Путеводитель по выставке Наталии Гончаровой

«Автопортрет с желтыми лилиями», 1907–1908, Третьяковская галерея

На этом автопортрете Гончаровой 26 лет. Она уже довольно известна в художественных кругах, но все еще начинающая художница, подруга Михаила Ларионова. По этой картине можно предугадать особенности ее будущего творческого мышления. Во-первых, сложно догадаться, что перед нами молодая девушка из старинного дворянского рода. Она пишет себя не тонкой и хрупкой, а насмешливой и открытой. Рука, которой она держит цветы, написана грубой и сильной — это рука художника. Ее зоркий, исполненный юмора взгляд, обстановка ее мастерской, где стены увешаны этюдами, тоже говорят нам, что перед нами самостоятельная художница. Второе и главное в этой картине — цвет. Она еще не отказывается от мягкости и импрессионистичности — это особенно заметно в цветовых переливах на белой блузе — но уже начинает пользоваться открытым активным цветом, что говорит о знакомстве с фовизмом, она увлекалась Матиссом, Сезанном, Гогеном, Ван Гогом и другими постимпрессионистами. Это программный портрет, в котором женщина-художница, в будущем одна из самых знаменитых русских художниц, заявляет о своем мужественном колористическом даровании. Она ведь училась сначала на скульптурном отделении, но ее учитель и будущий муж Михаил Ларионов, как она сама говорила, «открыл ей глаза на ее глаза».

«Пейзаж с красной землей», 1908–1909, Третьяковская галерея

В Московское училище живописи, ваяния и зодчества Наталия Гончарова поступила в 1901-м, а уехала навсегда из России в 1915-м. За эти 14 лет в России она так много сделала, что на своей профессиональной выставке в 1913 году показала около 800 работ. Ее пейзажи 1909–1910 годов интересны тем, что она берет знакомые мотивы русской природы и настолько интенсивно решает их в колорите, что русские виды не узнать. По сути, она пользуется постимпрессионистическим принципом дополнительного цвета. К красному добавляется зеленый, к желтому — голубой и синий. Это цвета, которые усиливают друг друга. Если мы вспомним историю русского пейзажа после Левитана — Грабаря, Юона, Коровина, — то поймем, что художница идет не от них, а от современного ей французского искусства. Позднее она говорила, что больше всего училась в это время у французов, но вскоре поняла, что это не слишком перспективный путь. Ей казалось, что когда она идет от Сезанна, то делает вещи более слабые, чем если идет от иконы. Сезанн и иконы были для Гончаровой равноценны, но ее собственные работы, выполненные под влиянием того и другого, серьезно различались. Так в 1910 году Гончарова приходит и к крестьянскому жанру, и к своим религиозным композициям.

«Мытье холста», 1910, Третьяковская галерея

Поскольку Гончарова выросла в деревне, в небольшом семейном имении, картины на крестьянские сюжеты стали ядром ее ранних работ. На этой картине изображены женщины, которые моют холст — то есть отбеливают домотканую материю. «Мытье холста» вызвало сильнейшее отторжение у критики. Писали, что это не крестьянки, это бабы — грубые, приземистые, неизящные люди, написанные в варварском стиле. Критик Тугенхольд, например, сравнил картины Гончаровой со сквернословными частушками. Именно в это время Ларионов формулирует, а Гончарова воплощает принципы так называемого неопримитивизма. Они считали, что современное искусство должно быть актуальным по языку, но при этом отталкиваться от собственных источников, которые могут быть сколь угодно глубокими. От иконы, от лубка, от деревянной игрушки, от подносов (которыми увлекались их соратники по «Бубновому валету»), от вышивок, от платков. В этой картине главную роль вновь играет цвет. Она также вводит элемент орнамента, который идет от народного костюма, а сами крестьянки одеты именно так, как одевались крестьянки Тульской губернии. Интересно, что сама Гончарова в повседневной жизни любила носить платки, подчеркивая таким образом свою связь с народными корнями. До Гончаровой никто так не писал крестьян. Вспомним Зинаиду Серебрякову, у которой крестьянки похожи на античные статуи. Кстати, Малевич во многом под влиянием Гончаровой стал писать своих кубистических крестьян, а впоследствии Гончарова в развитии крестьянского жанра все больше и больше стремилась к кубизму.

