«Нам предъявляют претензии за ненадлежащее содержание лагерного комплекса»

«Пермь-36» — единственный в мире сохранившийся комплекс построек сталинского ГУЛАГа, на территории которого с 1995 года действовал Мемориальный музей истории политических репрессий. Почти двадцать лет музей спокойно работал. А потом пришла новая политическая реальность, существовать в которой музею не дали. В начале марта «Пермь-36» объявила о своей ликвидации.

Это если совсем коротко. На самом деле, говорить, что «музей закрылся», не очень верно, от этого возникает путаница. Ликвидируется не сам музей, а автономная некоммерческая организация (АНО) «Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36» — сообщество историков, общественных деятелей и активистов, которые более двадцати лет действовали на территории бывшего лагеря и превратили лежавший в руинах комплекс в важнейшую и известную на весь мир культурную институцию. До позапрошлого года некоммерческая организация «Пермь-36» успешно функционировала, в бывшем лагере проходила масса выставок и мероприятий (среди которых, например, известный в стране гражданский форум «Пилорама»), а комплекс построек с успехом реставрировали и поддерживали в порядке. «Перми-36» выдавались субсидии, а музейщики оформили на государство лагерные бараки — власть в Пермском крае всегда относилась с пониманием к либеральным инициативам и сотрудничала с музеем во всех возможных формах. До последнего времени. Губернатор Олег Чиркунов сменился вместе со своей командой, и новый министр культуры Игорь Гладнев стал откровенно давить «Пермь-36». Начиналось все с урезания бюджетов и закрытия «Пилорамы», продолжилось увольнением директора Татьяны Курсиной (власть вспомнила о формальном праве распоряжаться музейным комплексом и постройками, которое ей делегировали много лет назад — кто же знал, вот что это выльется), а закончилось так, как закончилось. Заменой неблагонадежной команды на государственных ставленников сомнительной компетентности. Не помогло ничего — ни встречи на высших уровнях, ни хлопоты уполномоченного по правам человека Владимира Лукина, ни даже личное заступничество президента. Так что говорить о ликвидации музея неверно, но только формально — фактически произошла именно ликвидация, потому что «Перми-36» в его прежнем виде больше не будет. А будет, по некоторой информации, нечто вроде музея ФСИН.

• Понятно, что музей «Пермь-36» не был особенно приятен новым властям региона, но все же такое завершение истории стало неожиданностью. Какие события к нему привели?

• Проблемы начались в июне 2013 года, когда пермский министр культуры Игорь Гладнев внезапно объявил, что к сентябрю на территории бывшего лагеря «Пермь-36», которой на тот момент уже два десятилетия занималась наша команда, будет государственный музей. Причем объявил не нам, мы узнали о его решении из СМИ. Точнее, думаю, это не его решение. Пермский министр культуры — достаточно грубый инструмент в чужих руках, он исполняет поручения, словно колуном рубит. Узнав о словах Гладнева, в Пермь прилетел председатель правления «Перми-36», президент Фонда защиты гласности Алексей Симонов. Состоялась теплая дружеская встреча с пермскими чиновниками, на которой нас заверили, что произошла ошибка и что впредь без согласования с нами ничего предприниматься не будет. А уже через три недели после этой встречи все равно было подписано распоряжение о создании государственного музея. И это распоряжение долго держали от нас в тайне. Наталья Семакова, которая сейчас является директором государственного учреждения, захватившего музей, на тот момент была заместителем министра. Мы спросили у нее об этом распоряжении, но она заявила, что ничего об этом не знает. А через несколько дней выяснилось, что это распоряжение существовало на тот момент почти два месяца. Еще в июле, когда нас полностью изолировали от музея, запретили охране пускать наших сотрудников — уже тогда мы понимали, что это надолго, если не навсегда. Тогда же мы объявили, что умываем руки, прекращаем деятельность на территории комплекса.

• Чем, в таком случае, эта ситуация отличается от сегодняшней?

