Русский стендап «Смех незнакомцев — не то же самое, что смех друзей»: как стать комиком

Этот материал впервые был опубликован в июльском журнале «Афиша».

---

«Вы знали, что у акул два члена? Два члена. У акул. Два. Члена». Юноша самого обыкновенного вида в джинсах и футболке стоит на небольшой сцене. За его спиной висят портреты Джима Кэрри, Луи Си Кея, Эдди Мерфи. «Мне кажется, в этом вся проблема». Никто не смеется.

«Расскажи, в чем плюс в сексе!» — советуют юноше из зала. «Или вот: почему акулы такие злые? Потому что они не могут подрочить и расслабиться. У них целых два члена, но ни одной руки», — раздается второй голос. Бармен за стойкой громко перебирает ложки.

Я сижу на первом этаже клуба Stand-Up на Новом Арбате. Передо мной — ряды красных стульев и низкая, ярко освещенная сцена. В зале мало людей: в основном они, как и юноша на сцене, стендапщики. Полноценное шоу будет вечером, а сейчас проходит что-то вроде репетиции, на которой комики обкатывают новый материал и комментируют шутки друг друга. По правилам, если шутка плохая, нужно кричать «обсос!», а если хорошая и есть что дополнить — «вот это о-го-го!», но так почти никто не делает.

Здесь сидят люди, которых в 2015 году можно считать успешными московскими стендапщиками: вот худощавый финалист третьего сезона «Comedy Баттл» Алексей Квашонкин, который много шутит про свою девушку; или невысокий и юркий бывший кавээнщик Александр Малой, который часто повышает голос для комического эффекта; или смазливый брюнет Владимир Бухаров (это он шутил про акул) с выпученными глазами. Все они в профессии три-четыре года.

Меня зовут Гриша Пророков, мне 25 лет. Я никогда не планировал выходить на сцену, пока весной в компании редактора «Афиши» случайно не попал на открытый микрофон в московском клубе «Алиби». Со сцены звучали очень плохие и оскорбительные шутки — как обычно в таких случаях, мы решили, что сами можем не хуже. Слово за слово «Афиша» предложила мне в качестве эксперимента выступить с собственным стендапом. Я согласился — и сразу пожалел. Хотя формально все сходится: у меня есть борода и очки (значит, я выгляжу как стереотипный комик), я вырос на «Симпсонах» и Эдди Иззарде (значит, понимаю что-то в юморе), друзья смеются над моими шутками (это ничего не значит) — почему бы не попробовать?

В России юмор долгое время шел своим путем: был КВН с командным духом, были артисты, зачитывающие по бумажке со сцены чужие тексты, даже Comedy Club, притворяющийся стендапом, все равно оставался русским — все те же юморески, миниатюры и музыкальные номера. В Америке же еще с 1950‑х годов главным юмористическим форматом стал стендап: люди выходят поодиночке на сцену, берут в руки микрофон и шутят над окружающим миром — и собой.

До России стендап 
дошел позже остальных американских развлечений. Десять лет назад здесь даже толком не знали этого слова. «Афиша» пыталась устроить стендап-фестиваль в 2004 году в «Клубе на Брестской» — там выступали Николай Фоменко, Сергей Фролов и Ольга Лапшина. Если верить отзывам, вышло не слишком похоже на то, как должно быть: Фоменко, например, просто рассказывал со сцены анекдоты и пил водку.

***

Николаю Куликову 35. Он носит очки и клетчатые рубашки, которые аккуратно заправляет в брюки, а на сцену нередко выходит в бабочке. Куликов — один из первых стендапщиков в России: он начал выступать еще в конце 2000‑х. К жанру он обратился практически случайно: «Я занимался тем, что писал сценарии скетчей, которые мало кто хотел снимать. Отправляешь какому-нибудь продюсеру сценарий, а он говорит: «Не смешно». Но стоит показать, как тот же самый скетч выглядит вживую, — человек хохочет и говорит: «Ну что ж ты сразу не сказал», — рассказывает Куликов. Живший в Париже друг прислал Куликову видео со стендапом — в том числе с Эдди Иззардом, — и тот решил, что нет необходимости договариваться с продюсерами. Да и снимать скетчи не нужно: достаточно выйти на сцену и просто их рассказать. Так что Куликов выписал с Amazon.com американские учебники для начинающих комиков — с шутками, разобранными на составляющие, предельно сухими объяснениями и диаграммами, — подготовился без чьей-либо помощи и сделал первый концерт.