«Апостолы», 1911, Русский музей

Это программная работа для Гончаровой. Когда она говорит, что исходит от иконы, это не стоит воспринимать буквально. Апостолы — это скорее ее размышления на традиционную евангельскую тему. Эту вещь сравнивают с работами Дюрера и Эль Греко. Современные Гончаровой церковные изображения во многом потеряли свою монументальную силу, потому что подражали Васнецову и Нестерову. Поэтому Гончарова обращается в глубокую древность — к древним пластам христианства, которые перекликаются у нее с народным искусством. Она как будто пытается ответить на вопрос — как те грубые и величественные крестьяне, которых она пишет, представляли себе бога? Был ли он для них нежноликим, или он и его ученики казались какими-то могучими древними мужиками? Гончаровская живопись дышит древностью, про эту картину не скажешь, что она похожа на Матисса или Ван Гога. Это сплав традиций Эль Греко и, возможно, раннехристианской катакомбной живописи. Основной цвет здесь — серый, даже нимбы у архангелов не золотые, а тоже какие-то серые: по сравнению с другими вещами Гончаровой это произведение почти монохромное; есть мнение, что это одна из лучших ее вещей.

«Феникс» (из цикла «Жатва»), 1911, Третьяковская галерея

Этот цикл тоже относят к вершинам творчества Гончаровой. Серия состояла из 9 частей, сохранилось 7, причем вещи оказались в разных музеях. У нас в Третьяковке, в Костроме, в Омске, и еще две картины в Центре Помпиду. С 1913 года этот цикл ни разу не собирался в России вместе — до сих пор. Перед нами авторский сюжет Апокалипсиса, основанный на откровении Иоанна Богослова. Ангелы побивают град Вавилон камнями, в центре олицетворение греха — Вавилонская блудница в жутких драконах. Здесь художница вводит мотив Феникса — птицы, которая возрождается в огне. Это совершенно уникальная вещь — все картины решены в одних и тех же цветах, при этом у каждой есть своя гамма. Где-то преобладают теплые цвета, где-то холодные. Это очень плоская живопись, она совершенно не натурна и фантазийна. Такой интенсивности цвета нет почти ни у кого из художников в то время. Это одна из самых темпераментных вещей у Гончаровой.

«Натюрморт с кошкой (Кошка и поднос)» 1910–1911, Centre Georges-Pompidou

Это вещь, которой еще никто в России не видел. Гончарова была мастером натюрморта, но именно этот выделяется своей цветовой гаммой: он красочный, но не яркий. Вообще Гончарова любила рисовать животных — птиц, белок, собак. Здесь мы видим кошку с крошечными котятами, которая позирует на фоне драпировки и подноса. Ткань, на которой лежит кошка, написана в манере Гогена. Влияние Гогена здесь заметно в том, как ткань не идет в глубину, а поднимается, съедая пространство. Это ощущение поддерживает миска, которая как будто прикреплена к плоскости. Поднос — любимый сюжет художников круга «Бубнового валета». В 1910 году была первая выставка «Бубнового валета», где блистала Гончарова, и там собрались все — Ларионов, Гончарова, Кончаловский, Машков, Лентулов, Малевич молодой, Кандинский. Потом их пути разошлись — Ларионов и Гончарова выделились и организовали группу «Ослиный хвост». Бубнововалетцы часто изображали подносы. В этом натюрморте очень интересный и необычный поднос, в центре которого в примитивном стиле изображен не то турецкий военный, не то украинский атаман. Явно передан какой-то обобщенный восточный национальный колорит. Лицо этого усатого военного перекликается с мордой кошки, которая гипнотизирует нас своими желтыми глазами.

«Осенний вечер. Испанки», 1922–1928, Третьяковская галерея

Эта картина только что появилась в Третьяковской галерее — ее передали нам из Министерства иностранных дел, других подробностей я сообщить не могу. Она интересна тем, что никогда до сих пор не экспонировалась, и известна только по выставке 1929 года. С этого времени она фигурировала в литературе с подписью «местонахождение неизвестно». После поездки в 1916 году в Испанию с Дягилевым для подготовки к «Русским балетам» Гончарова была очарована испанками. Цикл испанок охватывает много лет. Стилистически эта картина примыкает к тому плоскому декоративному кубизму, к которому художница обратилась, когда приехала во Францию, под влиянием последних работ Пикассо и Гриса. Она мучалась ностальгией, но не хотела бесконечно тиражировать одни и те же образы, работая на рынок русских эмигрантов. Гончарова хотела быть общеевропейским современным художником, так что Испания — это не то чтобы реально волновавшая ее тема, скорее повод для применения мастерства. «Осенний вечер» — очень сумрачная картина. Даже собака здесь какая-то очень нахальная, зловещая и прямо гипнотизирует своими глазницами. Вот такая странная, довольно условная картина, но настолько эффектная, что приковывает к себе внимание.

