Резо Габриадзе: «Все хорошее нам досталось от неандертальцев»
В Москву с премьерными показами спектакля «Бриллиант маршала де Фантье» приехал театр марионеток Резо Габриадзе. Алексей Мунипов поговорил с режиссером о магии кукол, тутовнике Шекспира, счастье и опасности фейерверков и хозяйственных магазинов.
- Каково это — восстанавливать старый спектакль? «Бриллиант маршала де Фантье» — это же постановка 1983 года. А пьеса вообще была написана, когда никакого театра марионеток еще не было.
- Это вторая постановка, но спектакль все же новый. Все это начиналось тридцать пять лет назад. Театр Руставели
попросил меня написать эту пьесу, но политика театра изменилась — и спектакль не
поставили. А через какое-то время я открыл театр марионеток и поставил ее у
себя. На это меня толкал мой друг, замечательный грузинский художник Тенгиз
Мирзашвили. Он сделал очень красивые эскизы кукол, я добавил к ним свои. Спектакль
имел успех. А затем перестройка, всех раскидало, кого куда. Куклы ушли в
хранилище.
И вот, через столько лет, я снова к нему вернулся. Переписал пьесу, появились новые герои. В нем звучат и голоса современных молодых актеров, и тех, кто озвучивал этот спектакль десятилетия назад: Рамаза Чхиквадзе, Эроса Манджгаладзе, Верико Анджапаридзе, Саломе Канчели, Медеи Джапаридзе. Их, к сожалению, уже нет в живых. Нет в живых и моего друга Тенгиза. Всем им я и посвящаю эту новую постановку. В общем, порванная связь времен восстановлена на нашей маленькой сцене.
Пьеса эта написана для парусиновых балаганов. Как все-таки жаль, что их больше нет. Где шум, возбужденные зрители, леденцы, все перемешано… Помните, как у Бенуа о балагане? Это писал большой художник, он с детства столько знал! И прекрасно понимал всю ценность этого искусства. Зритель там освобождается. А у нас все пуговицы закрыты наглухо и на лице культурная улыбка.
У комедии есть свои особенности. Ее обязательно надо смотреть со зрителями, чтобы чувствовать их дыхание. Особенно в кино. Можно сказать — «энергию», но я не люблю это режиссерское слово. Как скажут, мне сразу становится неинтересно, непонятно и глухо.
Без чего моего театра не было бы? Без статей Гордона Крэга и немецкого романтика Генриха Кляйста. Думаю, там — лучшие мысли о театре. Они писали и о марионетках, кстати. А еще — без моего детства, без Кутаиси. Удивительно, какой там был хороший театр. Временами там работал Евгений Евгеньевич Лансере, представляете (художник, член объединения «Мир искусства», брат Зинаиды Серебряковой, племянник Александра Бенуа. — Прим. ред.)? Или режиссер Кушиташвили, который ставил спектакли на Бродвее, потом вернулся и обосновался в Кутаиси — ему было запрещено жить в столице. Я там школьником смотрел Гольдони. Прекрасно там ставили комедии и умели их играть, между прочим.
- Уйти из кино и открыть свой маленький театр марионеток после тридцати с лишним сценариев, «Кин-дза-дзы», «Мимино», «Не горюй!» — это все-таки был довольно эксцентричный поступок. Или нет?
- Я всегда считал себя в первую очередь художником. Но жизнь
так сложилась, что мастерской у меня не было. Я жил в одной комнате с женой и
ребенком. А что можно делать дома на кухне? Можно рисовать малую графику с
подсветкой акварелью. А о живописи и не думать. Мои работы тех времен — размером
с кухонный столик. Потом я с трудом отвыкал от этих размеров. А что еще? Можно
писать сценарии. Я как-то хорошо сошелся с молодыми режиссерами — Данелией,
Шенгелаей. Так я попал в кино. Но мне всегда хотелось вернуться к себе, в свой
порт. А мой порт — это живопись.
Мне однажды предложили сделать что-нибудь для Тбилисобы — у нас есть такой городской праздник, День города. И я неожиданно сказал, что открою театр марионеток. Первым делом поставил современную версию «Травиаты» — «Альфреда и Виолетту». Ничего оригинального. «Дама с камелиями» и «Травиата» — это ведь безотказные вещи. Всем молодым режиссерам советую с них начинать. Там все, что нужно для театра.
