«Тартюф» Михаэля Тальхаймера: выживут только дебилы

Кастингом и подбором музыки занимался Джим Джармуш, а художника по гриму консультировал Мартин Жак из The Tiger Lillies. Появись такая строка в гастрольной программке, никто бы глазом не моргнул — действительно, обнищавшее шапито плюс густой перегруз электрогитары, несусветная красота плюс бронебойная самоирония. Но на самом деле вот эта полюбившаяся всем вращающаяся ржавая комната с крестом по центру, придуманная сценографом Олафом Альтманом, немытые и татуированные рок-пенсионеры на героине в окружении обшарпанных идиотов в детской одежде, сочиненные художником по костюмам Нэле Балькхаузен, и заторможенный шугейз Берта Вреде — идеально подогнанные составные части в картине мира великого эстета Михаэля Тальхаймера. Об этом режиссере у нас помнят только самые заядлые здешние театралы по легендарной «Эмилии Галотти», показанной на фестивале NET в 2005 году.

Комедией мольеровский «Тартюф» является, строго говоря, только благодаря абсурдному хеппи-энду: когда под личиной святости лицемерный ублюдок уже отжал у наивного старика и его семьи всю жилплощадь, внезапно появляются посланники короля, возвращающие справедливость. Разумеется, всякий здравомыслящий режиссер прочитывает в этом дань уважения от драматурга спонсору (Мольера — Людовику XIV); и Тальхаймер резонно от финальной сцены отказывается, заменяя его цитатой из Апокалипсиса, призывающей Господа вмешаться в дела никчемного человечества.

Однако, снабжая комедию самыми страшными библейскими цитатами (Тартюф изрыгает, в частности, евангельские монологи о праведности всякой мести и проклятия), лишая ее счастливого исхода и заменяя привычного мерзостного толстяка Тартюфа жилистым красавцем Ларсом Айдингером, режиссер ни на секунду не забывает о законах жанра — в итоге чудесным образом вышло очень смешно. Не считая максимально идиотичной наружности юного Дамиса, например, когда ему или кому-то еще нужно в четырех стенах спрятаться и подслушать (а это нужно всем постоянно), он просто утыкается носом в пол, выпячивая задницу; в какой-то момент таких торчащих задниц образовывается сразу четыре штуки. И чуть ли не главный номер — выход судебного пристава: бесхарактерный формальный монолог Урс Юккер исполняет как если бы Джим Керри играл Рауля Дюка из «Страха и ненависти в Лас-Вегасе»; момент наивысшего счастья в зрительном зале.

Немецкий мастер большой формы, с одной стороны, пафосен, как бы намекая: невежественные люди достойны дна. С другой — ироничен: местами все это напоминает классику «Монти Пайтона». Но эта вещь Тальхаймера обречена на успех не только потому, что в равной степени смешная и страшная, глупая и красивая. И не только оттого, что выстроена безупречная, мерная, поступательная композиция — этюд за этюдом без внешних повторений; надо умудриться в таком тесном пространстве ненавязчиво навыдумывать мизансцен. Дело в том, что «Тартюф», придуманный для одной из главных площадок Берлина — Shaubühne, — довольно комфортная притча, способная соответствовать любым позициям и мировоззрениям. Речь ведь о лукавстве и поруганном доверии — а это внеконфессиональная и внеэстетическая боль времени. Впрочем, если переводить на политические рельсы, спектакль вообще не про Путина, скорее про пресловутые 83%. И единственный адекватный персонаж, служанка Дорина (актрису Катлен Гавлич мы помним по главной роли в «Кристине» Кэти Митчелл), выделяется из оскотинившейся массы, чтобы провозгласить: «Господь, пора».