• Тогда так случилось, что эта информация без усилий с нашей стороны дошла до [председателя Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека] Михаила Федотова. Он проинформировал об этом Владимира Путина. Путин, в свою очередь, написал резолюцию высокопоставленному сотруднику администрации: музей нужно сохранить.
  
  Это вызвало реакцию в Перми. Мы встретились с тогдашним главой администрации губернатора Алексеем Фроловым, который предложил забыть разногласия и начать сотрудничество с чистого листа. Мы согласились и предложили три варианта развития событий. Первым было партнерство, при котором никакие важные решения не принимаются без нашего ведома. Вторым вариантом было сотрудничество: когда АНО отходит на второй план и не отвечает за музей, передав ему часть экспозиций. 
  
  Третий вариант был самым пессимистичным: все осталось бы на своих местах, а мы бы просто освободили комплекс, забрав принадлежащие нам экспозиции и имущество. К этому варианту мы были готовы — на тот момент уже явно наметился тренд если не на полное уничтожение музея, то на замену его сотрудников людьми, угодными властям.
  Однако Алексей Фролов заверил, что возможен вариант партнерства. После этого в администрации президента прошла встреча под руководством Вячеслава Володина. На встрече все стороны сошлись на том, что должен быть создан совет — наполовину из чиновников, наполовину из членов нашей организации. Совету предстояло выработать регламент и напряженно работать, чтобы попасть в федеральную программу. 

• Что такого фатального случилось за следующие три с небольшим месяца, что не помог ни совет, ни фактическая поддержка президента?

• 30 октября прошлого года встреча состоялась, но ничего на ней не произошло. Накануне заседания совета администрация внесла неприемлемые правки. Например, вместо АНО «Пермь-36» в качестве нашей стороны там стали фигурировать просто «общественные организации». Как вы понимаете, совет ветеранов ФСИН — это тоже общественная организация. Перед Новым годом мы подготовили заявление о прекращении деятельности. До того как письмо было представлено публично, его прочитал Владимир Лукин. А ведь все это противоречило тому поручению администрации президента, которое он исполнял. Конечно, Лукин передал информацию выше. В тот же самый день Алексей Фролов был освобожден от должности — хотя, думаю, это совпадение. Уже после этого, в начале февраля, с новым главой администрации губернатора мы нашли еще один компромиссный вариант, который даже поддержал [губернатор Виктор] Басаргин. Первого марта мы должны были окончательно обсудить этот вариант, все настроились на плодотворную беседу. И вдруг 19 февраля мы получаем постановление о возбуждении дела по взысканию долга перед Минкультом в размере 540 тысяч рублей.

• Что это за деньги?

• Я попозже объясню, что это за сумма. А сейчас я хочу, чтобы вы поняли момент. Мы ведем переговоры, ожидаем встречи, а другая сторона обнадеживает нас и одновременно обращается в службу приставов. Притом что решения суда на тот момент лежали у них уже несколько месяцев и ждали своего часа. Какие могут быть переговоры в такой ситуации?

• Все же интересно по поводу суммы понять.

• Эту сумму определила проверка Контрольно-счетной палаты (КСП). Речь идет о сумме субсидии — мы потратили эти деньги на оплату коммунальных услуг пермского офиса. 10 лет это оплачивалось из бюджета. Поэтому каждый раз, каждый год эти наши траты тщательно проверялись — и никаких претензий не поступало. Но на этот раз КСП, очевидно, получила задание найти нарушения. И нашла. Хотя в ее версии это даже не нецелевое расходование средств, а просто нарушение финансовой дисциплины. Дело в том, что субсидии выделяются на выполнение госзаданий. А госзадание — это не тот документ, где прописано, какой офис отапливать. Он про другое — про количество экскурсий, посетителей, мероприятий… В КСП внезапно решили, что коммунальные услуги для офиса — это непрямые расходы. Потому что сам музей находится в Кучино. Им внезапно оказалось наплевать на то, что научные сотрудники в Кучино не сидят — они должны быть на своих рабочих местах в Перми, разрабатывать проекты здесь, и так всегда было.