- А как ваши коллеги и друзья отреагировали на то, что вы занялись марионетками?
- Не думаю, что они это считали большой драмой. Собственно, связь с Данелией продолжалась. Одно другому не мешало. Сценарии обычно писались два-три месяца, не больше. Кроме «Кин-дза-дзы», ее мы очень долго делали. Она все-таки сложновата по композиции.
- Лет 10 назад было ощущение, что от марионеток вы немного устали: вы ничего не ставили, даже говорили в интервью, что трюк с театром затянулся и разговоры о нем вас угнетают.
- В какой-то момент я почувствовал себя заложником театра.
Такое и с кино было. Поэтому несколько лет я ничего не ставил и много-много
рисовал. И как-то подуспокоился. Сделал спектакль, потом еще один. Театр — это
все-таки радость.
Пьесу я эту когда-то писал в Питере, моем любимом городе. Как вылечусь, обязательно туда слетаю. Без Питера мне трудно дышится. Это завораживающий город. Самая крайняя, самая северная точка Средиземноморья. Кончалось Средневековье, случился взрыв Ренессанса, и камни от него потом очень долго падали. Ньютон, Декарт, Гете… И наш Александр Сергеевич. В Петербурге про Ренессанс можно многое понять.
Я люблю Питер, каким его рисовали мирискусники. Они мне очень помогали, действие спектакля же происходит в Париже. А я хотя и бывал в Версальском саду, но, рисуя Версаль, все время вспоминал «Прогулки Людовика» Бенуа. Одно из великих чудес человечества — этот сад Версаля. Очень похож на музыку.
- Откуда у Грузии такая прочная связь с Францией? Иоселиани ведь неслучайно стал именно французским режиссером. В советской мифологии грузины как раз были такими тайными французами.
- У России с Францией связь все-таки сильнее и длиннее.
Вообще, Франция — она для всего мира! И расположение чудесное: снизу —
Средиземноморье, сверху — теплый Ла-Манш и Атлантика. Когда стоишь в
виноградниках Бургундии, понимаешь, как важна эта география Франции. Страны
вечной весны. И вина, величайшего их достижения. Как красиво выглядит одинокий
француз, сидящий у окна в полупустом кафе и смотрящий на бокал вина!
Впрочем, и Англия довольно теплая страна. Она называет себя нордической, но мне говорили, что во дворе Шекспира стоит лавка, сделанная из туты, под которой когда-то сидел Шекспир и иголкой кушал туту, боясь вымазать кружева на рукаве. Тута — дерево южное. Криво стояло у забора моей бабушки. Тута из Китая, тутовый шелкопряд шелк делает. Так что в нордичности Англии я засомневался.
- Почти все, что вы делаете, так или иначе вертится вокруг темы памяти, ностальгии, воспоминаний детства. Но ведь так было не всегда — ваши киносценарии были скорее про современность. В какой момент детство становится важнее, чем то, что происходит с миром прямо сейчас?
- Вот что такое счастье? Ощутить его сразу же, в ту же секунду, мне никогда не удавалось. Но, наверное, есть такие люди, у которых это
получается — почувствовать, когда оно происходит. А у меня счастье всегда в
воспоминаниях — и всегда оно покрыто патиной времени, без ненужных деталей.
Никогда не угадаешь, когда придет счастье. Иногда это просто листочек
случайный. Вы молоды, вам может это быть непонятно. У вас-то все еще
впереди.
Есть такое состояние — медитация. Вы, наверное, помните, это бывает в детстве: когда отключаешься и просто стоишь, ни о чем не думаешь. Недолго, может, минуту, может, и больше. Может, эта минута и была счастьем. Трудно об этом говорить. Как о прошедшем мимо ветерке.
- Но вы ведь всегда были очень внимательны к мелочам, к деталям. Вам совсем неинтересно, как сейчас устроена жизнь?
- Как может быть неинтересно это безумие, которое происходит сейчас? Конечно, умный собеседник скажет, что мир был безумным всегда. И что температура этого безумия постоянна. Она такая же, как и при великом полководце Чингисхане. Но у Чингисхана не было химии. А сейчас любой магазин «Чистый дом» — это военный склад. Можно что-то с чем-то смешать, и полгорода не станет. А еще компьютер, а еще интернет. Лучше об этом не говорить. Мне иногда кажется, что дороговизна нефти — это спасение. Потому что, если кто-то найдет, чем ее дешево заменить, нам всем конец.
