Новый сепаратизм Что читать и смотреть про историю каталонского сепаратизма

Альберт Санчес Пиньоль любит говорить о сепаратизме — в этом году, например, он дал большое интервью журналу The Prime Russia Magazine про Каталонию и КрымФотография: пресс-материалыРоман «Victus» вышел на испанском в 2012 году, англоязычное издание Harper Collins выпустило этой осенью. Оба раза — очень кстати: 2012 год ознаменовался самыми массовыми выступлениями сторонников независимости Каталонии (до 1,5 миллиона участников вышли на отдельные манифестации), а никем не признанный референдум по вопросу отделения состоялся в прошлое воскресенье. Роман вышел на испанском — хотя родной язык Альберта Санчеса Пиньоля, одного из самых известных современных писателей этого региона, разумеется, каталанский. Уже этот момент ясно говорит о том, что вопрос этот гораздо более запутанный, чем может показаться иностранцам. Сам Пиньоль, антрополог и автор многочисленных бестселлеров на обоих языках, в своих интервью осторожно упирает на общечеловеческие ценности вроде свободы и борьбы с несправедливостью, но сам текст книги — скорее всего, в угоду моменту — содержит куда более категоричные утверждения.

Действие романа происходит в начале XVIII века, во времена Войны за испанское наследство — ключевого момента в истории Каталонии, определившего ее современное политическое состояние. Главный герой, молодой военный инженер родом из Барселоны, следует за продвижением армий, зачастую меняя стороны (что вполне нормально для военных специалистов того времени). В финале (сейчас будет спойлер. — Прим. ред.) он обнаруживает себя в числе последних защитников в осажденном родном городе, бросается с остатками армии добровольцев в безнадежную атаку на ряды французских гренадеров, и ему отрывает картечью половину лица. После той памятной осады Каталония лишилась всех своих традиционных привилегий на государственном уровне и превратилась в еще одну часть Испании, такую же, как и десяток других провинций (ненадолго, впрочем).

Что касается позиции протагониста по этнополитическому вопросу, она выражена в знакомых для жителей СНГ терминах — никакой Испании не существует. Есть лишь вечный антагонизм аристократической и аграрной Кастилии и буржуазной, ориентированной на ремесла и торговлю Каталонии — последняя насильственно инкорпорирована в первую. Исторически это не совсем корректно: на протяжении предшествовавших событиям веков Каталония вполне добровольно была частью совсем другого королевства, Арагонского. Это было мощное средневековое государство, проводившее свою агрессивную политику в период Реконкисты и объединившееся с Кастилией только благодаря династическому браку Католических королей, Фердинанда и Изабеллы; Барселона была его фактическим центром. Историческое оригами корректно раскладывается следующим образом: барселонский граф женился на арагонской принцессе, спустя четыре века арагонский король женился на кастильской королеве и положил начало собственно Испании. Учитывая то, что в обоих союзах Барселона находилась на «мужской» стороне, положение города в этой многовековой партии было скорее выгодным, чем нет. Углубимся в историю еще сильнее: само барселонское графство было основано еще Каролингами, а граф, соответственно, был подчинен императору Германской империи напрямую — этот статус город старался поддерживать на протяжении столетий, хотя бы и с формальной стороны (по-испански Барселону до сих пор называют la Ciudad Condal, «графский город»). Юридически то, на что претендовала Барселона, было положением Андорры, другого исконно-посконного каролингского герцогства, независимо существующего и по сей день. Римская символика, прямые отношения с Австрией и папой — все это берет начало отсюда. Разумеется, на деле ко временам событий «Victus» Каталония уже вовсю была частью глобального «испанского проекта» (по социологу и лауреату Нобелевки Ортеге-и-Гассету), однако логику важно понимать.

Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955)Вообще говоря, позиция Ортеги-и-Гассета, изложенная, к примеру, в эссе «Бесхребетная Испания», кажется наиболее рациональной. Ясное дело, Испания создана из разных государств, где зачастую говорят на разном языке: Галисия, Каталония, Валенсия, Баскония; Гранада вообще была арабским анклавом без малого 900 лет. Однако Фердинанду Арагонскому принадлежит авторство объединяющего проекта, который породил гигантскую волну пассионарной энергии, все эти части стали участниками самой большой территориальной и культурной экспансии в мировой истории. Пока у энергии было рациональное применение, пока империя расширялась, этот союз устраивал всех. Однако когда наступает эпоха рецессии и кризис, все части немедленно вспоминают о своих средневековых конституциях и графах, и это неизбежно. Плохая новость для Ортеги-и-Гассета: в Испании кризис длится уже больше двухсот лет. Плохая новость для регионов — союзное государство, как и акционерное общество, гораздо легче пополнить, чем покинуть.

Ко временам событий «Victus» империя (да-да, «никогда не заходит солнце») уже агонизировала — само название войны «за наследство» предполагает картину склоки у постели неизлечимо больного. Испания продолжала терять колонии за океаном и потеряла остатки влияния в континентальной Европе. Каталонские элиты при этом чувствовали себя вдвойне обделенными: королевский декрет ограничивал колониальную торговлю портами южных провинций, а внутриевропейская торговля, на которой теперь была вынуждена сосредоточиться Барселона, все больше привлекала внимание двора и в особенности налоговых органов. В ситуации династической неразберихи графство предсказуемо поддержало австрийского претендента — и поплатилось за это долгим периодом разграбления и уничтожением традиционных институтов автономии. В центре города испанская администрация возвела циклопический замок в форме звезды — Цитадель. Ее амбразуры были нацелены на жилые кварталы, и ни для кого из жителей не было секретом ее истинное предназначение.

Перенесемся на двести лет — конец XIX века, время действия романа «Город чудес» другого каталонского автора, Эдуардо Мендосы. Слово prodigo в оригинальном названии может означать еще и «мотовство» — это была эпоха, изменившая лицо средневекового города до неузнаваемости. Вынужденный отказ от «колониальной иглы» привел в результате к масштабной индустриализации региона — со всеми экономическими и социальными последствиями. Теперь это был город нуворишей и внутренних гастарбайтеров: после потери последних колоний экономика Испании находилась в руинах, и барселонские фабрики привлекали тысячи неквалифицированных рабочих и бедняков со всей страны. Плюс не стоит забывать, что Каталония — это не только Барселона, вся остальная провинция на протяжении веков оставалась точно такой же бедной и аграрно-ориентированной, как и другие регионы. Главный герой романа Мендосы, мальчишка из горной деревни, приезжает в город как раз к началу строительства павильонов Всемирной выставки и проходит путь от уличного торговца жидкостью против облысения до короля криминальной империи. Тридцать лет: индустриальный бум, гигантское расслоение общества, бунты, политические перипетии — и все это на фоне бесконечной стройки, заслуживающей отдельного отступления.

Барселона, какой мы ее сейчас видим, — относительно новый город. Однажды мой приятель подвел меня к карте города: «Вот это граница старого города, вот здесь была стена. А вот новые кварталы — унифицированная застройка начала века. Эти кварталы будто повторяют силуэт стены — их построили на месте зоны отчуждения вокруг города, здесь раньше было чистое поле. Как раз на длину полета пушечного ядра».

Многие годы испанская администрация игнорировала просьбы жителей о расширении города: «Пусть бунтовщики сожгут еще пару монастырей, если им негде жить». Однако постепенный финансовый рост позволил руководству города по-новому вести переговоры со столицей. Вначале снесли ненавистную Цитадель (район, где она стояла, до сих пор так и называется, La Ciutadella). Потом было получено разрешение на снос средневековой стены и заселение «полосы отчуждения». Специфические квадратные дома (по-испански manzana, «яблоки») и диагональные проспекты, знакомые всем туристам, — часть плана архитектора Ильдефонса Серда, плана уникального в своем роде. Это был проект города будущего, где богатые и бедные могли бы жить в одинаково комфортабельных многоквартирных домах, где в каждую из комнат поступало бы одинаковое количество солнечного света и в каждом дворе был бы небольшой парк. Планы архитектора-идеалиста шли еще дальше: точно так же, как инженер, герой романа «Victus» считал, что идеальная фортификация должна предотвращать войны, Серда верил, что идеальная архитектура может победить социальные конфликты во всех появлениях. Не только разные классы могут комфортно сосуществовать вместе — его дома должны были вмещать все семьи целиком, несколько поколений людей в одной квартире. Идеалистический деревенский быт может быть перенесен в городское пространство. Серда шел и дальше: «Когда железные дороги объединят все нации Европы, они превратятся в один город, в одну семью — точно так же, как и их правительства», — писал он в 1851 году.