Я ходил на Куликова, еще когда мне было восемнадцать, — и это было действительно смешно. В российском вакууме ему удалось сделать классический стендап: шутить про свою жизнь, девушек, кино и Набокова — все это с обаянием столичного невротика. Первые концерты Куликова были исключительно камерными, он выступал в небольших клубах вроде «Podмосковья», а смотреть на него приходили друзья и их знакомые.

«Я мог написать шоу и выступить для людей, которые меня знали, — рассказывает Куликов. — Одной программы, которую я писал два месяца, хватало на один раз. Дальше нужно было два месяца писать новую программу. Но со временем зрителей стало больше, я смог с одной и той же программой выступать по два раза, а потом даже делать сборные концерты, что-то вроде best of».

Я решил поступить как Куликов: подготовить 
стендап без посторонней помощи, посмотрев несколько видео на YouTube. О чем именно шутить, я решил почти случайным образом. Меня расстраивало, что большинство русских комиков иронизируют об одном и том же: отношения, пробки в метро, реклама, «Макдоналдс». Поэтому я написал стендап про тачанку — такую телегу с пулеметом из революционной России. Мне показалось очень смешным, что пулемет у нее был направлен назад. Работа над текстом не заняла много времени: я написал его за пять минут, а потом еще несколько раз поправил.

***

Ключевой элемент стенд-апа — открытые микрофоны. Идея открытого микрофона очень простая: это вечер в клубе, когда любой человек может выйти на сцену и выступить со своим стендапом. Никакую другую тренировку для стендапщиков невозможно представить: это не КВН и не выступление с миниатюрами; единственный способ подготовиться — это взять микрофон в руки. Обычно время у участников ограничено — три или пять минут. Когда оно истекает или если шутки особенно несмешные либо оскорбительные, людей выпроваживают со сцены. Это безжалостная система, но, чтобы попробовать себя в стендапе, мне пришлось идти именно на открытый микрофон.

Один из старейших открытых микрофонов в Москве устраивает Кирилл Сиэтлов — стендап-комик и сценарист в компании Good Story media, сделавшей сериалы «Физрук» и «Реальные пацаны». Высокий молодой человек с бородой сразу располагает к себе: может, потому что говорит особенно вкрадчиво и мягко.

«Я закончил Физтех, — рассказывает Сиэтлов. — Это был советский Оксфорд — счастливый университет со своим городком. Первую стендап-вечеринку я попробовал устроить еще в кампусе на базе КВН, попросив всех рассказывать монологи. Вторую делал в Москве, на «Тульской», в «Рок-ангаре», она была уже платная. Я рассовывал флаеры по городу, вставлял в окна «Макдоналдса». Там мы даже окупились. Но мне показалось, что я предал всех друзей, которые туда пришли, потому что мы оказались не готовы. Шоу должно идти где-то час, а у нас все закончилось через полчаса. Мы объявили антракт, и я бегал и спрашивал всех: «Может, ты выступишь?» А все же сидели, ждали, билеты купили по 300 рублей».

Открытый микрофон Сиэтлова переезжал несколько раз, пока не осел в клубе «Алиби». Это 
настоящая дыра: подвал в центре Москвы, в котором в другие дни проходят концерты малоизвестных рокеров и устраиваются акции «выпей сколько сможешь за 400 рублей». Тусклое освещение, квадратные столики, сцена с кирпичной стеной — «Алиби» выглядит как настоящий стендап-бар прямо из сериала «Луи». Такой антураж пытаются копировать во многих клубах со стендап-вечерами, но тут он кажется ненадуманным, настоящим. По вторникам Сиэтлов выходит на сцену и каждый раз шутит, что открытый микрофон в «Алиби» — «это дно».

Еще один открытый микрофон в Москве, в клубе «Funky Банки», три года ведет стендапщица Елена Копосова. У нее своеобразное чувство юмора — по ее собственному признанию, начинала она не слишком удачно и даже толком не понимала, как должен выглядеть стендап (Копосова, например, вспоминает такую свою шутку: «В восемнадцать лет я решила заняться сумо, потому что папа подарил мне на день рождения 60 килограмм жира»). Кроме того, Копосова ведет что-то вроде своего шоу на YouTube. В одном из выпусков ведущая делает вид, что звонит Глебу Павловскому и задает вопросы: «Скажите, Глеб, а Киров наш? Коломна наша?» Смотреть это достаточно тяжело.

