«Ощущаю себя штангистом»: как прошел фестиваль театральных экспертов

18.00: В мире много странных профессий и немногим меньше странных состязаний — от популярного в России шахбокса до японского чемпионата среди сотрудников местных торговых сетей. Но если торговля существует с незапамятных времен и, по всей видимости, никуда не денется, есть куда более экзотические и краснокнижные специальности. Например, театральные критики — для которых тоже нашелся способ помериться силами. Петербург по-прежнему удерживает титул столицы театрального андеграунда, и неудивительно, что именно здесь нашли альтернативный способ отпраздновать День театра — фестивалем «Экспертиза». 

Это чудаковатое мероприятие, где независимые труппы по очереди демонстрируют зрителям и приглашенным экспертам свои постановки, а в перерывах между спектаклями начинается самое интересное: эксперты по очереди излагают импровизированные рецензии на камеру, а посетители фестиваля оценивают спичи по пятибалльной шкале. Звучит довольно безумно, особенно когда приглашение на роль эксперта в этом постмодернистском балагане прилетает тебе — то есть мне, человеку, в театре бывающему раз пять в году, чего категорически недостаточно для того, чтобы считаться специалистом. Не успокоил и общий список участников — художник и участник группы «Н.О.М.» Николай Копейкин и рэпер Замай хотя бы имеют непосредственное отношение к сцене, а уж рядом с  профессиональным авторитетом театроведов Александра Платунова, Павла Алексеева и коллеги по «Афише» Алексея Киселева мои познания начали казаться вызывающе неполноценными. Напряжение несколько снимает тот факт, что за «Экспертизу» отвечает команда самых буйных трикстеров Петербурга — поэтому небольшое самозванчество на общем нестабильном фоне может остаться незамеченным. Только когда на огромном — метров двадцать по диагонали — экране в большом зале Центра современного искусства им. Сергея Курехина высвечиваются шесть фамилий (моя в том числе), я начинаю понимать, что все это всерьез.  

18.30: Тут надо сказать, что петербургские маргиналы — «Тру», Morph, «Организмы» etc. — объединенными усилиями уже в третий раз проводят подобный марафон безудержной лютой самодеятельности. Первым опытом коллективной пахоты театральной обочины стал Фестиваль плохого театра, где команды впервые объединились в уже ощутимое течение. Потом был «Тотальный театр» — десять спектаклей кряду с шести вечера до шести утра, гениальное рядом с беспомощным, танец рядом с клоунадой, стендап рядом с филигранной постдрамой; и сплошь новые (во всяком случае совершенно неизвестные) имена. На «Тотальном театре», более всего походившим по формату и атмосфере на одиозный музыкальный фестиваль «Стуктурность», как раз и была впервые опробована практика мгновенного экспертного диспута с прямой трансляцией, только не на киноэкране Курехинского центра, а на сайте фестиваля. Вымотанный Александр Артемов на рассвете тогда подвел итог: «Лучший театр — это обсуждение». Сказано — сделано: лайнап «Экспертизы» составляют имена приглашенных экспертов. Художественной, зрелищной полноценности непосредственно сценического наполнения программы ждать не приходиться — заявленные коллективы торжественно несут знамя безответственного, разнузданного и ко всему прочему бедного театра. Это подтверждает реплика конферансье, открывающего «Экспертизу»: «Бюджет фестиваля составил ноль рублей».

19.30 Сандалов: Первый спектакль — «Мороз по коже» театра «Организмы». Название худрук театра объясняет просто: «Мы хотим понять, можно ли сегодня играть серьезно, играть так, чтобы зритель офигевал, чтобы у него шел мороз по коже». Помявшись немного, он сам отвечает на поставленный вопрос: «Не знаю, не получается как-то». Искрометный конферанс Антипова затягивается — он излагает свои взгляды на театр как таковой (он в тупике), критикует опус Лемана о постдраматическом театре и демонстрирует фрагменты советских кинофильмов о жизни русских деятелей культуры. На фразе «в 1937 году вышел фильм «Великий гражданин» зал почему-то заливается смехом: гм, возможно, это профессиональный юмор. Все вместе довольно скоро наводит на мысль, что и дилетантские измышления Антипова, и его трогательная вуди-алленовская жестикуляция имеют под собой некий текст — хотя  не получается до конца убедить себя в том, что этот нескончаемый курехинский гон, возводящий историю театра к первобытным африканским племенам, есть одна большая спланированная провокация. В любом случае Антипову удается вселить в ряды критиков, приготовившихся к серьезным искушениям, некоторое воодушевление — на таком фоне легко и приятно выглядеть рассудительным умником.

20.40 Киселев: Правила такие — у каждого эксперта есть пять минут, время засекает модератор (литературный работник Михайловского театра Сергей Фишер в сюртуке). Однако если спикеру хватило минуты, остальные четыре все равно должны истечь, пусть и в полной тишине. Александру Платунову хватило, кажется, 20 секунд. Сидим, молчим.