Стоит ли говорить, что в дальнейшем его идеально прямые проспекты использовались властями в основном для стрельбы прямой наводкой по восставшим. Бедняки и гастарбайтеры заселились не в комфортабельные «яблоки» Серда и не в шедевры зодчества Антонио Гауди, а в поселки-спутники из фанеры, где разворачиваются многие сцены «Города чудес» Мендосы. Холера, туберкулез, грипп испанка — не удивительно, что самые радикальные политические идеи могли найти здесь своих последователей. Главный герой романа начинает распространителем листовок анархистов — с конца XIX века их число росло в городе геометрически. Как уже сказано, большинство рабочих были выходцами из деревни и обладали общинной ментальностью; возможно, с этим связано то, что анархизм оказался среди них страшно популярен — даже по сравнению с другими радикальными течениями.

Другая причина — анархисты предлагали самые радикальные меры борьбы, а в бараках китайских кварталов это тогда было залогом популярности. Экспроприации, взрывы, поджоги, саботаж — в интернете сегодня легко можно заказать альтернативную экскурсию «Барселона бомбистов».

К тому же периоду относится и развитие каталонского национального движения современного типа — того самого, что раздражало Ортегу-и-Гассета. Разбогатевшие элиты на фоне кризиса в стране начали продвигать идею «Великой Барселоны», будущей столицы всего Средиземноморья, «европейской Калифорнии», «имперского города» — к их услугам были все исторические рассуждения, изложенные выше. Образ врага не заставил себя ждать, и им оказалась далеко не только администрация узурпаторов в Мадриде. Гораздо более знакомым образом угрозы каталонскому благополучию выглядели толпы трудовых мигрантов — именно с ними, а вовсе не с военными, ассоциировалась в прессе «испанская угроза». Как и сегодня, кастильский тогда был здесь языком бедняков: рабочих, попрошаек, уличных торговцев, преступников. Патриотические газеты требовали очистить город от «грязных мурсийцев» и выходцев из Андалусии, «которых вообще с натяжкой можно назвать европейцами». Испанцы распространяют болезни, коммунизм и анархию, большая часть преступлений в городе совершается ими — и в довершение, Каталония еще и должна платить их стране налоги. Разумеется, газеты были во многом правы, и поэтому, когда мы читаем, допустим, Оруэлла, мы должны понимать, что большая часть его товарищей, синдикалистов и коммунистов, противостоящих войскам генерала Франко в «Памяти Каталонии», вовсе не каталонцы.