• Насколько я знаю, эта претензия в адрес вашей некоммерческой организации на сегодня не единственная.

• В 2013 году у нас был проект «Мемориальный парк жертв политических репрессий». Вблизи от «Перми-36» мы намеревались создать мемориал ГУЛАГа — масштабную карту 350 на 400 метров, повторяющую границы СССР. В тех ее местах, где были лагеря, мы хотели поставить памятные камни и на каждом камне написать данные — годы существования, количество заключенных, количество погибших и похороненных. Ведь у нас огромная страна, люди не могут позволить себе слетать на Колыму, тем более трудно там найти лагерное кладбище, чтобы почтить память родственника. Мы хотели, чтобы вместо этого можно было приехать в Пермь, подойти к соответствующему камню и положить там цветы или поставит свечу. Мы много лет готовили этот проект, подготовили территорию, осушили ее, заложили мощную дренажную систему. Весной 2013 года мы должны были посеять газонную траву, а осенью, когда газон подрастет, провести первую акцию, закладку камней. Произошла заминка. Минкульт, выдавая субсидию, заметил, что камни мы будем закладывать в сентябре, и всю сумму отнес на третий квартал. А сеять-то надо было весной! Можно было все легко переиграть, но нам навстречу не пошли. Время посева мы пропустили, потому что денег не было. Деньги пришли только в конце лета. А сеять мы уже не можем, не вырастет ничего, не успеет! В итоге на эти деньги мы выполнили другие работы — по очистке мелиорационной системы. Уложились, отчитались. Но КСП наших доводов не приняло. «Спасибо, конечно, что отремонтировали систему за свой счет, а деньги верните — траву-то не посеяли».
  
  Суд мы проиграли. После одного суда один из наших юристов подошел к судье, которая оказалась его знакомой. «Конечно, вы правы, — сказала ему судья, — но понимаете…» Был и еще один случай — мы обратились к одному из лучших пермских юристов, которого нам посоветовал Генри Резник. Этот юрист сообщил нам примерно следующее: «Ребята, если у вас есть лишние деньги, я согласен. Но честно скажу: все будет проиграно. Против органов власти Пермского края ни один суд выигран не будет». Собственно, так оно и происходит.
  
  А сейчас, если верить источникам одного уральского издания, местный минкульт готовит нам новые иски, и их общая сумма достигает уже двух миллионов. Нам предъявляют претензии за ненадлежащее содержание лагерного комплекса! Представляете? Притом что в девяностые мы пришли буквально на руины и за годы отремонтировали вообще все.
  
  Так что самоликвидация была единственным выходом. Пытаемся найти деньги. У нас же там задержано все имущество, если мы все вернем, нам будет легче его выцарапывать.

• То есть не сработал ни один из тех вариантов развития событий, к которым вы готовились?

• Да. Именно так. Реализовался вариант местных властей: «Вы нам не нужны, мы даем вам коленом под зад, а имущество не отдадим».

• Если все-таки удастся получить имущество, что с ним будет? Это ведь в первую очередь экспонаты, какие у вас планы на них?

• Все наши коллекции, архивы, материалы и библиотеки будут переданы четырем институциям: Музею ГУЛАГа в Москве, Сахаровскому центру, а также московскому и пермскому «Мемориалу».

• Вы даже в самых смелых прогнозах отказываетесь от идеи когда-либо вернуться на территорию комплекса? Значит ли это, что музею в его привычном виде теперь действительно конец?

• В разговорах о том, что музею приходит конец, упускается важный момент. Два десятилетия назад мы начинали работу, не думая о создании музея. Нашей главной целью было сохранить этот комплекс — единственный оставшийся на планете комплекс построек сталинского ГУЛАГа. Этот лагерь — единственный в своем роде. Двадцать лет мы восстанавливали руины, и теперь эти постройки будут стоять десятилетия. Главное, что теперь все это не пропадет. Главную задачу мы выполнили, и поэтому сегодня у нас нет всесокрушающего пессимизма.

