Жизнь под санкциями США против Чили: как это было

Санкции и попытка переворота

История санкций в отношении Чили запутанна — как, собственно, были запутанными и отношения США и Чили. Уже 5 сентября 1970-го, через день после прошедших в Чили выборов, на которых Сальвадор Альенде одержал весьма скромную победу (набрав всего 36,6% голосов избирателей), Ричард Никсон созвал экстренное совещание, на котором резко выступил против режима Альенде — социалистического и просоветского — и даже повел разговор о возможности выделить оппозиционным силам Чили порядка 10 миллионов долларов для организации военного переворота (здесь можно почитать рассекреченные записи разговоров Никсона, касающихся ситуации в Чили). Тогда же впервые прозвучало предложение ввести против Чили экономические санкции.

Сначала Госдепартамент США попробовал решить вопрос путем интриг, когда ничего не вышло, в дело вступило ЦРУ. Первоначальным этапом задумки была нейтрализация главнокомандующего чилийской армией Рене Шнайдера, для чего к делу был привлечен влиятельный генерал Роберто Вио. 22 октября группа Вио попыталась похитить Шнайдера, однако тот внезапно оказал сопротивление — и был убит на месте. Убийство Шнайдера, популярной среди чилийцев фигуры, моментально повлекло за собой резкое народное недовольство происходящим внутри чилийской армии — и, соответственно, возросшее доверие к Альенде. Такого поворота в ЦРУ не ожидали и, обсудив все с Киссинджером и Никсоном, на время оставили планы по организации переворота.

Формально во время президентства Альенде США не вводили санкции в отношении Альенде, а, напротив, помогали Чили, списав старые долги на 200 миллионов долларов и предоставив в 1971–1972 годах стране гуманитарную помощь в размере около 500 миллионов долларов. Впрочем, они же косвенно нанесли и самый серьезный удар по экономике страны. Во время своего президентского срока Альенде предпринял масштабную национализацию медной индустрии Чили, которая до этого полностью контролировалась американскими корпорациями. Посчитав, что за время работы в Чили эти компании получили прибыль, превышающую их собственную стоимость, Альенде отказался от всякой денежной компенсации США за отъем их собственности. США рассматривали вопрос применения «поправки Хикенлупера», по которой Чили оказалось бы отрезано от любой финансовой помощи США, но так ее и не применили. Вместо этого они выпустили на рынок огромные запасы меди из своих резервов, тем самым капитально обрушив цены на медь. Это, плюс неудачная переориентация экспорта чилийской меди на развивавшиеся страны, в конце концов практически и привело к дефолту в Чили в 1972-м.

С приходом к власти Аугусто Пиночета в результате военного переворота в 1973 году США продолжали оказывать финансовую помощь Чили — только в 1975 году они выделили стране порядка 400 миллионов долларов. Республиканскому Белому дому противостоял в этом вопросе сенат, в котором большинство занимали демократы: в 1975 году сенатор Эдвард Кеннеди, основываясь на сообщениях о многочисленных нарушениях прав человека режимом Пиночета, впервые озвучил вопрос о прекращении экономической помощи Чили. Впоследствии вопрос о прекращении вообще всей экономической помощи трансформировался уже в вопрос о прекращении военной помощи — и в июле 1976 года сенат США принял «поправку Кеннеди-Харкина», запрещавшую военную помощь США в отношении Чили и ограничивавшую экономическую помощь Чили 27,5 миллиона долларов. По сути, это были единственные реальные санкции против Чили. Действие их продлилось недолго — уже в 1981 году Рональд Рейган, всегда ставивший своему окружению Пиночета в пример как «человека, который очистил от коммунистов отдельно взятую страну», их снял.

