«Долг» Дэвида Гребера: почему никто никому ничего не должен

Диктатор некой страны берет деньги в долг у иностранного банка. Деньги мистическим образом испаряются, а будущие поколения жителей страны обречены по долгу платить. За кем правда — за банками, требующими назад свои деньги, или за гражданами, не признающими долга? Дэвид Гребер, антрополог и левый политический активист, хотел, по его же словам, написать «книгу, каких уже не пишут, — книгу, задающую большие вопросы». На вопрос о том, прав ли банк в гипотетической ситуации с диктатором и исчезнувшими деньгами, он отвечает решительным нет на одной из первых страниц. Далее, особо не разбираясь в мелочах функционирования современной кредитной системы, исследователь начинает копать глубже, чтобы выяснить, что такое долг, почему кто-то кому-то вообще что-то должен и можно ли долг измерить деньгами.

Дэвид Гребер (слева) с одним из своих поклонников на демонстрации в Нью-ЙоркеФотография: WikipediaГребер известен как один из организаторов движения «Оккупируй Уолл-стрит» — ему приписывают боевой клич протестующих на Манхэттене «Нас — 99 процентов!». Его научная карьера началась с диплома на тему «Магия, рабство и политика на Мадагаскаре» и продолжилась в Йельском университете, где к исследовательской работе присоединился политический активизм анархо-социалистического толка. В 2005 году Йель уведомил антрополога, что не продлевает с ним контракт, — за год до того, как по стандартной для американских университетов системе предстояло принимать решение, оставлять ли преподавателя пожизненно. Гребер, носивший к этому моменту в кармане в качестве талисмана резиновую пулю с одного из многочисленных антиглобалистких протестов, заявил, что увольняют его по политическим соображениям и развернул кампанию в свою поддержку. Вернуться в Йель он не смог, но добился годового оплачиваемого отпуска, по окончании которого перебрался в Великобританию, где читал лекции в Лондонском университете, а впоследствии получил позицию профессора в Лондонской школе экономики. Параллельно с преподаванием Гребер ведет насыщенную жизнь левого интеллектуала, рассуждая о философском значении денег на конференциях TEDx и обличая мировую бизнес-элиту в регулярных колонках в газете The Guardian.

«Что я должен своим родителям?», «Что я должен своей стране?» или даже «Что я должен вселенной?», — Гребер уверяет, что понятие «долг» люди начали использовать для того, чтобы упростить сложные аспекты морали. Понимаемый таким образом долг предшествовал и деньгам, и меновым отношениям, уверяет антрополог, переворачивая с ног на голову представления экономистов-классиков об эволюции денежной системы. На самом деле, говоря о долге, люди подразумевают продолжающуюся сложную связь между ними и теми, кому они «должны». Подобные обязательства не могут быть оплачены и не требуют оплаты. Перевести их в плоскость денег, по мнению Гребера, невозможно. В тех же случаях, когда такая попытка предпринимается, долг становится инструментом насилия. В качестве примера он приводит Советский Союз, требовавший у эмигрантов в прямом смысле «вернуть долг родине» за образование, прежде чем разрешить им покинуть страну.

Другие примеры использования долга как оправдания доминирования над людьми сводятся к повторению на протяжении пяти тысяч лет сцены из некрасовской «Железной дороги», где из рабочих «каждый подрядчику должен остался». Милый сердцу антрополога Мадагаскар не просил французов вторгаться и распоряжаться экономикой острова и все же остается должен Франции по сей день. Или Гаити — стоило взбунтовавшимся рабам скинуть французское колониальное правление, как Франция объявила о том, что молодое государство должно ей 150 миллионов франков за экспроприированные плантации. Последовавшее эмбарго, в котором приняли участие и США, сделало Гаити синонимом бедности на последующие десятилетия, пишет Гребер. Порабощение должника и его родни, проявлявшееся в человеческой истории в разных формах, является, по его мнению, логическим предложением разрушения человеческого достоинства долгом. В Юго-Восточной Азии, к примеру, люди часто оказывались должниками из-за необходимости соблюдения ритуалов вроде свадеб и похорон. Один старинный тайский обычай предполагал, что братья жениха должны найти богатого кредитора, чтобы оплатить свадьбу одного из них. Кредитор после этого мог заставить их работать на себя, а в случае отказа обладал правом забрать себе женщину, которой он оплатил свадьбу. Долговые тюрьмы в большинстве современных государств упразднены, но принцип, в соответствии с которым люди всегда должны платить по своим долгам, остался как наследие рабства, утверждает исследователь.

В конце книги Гребер делает робкую попытку сделать вывод из десятков собранных им историй. Измерение человеческих отношений деньгами привело к возникновению общественной морали, предусматривающей, что платить по долгам — дело чести, а не платить — позорно. Выходит, что единственная высокоморальная позиция — та, в которой человек никому ничего не должен. Для Гребера это означает потерю человеком всех связей с обществом и мирозданием. Конец этого безумия, по заверениям антрополога-анархиста, близок. Экономическая система, построенная на долге, находится на краю пропасти, а нам всем предстоит начать думать о новом общественном устройстве на основе «любви» и «коммунизма».

Книга Гребера интересна как радикальное философское высказывание на больную тему. В начале февраля ведущая консалтинговая компания MсKinsey пришла к выводу, что в мире сегодня больше долгов, чем при возникновении мирового финансового кризиса в 2007 году. За последние 8 лет глобальный долг вырос более чем на треть и достиг 200 триллионов долларов. Речь идет как о долге государств, так и о заимствованиях компаний и домохозяйств. «Признаков того, что эта траектория изменится, немного, — говорится в отчете MсKinsey, — Под вопросом базовые представления о долге и об адекватности инструментов управления им во избежание будущих кризисов». Совокупный долг в Китае с 2007 года немыслимым образом увеличился почти в четыре раза, и пропорция долга к ВВП в стране теперь составляет 282 процента — выше, чем в США. Нежелание греков мириться со снижением уровня жизни ради выплаты государственного долга грозит кризисом доверия в европейской финансовой системе. Перед российским руководством между тем встает вопрос, стоит ли за счет населения платить по долгам корпоративного сектора в условиях международной изоляции, и если да, то на сколько месяцев хватит денег и терпения этого самого населения.

«Любовь и коммунизм» Гребера, к сожалению, находятся крайне далеко от этих приземленных проблем. Никаких решений, кроме как простить долги и начать жить по-новому, автор не предлагает и в своих рассуждениях об экономике напоминает средневекового священника, настаивающего на лечении больного исключительно изгнанием бесов. С этим, наверное, связано отсутствие интереса к публичной дискуссии с автором со стороны ведущих экономистов. Книга бы выиграла, если бы Гребер не ударился сразу в «большие вопросы», а рассказал, к примеру, как разные общества подходили к проблеме коллективной ответственности граждан за государственный долг. Впрочем, по меньшей мере, «Долг» научит читателя ставить в тупик звонящих посреди ночи коллекторов: «Давайте не будем редуцировать нашу сложную взаимосвязь до примитивного монетарного обмена».