает та ситуация, которая сейчас сложилась, но я не хочу писать чисто депрессивную книгу, я бы скорее сочинил что-то такое, в чем присутствовала бы «энергия комического». Книга, которую я некоторое время назад начал писать, это как раз портрет Британии последнего пятнадцатилетия. И там будут очень хорошо слышны отзвуки романа «Какое надувательство!». Но пока чуточку рановато говорить, какую форму все это примет: на сегодняшний день у меня три всего странички готово!
  • Ну хорошо, с гневом понятно. А вы по-прежнему воспринимаете себя как комедиографа?
  • Знаете, я однажды давал интервью на немецком радио — и речь зашла примерно о том же. Сна­чала я зачитал пару сцен из своего романа «Дом сна», которые обычно воспринимались публикой как смешные. Никакого эффекта, однако, на этот раз они не возымели. Я решил зайти с другого конца и принялся рассуждать о природе комического вообще. Я ведь защитил в университете магистерскую диссертацию о теориях комедии — поэтому чувствовал себя как рыба в воде и рассказывал о теориях смеха, принятых в XVIII веке, цитировал Фрейда, Бергсона. Интервьюер кивал явно сочувственно, и, когда я закончил свой спич, он сказал: «Ну хорошо, мистер Коу, все это очень интересно — однако кое-что я так и не смог понять». Я подался к нему, готовый разъяснить все что угодно. «Если вас так интересует то, как что-либо становится смешным, почему же вы сами не пишете смешные книги?»
  • Издательство «Эксмо», Москва, 2014, перевод С.Чулковой
  • Купить Ozon
Ошибка в тексте
Отправить