Чилийская «новая песня»

Главным культурным феноменом эпохи обострения отношений США и Чили была la nueva canción Chilena — чилийская «новая песня». Феномен nueva canción в той или иной форме существовал во всех испаноговорящих странах Южной Америки в 1960-е и 1970-е, но именно в Чили он обрел совершенно особенную судьбу. Матерью-основательницей «новой песни» — формы авторской песни, написанной на вдохновленную народными мелодиями музыку и с обязательным социальным подтекстом, — была чилийка Виолета Парра. 35-летняя ресторанная певица, выступавшая под псевдонимом Виолета де Майо, Парра в 1952 году начала путешествие по Чили и Андам, собирая местные сказки, рецепты, традиции и, самое главное, песни, собрав только лишь последних около 2000 штук. Вместе с еще одной фольклористкой, Марго Лойолой, независимо от Парры собиравшей народные песни и стихи северного Чили, они выступили в той же роли для Южной Америки, в которой, скажем, когда-то для румынской и венгерской народной музыки выступили Бела Барток и Золтан Кодай, — своей работой Парра и Лойола помогли определить и обосновать разницу в различных южноамериканских народных музыкальных стилях, до них никак не классифицировавшихся. Лойола выступала с собранными песнями в различных театрах, но Парра пошла дальше: скрестив основные черты изученной ею музыки со спецификой различной городской чилийской песни, она начала писать собственные вещи — в основном на социальные или откровенно политические темы.

Хотя Парра была фигурой для чилийской музыки шестидесятых крайне масштабной, ошибочно будет думать, что порожденная ей «новая песня» сразу стала всенародно любимой и важной. Напротив, еще в 1967-м, на момент самоубийства Парры, она была скорее увлечением немногочисленной левацки настроенной молодежи из крупных городов вроде Сантьяго или Вальпараисо. Главным жанром массовой песни в Чили оставались баллады — тягостные напевы под оркестры, а большая часть молодежи рубила гаражный рок (впоследствии выросший в весьма занятную сцену чилийского психодела и прог-рока). 

Значение «новой песни» заметно выросло только с возросшим политическим авторитетом Альенде, который, в свою очередь, не преминул этим воспользоваться: фактически главную песню его президентской кампании написал Виктор Хара, самый популярный в стране бард, а не уступавшая Харе по популярности группа Inti-Illimani и вовсе положила манифест Социалистической партии Чили (главой которой и был Альенде) на музыку, выпустив получившийся результат под видом альбома «Canto al programa». Короче, «новая песня» придерживалась откровенно коммунистических ценностей — и, как результат, антиимпериалистических и антиамериканских.

«El pueblo unido jamás será vencido»

Самым известным достижением «новой песни» стал, безусловно, революционный гимн «El pueblo unido jamás será vencido», написанный группой Quilapayún на стихи чилийского поэта Серхио Ортеги. Эта песня стала фактически официальным гимном «Нового единства», коалиции левых сил, поддерживавших Альенде на выборах, а строчка «Пока мы едины, мы непобедимы» — слоганом кампании. Мир узнал эту песню в 1973 году, когда ее — незадолго до пиночетовского переворота — записала чилийская группа Inti-Illimani. С тех пор эта песня стабильно входит во все сборники «песен протеста» и звучит едва ли не во время каждой попытки смены режима: ее пели на португальском во время «революции гвоздик» 1974–1975 годов, в Иране — в 1979-м, в Греции — в 2007-м, а во время «арабской весны» на ее мотив толпа скандировала популярный лозунг «Народ требует смены режима».

Виктор Хара

Самым важным для «новой песни» человеком периода президентства Альенде стал Виктор Хара. Его ранние альбомы — тонкие, проникновенные и далеко не всегда социальные, а, напротив, тяготеющие к бытописанию, песни под одну лишь акустическую гитару (как, например, один из его вечных хитов «El cigarrito», по смыслу — практически «Пачка сигарет» Цоя). В более поздних его работах уже вовсю главенствует откровенно левая тематика, а в музыке Хара позволяет себе довольно смелые по рамкам «новой песни» эксперименты — то пытается соединить чилийскую музыку с европейским барокко (таков лучший его альбом «El derecho de vivir en paz»), то записывает альбом совершенно нехарактерных для него, практически двухаккордовых юмористических песен южных портовых чилийских городов. 