• А понимание того, что будет в стенах лагерного комплекса после ухода некоммерческой организации, у вас есть?

• Одна из нынешних сотрудниц музея недавно дала интервью, в котором заметила, что до сих пор в «Перми-36» была представлена только одна правда — правда заключенных. Сотрудница недоумевала: а как же правда охранников? Ну что ж, сейчас новое руководство планирует выставку, где будет представлен взгляд охранников, взгляд работников ФСИН на тот исторический период. Честно говоря, даже интересно было бы на это поглядеть. Такая выставка любопытна и имеет право на существование, но, наверное, все же на какой-то другой территории.

• Публикации о том, что теперь «Пермь-36» станет музеем ветеранов ФСИН, пока скорее больше похожи на опасения, ведь внятного плана у нового руководства нет. Вы считаете, музей действительно ждет такая судьба?

• Все меняется. Если устоит весь памятник, если сами постройки устоят, рано или поздно туда вернется более профессиональная и более порядочная команда.

• Вообще говоря, как исчезновение «Перми-36» в его прежнем виде скажется на регионе? Помимо репутационного ущерба.

• Первое. Мы потратили много усилий, чтоб связаться с ЮНЕСКО, чтоб появилась возможность сделать комплекс «Пермь-36» всемирным наследием. Эта перспектива была реальной, ее поддержали многие специалисты ЮНЕСКО. Но для этого нужно было завершить ремонтно-восстановительные работы, а за последние два года на территории не вбито ни гвоздя. Сегодняшняя власть очень не хочет, чтобы комплекс попадал в списки ЮНЕСКО.
  
  Второе. Федеральная программа по увековечиванию памяти жертв политических репрессий. Все, в том числе лучшие эксперты страны, понимают ценность единственного в мире мемориального музея ГУЛАГа. Мы можем и должны были попасть в эту программу. Но для этого нужна была программа развития музея. Власти вот уже полтора года не делают вообще ничего, чтобы создание этой программы стало возможным. Скоро этот шанс будет упущен, программа начнет работать без нас. Это значит, что Пермь проиграла. Потому что она могла бы получить полмиллиарда рублей на развитие этого проекта. Министр Гладнев губит одну инициативу за другой. Но, повторяю, он только инструмент. Я не знаю, кто принимает решения о судьбе музея в действительности, но это какая-то мощная сила, которая может противостоять даже действиям администрации президента.

• Но догадки какие-то у вас ведь должны быть?

• Против нас всегда были три силы. Во-первых, конечно, коммунисты, это и комментировать не стоит. Во-вторых, офицеры и ветераны ФСИН. И в-третьих, пронационалистически настроенная интеллигенция. Из тех, что в советское время назывались почвенниками. Был такой случай: мы собрали очередные «Астафьевские чтения», это был один из наших крупных проектов. К нам приехали многие друзья Виктора Астафьева, литераторы, интеллигенция. Мы ездили по астафьевским местам, а затем заехали в музей «Пермь-36» поужинать. В музее есть традиция: приезжающим гостям наливают стопку водки с закуской — селедкой и черным хлебом, чтобы люди могли поднять стопку в память о погибших. И вот один из руководителей Союза писателей России, который приехал вместе со всеми, поднял тост за то, чтобы музей «Пермь-36» поскорее исчез с лица земли. Встал, ушел в автобус и дожидался всех там. Сейчас в Перми интересы этой группы выражают активисты движения «Суть времени».
  
  Так вот, сейчас эти три силы слились в экстазе, они вместе проводят свои акции, пишут жалобы, выступают. И существуют какие-то люди на этапе выше губернаторского, которые их внимательно слушают и поддерживают.