«Я очень хорошо помню свое первое выступление, — рассказывает Копосова. — Мне казалось, что я написала гениальные шутки, а люди просто сидели и молчали. Они не говорили ни плохого, ни хорошего: просто тишина и я. Ощущение, что я в зале одна, при этом я вижу людей. Эта тишина — самое страшное, что в принципе бывает во время выступления».

Все две недели, что я готовился к выступлению в «Алиби», каждый день думал о том, как это страшно — плохо пошутить. Это не простая глупость или неловкость; когда никто не смеется — время застывает. Комики постоянно готовы к этому страху на сцене.

Начинающие стендапщики боятся провала, но любой западный учебник или курс по стендапу говорит, что провалиться прямо-таки необходимо. Страх провала — это то, что мешает молодым стендапщикам выйти на сцену. Провал неизбежен, проваливаются даже лучшие комики — и пока ты этого не испытаешь, ты будешь этого бояться. «У великих бывают провальные выступления, — говорит Куликов. — Мы их не видим, смотрим DVD и думаем: «А, ну так у него всегда». Но бывает что угодно вообще. Бывает, не найдешь контакт, не так себя подашь, звезды не так сойдутся. На этом ты учишься, на этом ты выезжаешь. Джерри Сайнфелд говорил, что хорошие выступления делают тебя счастливым, а плохие делают тебя более опытным».

«Я выступал в Comedy Café — была такая закрывшаяся сейчас франшиза у Comedy Club Production — и пошутил про Пасху, — рассказывает Сиэтлов. — Как ее отмечают. И какой-то человек из зала стал кричать: «Твоя семья плохая, если вы так празднуете!» Потом он встал, подошел к сцене, ну я думаю — хочет что-то сострить в микрофон, а это круто, человек сам себя унизит, и не надо думать, что ему ответить. Он делает шаг на сцену — и бьет меня 
в челюсть с ходу. Я никак не ожидал, даже не успел понять, что произошло».

***

Вечером после открытого микрофона в Stand-Up я иду на выступление, для которого комики проверяли свои шутки. Если «Алиби» — это дыра, то клуб на Новом Арбате, наоборот, старается казаться максимально роскошным, что сразу вызывает неприязнь. На втором этаже — высоко поднятая над зрителями большая сцена с бархатным занавесом. Стоят красивые стулья с номерами; самые дешевые билеты на выступление стоят от 1000 рублей. Первый час перед стендапом выступает оркестр балканской музыки Bubamara Brass Band: вечер пятницы, люди пришли развлечься.

Стендап — это еще и взаимодействие с залом. Комики общаются со зрителями, спрашивают их имена, делают объектами шуток, реагируют на реплики из зала. Важная часть этого взаимодействия — так называемый хеклинг, от английского to heckle, «перебивать», «забрасывать вопросами». Хеклер — человек, который кричит что-то грубое или неприятное комику, и тот должен остроумно ему отвечать. Хеклеров никто не любит, но без них не обходится ни одно стендап-выступление.

В какой-то момент на сцену выходит Артур Чапарян, слывущий одним из лучших местных комиков. Чапарян производит впечатление человека самовлюбленного; как-то раз он заканчивал один из открытых микрофонов в «Алиби» — выступил лучше всех, посмотрел на ведущего Сиэтлова и произнес: «Ну что, Кирилл, смотри, как я всех убрал».

Чапарян шутит на самые разные темы — например, что он подсел на спрей для носа, как наркоман, — и иногда делает это провокационно: рассказывает, как громко кашлявшую бабушку избили в консерватории, потому что она всем мешала, — но зал реагирует живо. Под конец выступления что-то идет не так. 

«У меня есть соседка, очень милая женщина, она такая интеллигентная, культурная, — начинает со сцены Чапарян. — Ладно. Это про то, что я ее ударил. Зачем об этом шутить? Что со мной?» Чапарян делает паузу, перелистывает страницы записной книжки, но в итоге продолжает: «Но расскажу. Я ее не ударил, я думал о том, чтобы ее ударить» — и рассказывает о том, как едет со своей соседкой в лифте. 