Хару, помимо прочего, страшно бесил термин «песни протеста» — он считал его гадким американским изобретением, придуманным для оболванивания молодежи. «Американский империализм, — писал он, — понимает и ценит магию общения через музыку и продолжает кормить нашу молодежь коммерческой требухой. Что они делают? Коммерциализируют так называемую «протестную музыку», потом создают идолов этой протестной музыки, которые подчиняются тем же законам и страдают от тех же ограничений, что и обычные поп-идолы, — эти музыканты немного трепыхаются, а потом исчезают. Зато они прекрасно нейтрализуют в молодом слушателе дух бунтарства». Сам Хара предпочитал определение «революционная песня». 

Помимо прочего, оставшийся в воспоминаниях современников как прекрасный педагог и являвшийся довольно значительным для страны театральным деятелем, Хара был самым большим талантом среди всего движения чилийской «новой песни», да и «новой песни» вообще — по крайней мере, видимую конкуренцию в этом отношении ему может составить только великий кубинский бард Сильвио Родригес (если того вообще можно причислить к «новой песне») да венесуэлец Али Примера, в изгнании выпускавший пластинки чуть ли не масштаба раннего Скотта Уокера (что ни в коем случае не принижает заслуги других похожих музыкантов: так, например, альбом «La Nueva Canción Chilena» тех же Inti-Illimani или пластинка «Las Cuecas del Tio Roberto» брата Парры Роберто и ее сына Анхеля — абсолютные шедевры). 

Но помнят Хару все-таки больше не из-за музыкальных талантов, а благодаря ужасной судьбе. Хару арестовали сразу после прихода к власти Пиночета, долго пытали в подвалах Национального стадиона в Сантьяго, где, по легенде, сломали ему все пальцы на обеих руках по отдельности, а потом расстреляли. Хара стал фактически символом репрессированных за свои политические взгляды музыкантов; редко какой крупный зарубежный певец, приезжая в Сантьяго, не исполняет его песню (так, например, в прошлом году сделал Брюс Спрингстин).

Практически все оставшиеся в живых деятели «новой песни» после прихода Пиночета к власти старались либо не высовываться (часто оседая в каких-нибудь деревнях на севере страны и оттуда распространяя записи), либо вовсе уехали из страны. Многие записали лучшие свои альбомы за границей. Лейблы, их выпускавшие, были разгромлены, пластинки и книги физически уничтожались. Некоторое время жанр вообще был под строжайшим запретом, но к 1975-му стал постепенно восставать из небытия, правда, что логично, в несколько измененной форме, получив название canto nuevo. Про политику уже открыто не пели, новое поколение уже прославившихся при Пиночете артистов скорее налегало на вечные темы любви, судьбы и самоопределения. Самым заметным из нового поколения бардов стал Фернандо Убьерго — действительно очень хороший, но и совершенно аполитичный артист, добившийся небывалой для «новых песенников» младшего поколения популярности (его поклонником был, например, сам Пиночет, неоднократно пытавшийся встретиться с Убьерго, который, впрочем, отклонял любые предложения генерала о встрече).

Пиночет и пропаганда

Чилийский анекдот 1973 года: «Слышали, в Сантьяго открыли новый автобусный маршрут?» — «Нет! А что за маршрут?» — «От Национального стадиона до кладбища». Тот самый Национальный стадион в Сантьяго, где убили Хару, стал в итоге местом смерти огромного количества противников режима Пиночета — при этом режим спокойно устраивал там потом матчи (см. ниже).