Так или иначе, первые десятилетия XX века были периодом расцвета городской культуры в Барселоне: модернистов сменяли новесентисты, Пикассо и Русиньоль заседали в кафе «Четыре кота» — все это можно прочитать в туристической брошюре. Оборотной стороной просвещения стало открытие системы «атенеумов» — образовательных клубов для молодежи, где бесплатно подвизались многие деятели каталонской культуры и науки того времени. Эта система стала реальным основанием зарождающегося национального самосознания, больше ассоциируемого с вольной жизнью в портовом городе, чем с каталонским языком. Правительства в Мадриде сменяли друг друга, Франция была измучена войной — в результате город стал последним пристанищем для всех обездоленных как с севера, так и с юга. Одним из малолетних городских попрошаек того времени был Жан Жене, его «Дневник вора» и «Богоматерь цветов» дают нам полную картину жизни низов барселонского общества, рассказанную от первого лица. Мальчики-проститутки; квартирные воры; грабители; трансвеститы, караулящие моряков у общественных уборных, — спустя десятилетие часть этих людей вместе с толпой анархистов будут единственными, кто сможет дать достойный отпор путчистам генерала Франко. Войдя в город, военные не ожидали встретить такое массовое сопротивление, их обстреливали с крыш и из самых мелких переулков старого города, и военные сдали оружие. Вчерашние бандиты, «пистолерос», экспроприаторы, оказались спасителями республики — президент Каталонии Луис Компанис (в период Второй республики индепендентисты достигли некоторых успехов в торгах с Мадридом, впрочем, номинальных) открыто провозгласил их «хозяевами города и Каталонии». «Сегодня все принадлежит вам», — заявил он лидерам анархо-синдикалистов, пригласив их во дворец правительства. — «Если я вам больше не нужен, я могу снять полномочия и стать лишь еще одним солдатом в борьбе против фашизма». Начался странный период, финальную часть которого успел застать Джордж Оруэлл перед тем, как уйти на фронт: обобществленные магазины, рестораны, изменение форм приветствия — ни о каком каталанском особом пути в этой обстановке эйфории речь уже не шла.

Потом была гражданская война, поражение, репрессии. Режим Франко похоронил как левое, так и националистическое движения, регион вместе со всей страной захватила социальная и экономическая зима длиной в сорок лет. Хорошая иллюстрация мрачной атмосферы конца 30-х в сельской части Каталонии, подвергшейся сильным репрессиям во время войны, — фильм «Черный хлеб» режиссера Агусти Вильяронги. Сеть страхов, подозрений, ощущение безысходности и страшная нищета. Это провинциальная история убийства, где виновны в результате оказываются все. Убивают не сами власти, а атмосфера диктатуры — с этого наблюдения начинается идея культурного сопротивления, начиная с запрещенного в публичной жизни языка и заканчивая футбольным клубом («Больше, чем клуб», официальный слоган ФК «Барселона»). Каталонцы достойно продержались до самой смерти генерала в 1975 году.

Как и в Басконии, здесь существовало и вооруженное сопротивление. В соответствии с традицией оно было менее национально ориентированным и опиралось на анархические идеи. Практика была схожа с баскской — экспроприации, саботаж и затем бегство от властей через горы во Францию. Впрочем, самая известная из каталонских групп милитантов — Movimiento Ibérico de Liberación — прославилась своим тотальным провалом. После серии удачных ограблений полиции удалось разрушить ядро группы, один из боевиков был приговорен к смерти и казнен. Им был 26-летний анархист Сальвадор Пуч Антик; существует недостойная упоминания каталонская драма, посвященная этой истории. Фильм снят на деньги регионального министерства культуры и был выпущен с большой помпой в 2006 году как художественное обвинение франкизма (читай, Испании). Едкие комментаторы при этом не преминули заметить, что само каталонское руководство в 1974-м ничего не имело против, когда настоящего Сальвадора повели на garrote vil.

Что касается хороших фильмов о современной Барселоне, то, если не считать сугубо туристических, можно рекомендовать картину Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Бьютифул» с Хавьером Бардемом (2010). Это город, который я узнаю: замусоренная Рамбла, негры с клетчатыми сумками, улепетывающие от полиции, китайские круглосуточные ларьки — никогда не знаешь, что у них там за занавесками, в подсобных помещениях. Никакого каталонского языка в фильме, разумеется, не звучит, гордость тысячелетней культурой графства не для всех этих людей.

Как и в прошлом, сегодняшнее движение за независимость действует под правыми лозунгами: «Каталония — новая страна Евросоюза», «Каталония против нелегальной иммиграции и преступности» и так далее. По последним подсчетам, в неофициальном голосовании приняло участие чуть меньше половины электората, из них 80% поддержали автономию. Никакой юридической силы эти результаты не имеют, а символическая их сила лично мне не кажется чересчур актуальной в стране, где премьер-министр уже несколько лет фигурирует в монструозном деле о коррупции поистине отечественных масштабов.