«Это не смешно», — протестует девушка в первом ряду. Чапарян начинает спорить — и довольно быстро переходит на мат. Через пару минут на него ополчается весь зал: один человек даже вскакивает с места и кричит, что Чапарян как армянин не имеет права шутить про русских. Его выводит охрана — но и комик прерывает выступление и уходит со сцены.

«Я недавно 
ходил в стендап-
клуб на Новом Арбате, — рассказывает Куликов. — Вышел на крыльцо с комиками после выступления, а за ними вывалился бородатый мужик со стаканом пива и говорит какому-то сутулому пареньку в бабочке: «Ну видишь, я же тебе помог, я тебя двинул по направлению!» И тот кивает: «Да, да, да». Это был хеклер, который испортил выступление и еще доказывал, что он был полезен».

***

Стендап в России — безнадежное занятие, в котором можно очень быстро достичь потолка. Есть только одна конечная остановка: телевизор. Да, судьба стендапщика в США тоже часто связана с ТВ, но там он может добиться успеха и продолжить заниматься любимым делом уже на новом уровне: снимать для DVD так называемые спешлы, длинные сольные выступления, и собирать тысячные залы. У нас пока позволить себе выступить, например, в «Крокус Сити Холле» могут только звезды вроде Павла Воли.

Это трагедия первопроходца: ты должен ждать, пока любимое дело станет достаточно популярным, пока сложится индустрия, появятся зрители, деньги — и от этого ожидания можно устать.

С потолком в какой-то момент столкнулся Николай Куликов: почувствовал, что добился в российском стендапе всего, чего хотел. Поехал в Великобританию, чтобы влиться в тамошнюю сцену, но не смог: конкуренция слишком высока. Год назад он объявил, что покончил со стендапом, чтобы вплотную заняться сценариями. Опыт уже был: Куликов, в частности, работал над фильмом «Горько!».

«Все хотят попасть в телик, — говорит Елена Копосова. — Не обязательно «Stand Up» на ТНТ, в любой проект. Кто-то снимает кино, кто-то делает авторскую программу, никто не занимается только стендапом».

Но телевидение — это не стендап. Комикам приходиться писать сценарии, придумывать сериалы или просто шутки для уже готовых фильмов. Даже шоу вроде «Stand Up», которые выглядят как стендап-выступления, работают по своим жестким правилам, мало похожим на стендап в реальности. Зрители в них смеются, когда надо, а не когда им смешно.

«В России ты думаешь, что если ты в телике, то ты много выступаешь, ты ведешь свадьбы, ты сразу медийный и жизнь пойдет, — рассказывает Куликов. — Но это не так. Попадаешь в телик, в это шоу на ТНТ, «Stand Up», они постоянно рекрутируют новых людей. А там обалденная система: ты сидишь в офисе и с утра до ночи пишешь. Раз или два в неделю ты выступаешь с новым материалом на технических вечеринках. Большая часть шуток не работает, ты их выбрасываешь, а с остатками выступаешь. Многие люди не способны к такой работе. Тебе нужны впечатления. Ты не можешь сидеть и писать. Ты должен видеть мир, сталкиваться с реальной жизнью. Многие люди попадают в эту систему и понимают, что у них просто нет способности, чтобы выдавать столько материала».

Стендапщик в России сейчас — кто-то вроде инди-музыканта: мало кому нужный человек, увлеченный странным делом. Но у музыканта есть шанс добиться успеха: выступить на фестивале, поехать с концертом в Европу или Южную Америку. Стендапщик пока может только выступать в клубах на 100 человек.

***

Приходит время идти на открытый микрофон в «Алиби». Я сажусь у барной стойки прямо напротив сцены. Я надеялся, что будет минимум знакомых, но в итоге пришли сразу несколько человек: коллеги, моя девушка и друзья. Больше всего я боюсь выйти первым — но Кирилл Сиэтлов, понимая, что на неопытных людей такого лучше не взваливать, зовет кого-то еще.

Где-то сорок минут я слушаю других стендапщиков. Неловко почти за каждого. Вот выходит девушка в сером кардигане и шутит о философах: «Кант был девственником. А всему виной его критический подход: эти ноги слишком длинные, грудь слишком большая». Выходит молодой человек в белом пиджаке, представляется «ведущим с интернет-радио», бормочет, что «сейчас будет немного мерзко», и начинает свой стендап с вопроса: «Вы когда-нибудь смотрели порно с конями?» Остальные несколько минут звучат отталкивающие шутки о сексе.