Эти матчи были не единственным ритуалом, который хунта Пиночета выполняла для того, чтобы выжечь из памяти Альенде. В Чили массово, на главных площадях крупных городов принялись жечь книги — не только марксистские или вообще левые, но и любые, которые цензура считала «антиправительственными». Одним 1973-м такая практика не ограничилась — в годы диктатуры Пиночета книги горели весело и часто. В 1987-м, например, в Сантьяго сожгли 14 846 копий романа Габриэля Гарсиа Маркеса «Тайные приключения Мигеля Литтина в Чили». Впрочем, хунта публиковала и свои собственные книги — тоже вполне ритуального характера: так, изданная уже в октябре 1973-го, через месяц после переворота, «Белая книга» рассказывала всему «народу Чили» о готовившемся Альенде и его приспешниками «плане Z», который планировался на 18 сентября и во время которого страну захлестнула бы волна натурального красного террора.

«Центр чилийских матерей»

Ритуалистичность, впрочем, нигде так не проявлялась, как в специальной организации чилийских женщин CEMA Chile («Центр чилийских матерей»), которую возглавляла жена Пиночета Люсия Хириарт. Хириарт и ее последовательницы одевались во все бордовое — якобы нейтральный цвет, призванный сгладить разницу во внешнем виде между богатыми и бедными чилийками, — и путешествовали по стране с лекциям о божественном происхождении чилийской женщины-матери и ее главенствующей роли в жизни общества. Такой взгляд на место женщины в семье укрепился в Чили еще в XIX веке, сама CEMA Chile была создана еще в 1950-е, но в годы правления Альенде образ женщины-матери стал относительно непопулярен — социалистическое правительство в соответствии с социалистическими же понятиями проводило политику гендерного равенства. Помимо бесконечных лекций, CEMA Chile еще организовывали специальные лагеря, которые формально создавались для того, чтобы научить малоимущих женщин элементарным правилам гигиены (проблема, особенно для сельского Чили, на тот момент довольно острая), приготовлению народных блюд и прочим домашним обязанностям, а на деле функционировали как центры идеологической пропаганды. Такой же пропагандой занималась и еще организация Хириарт — Secretaría Nacional de la Mujer («Национальный секретариат женщин»), организовывавшая образовательные программы для чилийских женщин. Программы эти, впрочем, носили понятный характер — по большей части на них проводились инструктажи по различным вопросам идеологии чилийского правительства. Нужно сказать, что Хириарт не добилась существенного успеха: 52% чилийских женщин, проголосовавших в 1988 году на воспетом фильмом Пабло Ларраина «Нет» референдуме о продлении президентского срока Пиночета, отдали свой голос против диктатора. Кстати говоря, на том референдуме образ женщины-матери использовался агитационной кампанией Пиночета на всю катушку, как это видно в ролике ниже.

После переворота: кино и телевидение

О поп-культуре в пиночетовском Чили конца 1970-х хорошо скажет еще один симпатичный анекдот того времени. Пиночет переоделся старушкой и пошел в кино — посмотреть, насколько активно аплодирует публика каждому его появлению на экране. И вот Пиночет с экрана обращается к зрителям, и зрители начинают изо всех сил хлопать. Пиночет в зрительном зале заворожен, на его глаза наворачиваются слезы, как вдруг его толкает мужчина в соседнем кресле и шепотом говорит: «Дура, хлопай, они же тебя застрелят!»

На чилийское кино, очень интересно развивавшееся в 1960-х и начале 1970-х и даже успевшее получить международное признание (два главных чилийских режиссера того времени — Рауль Руис и Мигель Литтин — успешно ездили со своими фильмами по различным фестивалям), перестали выделяться любые деньги, да и сами съемки не поощрялись в связи с перманентно введенным в стране комендантским часом, поэтому фильмы в Чили если и выходили, то снятые до переворота и откровенно аполитичные — каковым, например, был считавшийся у себя на родине лучшим чилийским фильмом всех времен «Июль начинается в июле» Сильвио Кайоцци. Телевидение было забито постоянными песенными фестивалями, бесконечными телемарафонами по всечилийскому сбору денег на нужды то детей-инвалидов, то бедствующих рыбаков, еще более бесконечными мыльными операми, а новости состояли из коротких сообщений от правительства страны. Хотя на страну были наложены санкции, Пиночет все равно остерегался критиковать США — поэтому в официальных СМИ существование Соединенных Штатов как бы отрицалось.