«Завтрак», 1924, Третьяковская галерея

Это довольно редкий в творчестве Гончаровой образец бытового жанра. Картина стояла в мастерской Гончаровой, когда ее посетила в 1928 году Марина Цветаева. Цветаева анализирует эту картину в своем очерке 1929 года и подробно разбирает ее сюжет. Она говорит, что это гениальная сатира на буржуазную семью, и видит здесь любовный треугольник: супружеская пара в центре и подруга улыбающегося мсье, что сидит слева. Еще одна пара справа — это пара несчастливая, исполненная какой-то меланхолической грусти. Если тройка слева окружена пышной зеленью, то около этих несчастных справа какие-то тощие деревца, которые нагнетают печальную атмосферу. Цветаева упоминает и эту собаку — собаки вообще почему-то несимпатичные у Гончаровой; она говорит, что это не пес, а бес. И еще одно замечание Цветаевой: «детей нет и быть не может». Персонажи собственной картины Гончаровой несимпатичны. Они написаны ярко, точно, с юмором, при этом она пишет какой-то чуждый ей мир, в котором нет поэтического измерения.

«Натюрморт с барабулькой и магнолиями», около 1928, Третьяковская галерея

Самым любимым мотивом Гончаровой с 20-х годов стали магнолии. Она их писала в самых разных видах — цветущие на дереве, срезанные, белые, розовые, разноцветные. Магнолии часто составляли фон для ее испанок. В 1939 году художница даже организовала выставку «Испанки и магнолии». В натюрморте мы видим типичный для этого периода у Гончаровой мотив — магнолии с виноградом и рыбами. Общая цветовая гамма у нее в это время изменилась. Цветаева заметила, что после поездки в Испанию у Гончаровой появилось обилие черного, серого, белого и рыжего — в противовес красному, синему, желтому и зеленому ранних лет. Казалось бы, Гончарова начинает работать все более натурно в конце 20-х — в 30-е годы, что означает отход от ее ранних авангардных поисков. И все же здесь остаются черты пережитого уже кубизма. Например, фон делится на неравные части, и его части контрастируют друг с другом. В любых своих стилистических проявлениях Гончарова ценила красоту, и декоративный дар ее никогда не оставлял.

«Пустота», 1913, Третьяковская галерея

На нашей выставке мы впервые показываем, как развивалось беспредметное направление в творчестве Наталии Гончаровой — художницы, известной своими фигуративными работами. Она занимает особое место в истории беспредметной живописи. Работа «Пустота» была одним из ее первых опытов, однако подтверждает чутье Гончаровой на требования времени. Это вещь в чем-то парадоксальная. Весь фон заполнен плотной живописью — синее, лиловое, серое, какие-то углы. На это наложена странная форма, которая кажется колышущейся. Белые части — это просто загрунтованный холст. Отсутствие краски обозначает небытие. Геометрически неправильная форма напоминает что-то органическое и живое. Оттого что к правому нижнему углу эта форма сужается, она кажется дышащей. Некоторые исследователи видят в этой работе какие-то философские размышления, например, намек на теософский образ туннеля, который ведет к духовному совершенству. У нас нет никаких доказательств того, что Гончарова увлекалась теософией, но в то время были популярны альтернативные духовные учения, так что вполне могла. В какой-то мере, как опыт изображения «ничто», эту вещь можно назвать предшественницей «Черного квадрата» Малевича. «Пустота» — уникальная, в общем, вещь в мировом искусстве, нам практически не с чем ее сравнить. Но и в творчестве Гончаровой это тоже уникальная работа, потому что последующие поиски беспредметности у нее пошли по другому пути — лучизма и кубофутуризма. Самые последние беспредметные работы 50-х годов, которые она писала уже в старости, называются «Космическая серия» — они были вдохновлены полетом советского спутника.