- Так она как раз подешевела сейчас.
- Подешевела. Ох, не хочу я вести разговор туда, где политика.
Что я хочу сказать — человек, вооруженный абсолютной энергией, ничего не придумал
лучше, чем разрушить Эверест и сделать из него бюстгальтеры, пончики и новые
брюки.
Я иногда подсчитываю в уме, сколько же асфальта на земле. Думаю, если сложить все вместе, территория будет не меньше Европы. Это страшновато. И вот еще какая важная вещь: вы заметили, что из городов исчезли птицы? У нас на проспекте Руставели во времена моей молодости стоял такой мат! Потому что прилетали птицы и лили нам на пиджаки. А сейчас тишина. Я думаю, все дело в фейерверках. Чуть что, сразу стреляют. Сорок пять лет назад родился какой-нибудь толстый дядя, и в его честь пальба по ночному небу. У птиц — разрыв сердца, собаки прячутся в ванной, младенцы заикаются. Просто беда.
- А как вам кажется, человек с возрастом становится мудрее?
- Я что-то не особенно за собой замечаю. Боязливее становится.
Это обычно и называют мудростью. Просто появляется опыт. Опыт, конечно, ценная
вещь. Молодым опыт может быть полезен. Ведь было время, когда стариков
скидывали со скалы за ненужностью и за «лишний рот». Впрочем, тогда и
старики-то были какие? По 35 лет. «Сильвио был глубокий старик», — писал Пушкин.
А Сильвио было 32.
Опыт — да, а с другой стороны — уже возраст, тяжело. Я же все делаю вручную. Рисую задники, делаю кукол. Спектакль театра марионеток — это не постановка, а строительство. Кукол надо вылепить, выточить. Знаете, сколько всего нужно сделать, чтобы кукла просто сделала шаг? Бельгийские кукольники в этом большие мастера. И итальянские. Какие есть кукольные театры на Сицилии! Там до сих пор играют «Неистового Роланда» Ариосто. Все 49 тысяч страниц. Про это есть красивая история: спектакль уже кончился, кукольник заснул, и вдруг в полночь кто-то стучит в дверь. Он выглядывает: «Это ты, Джулио, почему не спишь?» «Как спать, когда Орландо в плену? Освободи его!» Ну, пришлось открыть, отпустить Орландо или Роландо, не помню. Вот такие зрители были! У нас были такие в Кутаиси. Один за любовь к театру серьезно поплатился. Он думал, что каждый вечер в театре показывают новый спектакль. И посреди вечера как закричит с галерки: «Ты зачем опять ее душишь, маму твою так?!» Отсидел три года за хулиганство.
- Я где-то читал, что китайским традиционным куклам после спектаклей обязательно отвинчивают головы. Чтобы они ночью не жили своей жизнью. Эти все кукольные дела — они же с ритуалов, с магии начинались. Ну, вам это лучше меня известно.
- Да, конечно. Нет, на самом деле это все от неандертальцев
пошло. Все хорошее — музыка, философия — нам досталось от неандертальцев. Их
просто оболгали. А это были нежнейшие люди. Умнейшие. Они первыми посмотрели на
небо и поняли, что мы оттуда. Вся великая пещерная живопись — их. Покажите мне
хоть одного художника из великих, кто отказался бы от этих работ. Вот этот
пещерный художник и есть неандерталец. Тот, который думает о нас. А все
остальные — банальные гомо сапиенс, как мы с вами, вы согласны?
И девушки у них были красавицы. А у человека что? Одно совершенство — Одри Хепберн. А больше никого и нет. Да еще моя бабушка Домна. И ваша.
Гастроли театра Резо Габриадзе проходят в театральном центре «На Страстном» с 30 января по 15 февраля. Помимо «Бриллианта», покажут классические спектакли «Рамона», «Сталинград» и «Осень моей весны».
Старый гид «Афиши» по спектаклям театра можно прочитать здесь.
- Расписание Афиша
- Билеты Concert.ru