Надо сказать, подобное отношение к странам, выступавшим после Чили, сохранялось у пропиночетовских СМИ и потом: так, например, главная новостная программа страны «60 Minutos» в 1980-е долгое время выходила с заставкой, в которой была изображена карта Земли — только без Кубы, выступавшей против пиночетовского режима. Правда, такое нарочное отсутствие Кубы может объясняться еще и волюнтаризмом дизайнеров: в той же заставке на карте мира отсутствовали Австралия и Новая Зеландия — две страны, которые с Чили не то чтобы дружили, но, скажем так, не враждовали.

Советский след

Стадион, на котором убили Виктора Хару, нигде в мире не получил настолько же ощутимого статуса места практически святого, как в СССР. В середине восьмидесятых, например, Александр Градский написал, записал и поставил довольно кошмарную, но беспримерную по масштабу рок-оперу «Стадион» на либретто Маргариты Пушкиной. На оригинальном двойном виниле 1985 года роли исполняют буквально все звезды первой величины: Пугачева, Макаревич, Кутиков, Кобзон, Ярмольник, Миронов и Боярский. Сам Градский очень скромно ограничился ролью Певца — очевидно, вдохновленной на все сто пятьдесят процентов именно Харой.

СССР, предоставлявший идеологически братскому режиму Альенде невероятное количество финансовой, военной и инфраструктурной помощи (так, фактически все заводы, возведенные при Альенде в Чили, построены при непосредственной помощи советских профессионалов), вообще очень тяжело воспринимал военный переворот 1973 года. Сразу после того, как Пиночет пришел к власти, в Союзе развернулась крупномасштабная, ведомая главным образом комсомолом кампания солидарности с чилийским народом: в школах и университетах проводились многочисленные уроки политинформации, посвященные чилийским событиям, по заводам и госучреждениям страны с песнями Хары проехался главный американский диссидент Дин Рид (впоследствии он снимется в роли Хары в телевизионном гэдээровском фильме «Певец»), а самого Альенде во многих социалистических странах увековечили в топонимике. Особо горячо в СССР следили за судьбой многолетнего генсека Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана, оказавшегося после переворота в заточении. В 1976-м он успешно был выменян на диссидента Владимира Буковского; «обменяли хулигана на Луиса Корвалана» — это о нем. А в 1985 году «Пионерская правда» развернула беспрецедентную по своим масштабам кампанию за освобождение двух чилийских школьников, Альваро Торо Веги и Орасио Лиры, арестованных за участие в антипиночетовской демонстрации. Надо сказать, что кампания действительно сработала — после миллионов и миллионов писем и карточек в поддержку школьников, пришедших из Союза, Торо Вегу и Лиру действительно освободили (по ссылке можно посмотреть передачу «История песни» о судьбе Альваро Торо Веги и Орасио Лиры).

Самый, впрочем, известный в мировом поп-культурном масштабе случай откровенной вражды СССР и пиночетовского Чили связан с футболом. Осенью 1973-го сборные двух стран должны были встретиться в двух отборочных матчах чемпионата мира по футболу 1974 года. Первая игра состоялась в Москве спустя всего две недели после пиночетовского переворота, 26 сентября, и закончилась вничью — 0:0. На ответную игру, которая должна была состояться 21 ноября на все том же треклятом Национальном стадионе, советские футболисты просто не приехали: ФИФА отклонила прошение Федерации футбола СССР о переносе игры на другой стадион, и сборной самого большого друга Альенде ничего не оставалось делать, как пропустить матч. Неявка сборной СССР не помешала устроить чилийцам жутковатый мини-спектакль: чилийская сборная вышла на поле страшно выглядевшего полупустого Национального стадиона и, устроив показательную перепасовку, забила почти что ритуальный гол в пустые ворота. На чемпионате мира 1974-го чилийцы из группы не вышли.