Потом на сцену выходит человек, который даже не собирается шутить: он заявляет, что хочет вдохновлять людей. Его зовут Олег, и он похож на американского проповедника из кино: худой, короткая стрижка, черный костюм, который ему великоват. Олег читает, захлебываясь, что-то вроде импровизированной проповеди, бессвязный, но эмоциональный текст о любви и вдохновении.

Мне становится все неуютнее: в какой-то момент я начинаю отчаянно жалеть, что согласился на эту затею, думаю, что я шарлатан и что меня ждут те самые несколько минут тишины — и их будет необходимо пережить. Я особенно не задумывался, когда писал шутки о тачанке, и именно сейчас начинаю в этом раскаиваться: возможно, стоило написать стендап о метро — его бы точно поняли.

У меня выключается мозг. Знаете, когда нужно сделать что-то неприятное, начинаешь действовать на автопилоте. Со мной происходит именно это, но я полагаюсь на свою память. Иду на сцену, принимаю у Сиэтлова микрофон, пытаюсь ему дать пять, но неудачно. Начинаю с глупой шутки («Знаете, что меня бесит?» Пауза. «На самом деле ничего. Я подумал, что это хороший трюк: вы ждете чего-то неожиданного, а я начну с «Знаете, что меня бесит?») и перехожу к рассказу о тачанке.

На сцену светят стробоскопы, поэтому я почти не вижу зал. Я не слышу своего голоса: звук из микрофона идет через колонки, которые направлены от сцены в зрительный зал. Я будто бы в пузыре и продолжаю говорить невероятным усилием воли. Я все время кладу руку в карман, потому что не знаю, куда ее деть. У меня трясутся ноги — чего я совсем не ожидал, — и я признаюсь в этом зрителям.

Потом через кокон я слышу первый смех и несколько одобрительных хлопков. Тогда я расслабляюсь — и меня начинает нести как по волнам. Становится понятно, зачем люди все это делают. Зачем сталкиваются со страхом унижения, придумывают шутки и идут на сцену. Смех незнакомых людей — это не то же самое, что смех друзей. Это что-то иное. И это вызывает привыкание.

На сцене время течет странно: несколько минут кажутся целой вечностью. Люди смеются и хлопают в нескольких местах. Все заканчивается — и я ухожу со сцены, ничего особенно не чувствуя. Я не провалился — и это даже немного разочаровывает.

***

От стендапа в России едва ли можно сейчас требовать чего-то серьезного. Он находится в зачаточном состоянии и движется усилиями нескольких сотен людей. Зато — и отчасти благодаря такому статусу — это зона свободы. Пока вокруг крепчают запреты, стендапщики в маленьких клубах могут шутить о чем угодно. Да, по большей части это некрасивые, неприятные и неуклюжие шутки, но эти сотни людей — самое живое и открытое, что есть в российском юморе. Из индустрии смеха в России высосана свобода: КВН, Comedy Club, все, что есть на ТВ, — структуры с иерархией, редакторами и жесточайшими входными фильтрами. Даже зрители туда подчас приходят из соображений лояльности, чтобы поддержать свой университет в КВН, или набираются как актеры массовки на ТВ.

В стендапе достаточно подняться на сцену. Окажется ли эта модель в России жизнеспособной — другой вопрос, но проверить это можно только одним способом. Когда я спросил у Кирилла Сиэтлова, что бы он посоветовал начинающему комику, он ответил кратко: «Иди выступай».

P.S.

Про стендап говорят, что это чистейшая форма искусства: один человек разом и режиссер, и сценарист, и актер своего шоу — и к тому же доносит свое творчество до зрителя напрямую, без посредников. Открытый микрофон оказался опьяняющим опытом. Мне хватило одного раза, чтобы понять: выступить легко, а отказаться экспериментировать дальше очень сложно. Так что я завел записную книжку, как заправский комик, и исписываю по странице в день: сейчас там шутки про пирамиды («Знаете, какой они формы? Пирамидальной! Это очень странно»), а также про метро и загробный мир. («Если вверх по эска­латору рай, то логич­но, что внизу ад. И правда: ад — это когда Гоша Куценко и Лолита Милявская объявляют остановки»). Пока я легко отделался: мои пять минут на открытом микрофоне посмотрели в записи уже все мои друзья, и от всех доносятся одобрительные возгласы; надеюсь, во второй раз я провалюсь — ну потому что без этого не обойтись.