Сандалов: Не прошло десяти минут с начала выступлений экспертов, а уже произнесено имя Ролана Барта и слово «взбзднул». Еще раньше обнаруживается коварный замысел организаторов, потенциально выставляющий нас, чинно рассуждающих о специфике подобных постановок, круглыми идиотами — зрители видят нас не живьем, а на том самом огромном экране, вот только оператор  выдает себя, тщательно разглядывая в свой киноглаз не рассуждающего о постдраматическом театре Киселева, а толстовку сидящего рядом рэпера Замая с крупной надписью «Post-Europe». Если про Европу и театр было сказано немало уже за первый час фестиваля, то наш персональный закат только начинается. Ощущаю себя штангистом, который, выйдя под камеры, обнаружил вместо привычного спортивного снаряда склизкое бревно.  

Киселев: После нашего скромного и мирного обсуждения в кинобудку прибегают радостные Артемов и Хомченков, утверждая, что в зале не затихает хохот, а у каждого эксперта появилась группа фанатов.

21.00 Сандалов: Думать только об увиденном не получается — через какое-то время начинаешь видеть не постановку, а сны: выспаться  в поезде не удалось, приближаются третьи сутки бодрствования — и от этого на душе тревожно. Слава богу, «Иерусалим» театра Morph вопреки ожиданиям оказывается живым действом по ту сторону четвертой стены: весь спектакль разворачивается вокруг длинного стола, за которым (а порой и на нем) сидит как часть зрителей, так и вся актерская труппа. Вещь настолько интенсивная и эмоционально взвинченная, стирающая грань между безумием и откровением, что сон как рукой снимает.

Киселев: Сидя за длинным деревянным столом среди актеров спектакля «Иерусалим», вспоминаю знаменитый «К.И. из «Преступления» Камы Гинкаса и совсем недавний «На дне» Оскараса Коршуноваса. Пока придумываю шутку про режиссера Сергея Хомченкова, торжественно ступившего на литовский путь, замечаю на себе взгляды зрителей во время спектакля. Публике, кажется, действительно интереснее следить за реакцией экспертов, чем за актерской игрой ансамбля театра Morph. Тем более что их «Иерусалим» (по притче Романа Михайлова, обычно выступающего в роли ведущего артиста этой фрик-труппы) на общем антитеатральном фоне обернулся белой вороной. Притом что от театра Morph все привыкли ждать более или менее тотального рейв-стендапа в духе их «Дождя» или «Генерала Светлячка». Как выразился Николай Копейкин: «Ничего альтернативного я тут не увидел, то есть вообще. И музыка — фуфло полное», отметив, однако, что актеры все очень хорошие.

22.15 Сандалов: Второй раунд выступлений экспертов и первый мой очевидный промах — слишком увлекаюсь перечислением примечательных нюансов постановки (а как пройти мимо появляющейся в кульминации книги Ницше «Антихрист», издалека неотличимой от православного молитвослова) и совершенно забываю о подведении общего итога, в то время как коллеги вполне обоснованно указывают на промахи в режиссуре. Высказываться тем сложнее, что в кинобудке присутствуют представители театра Morph, а самим экспертам запрещено вступать в прения.

22.30 Киселев: Выработал тактику. Первым говорить нельзя по двум причинам. Во-первых, потому что все возможные технические косяки трансляции всплывают как раз в первые пять минут. Во-вторых, выслушав хотя бы один спич, уже имеешь опцию выстраивать свой монолог поверх сказанного. Последним говорить тоже не выгодно: с одной стороны, все уже сказано; с другой — все уже хотят на перекур. Так устраняем двух опасных конкурентов. Первым уже второй раз выступает маститый и сверхобаятельный театровед Александр Владимирович Платунов, вторым — мастер емких формулировок, рэпер Замай. Хотя такое положение дел только придало мощи интеллектуальным построениям Павла Алексеева, сидящего рядом с прямолинейным хохмачом Николаем Копейкиным; Сандалову же, обладающему феноменальной способностью говорить без лишних слов, пророчу чемпионство.

23.50 Сандалов: Меридиан фестиваля — спектакль «Так сказал Стас» театра «Тру», самой нашумевшей творческой группы из списка участников «Экспертизы». «Стаса» я вижу уже в четвертый раз, поэтому могу с чистой совестью сфокусироваться на деталях новой постановки — с текстом-то все давно понятно, новая классика, центральное произведение о любви и дружбе в России 2010-х. С легкой грустью отмечаю, что вожаки «Тру», Артемов и Юшков, движутся в сторону девизуализации театра. Если в недавно показанном в Центре им. Мейерхольда спектакле «Можно ли мечтать о большем» сюжетная линия, как и сценическое решение, укладывались в лаконичный формат коуба, то новое прочтение «Так сказал Стас» — это буквальный блэкаут. Все роли разыгрывает режиссер в полной темноте, столь любимую Артемовым «ментальную баню» немного разбавляют стоны баяна и крики актрисы, своего рода синкопы в этой ритмически безупречной постановке. К обсуждению все приходят изрядно повеселевшие — тут есть о чем поговорить, но теперь критиков обрывают на полуслове, таков регламент. Что происходит в зале в это время — по-прежнему остается загадкой.

1.45 Киселев: Происходящее далее хочется хвалить матом. Денис Шибаев, художественный руководитель «Большого академического алкоголического театра», развалившись в кресле-груше, в течение получаса показывает смешные видеоролики с сайта «ВКонтакте», ставит треки Аллы Пугачевой и описывает несуществующий спектакль про Довлатова: бомжи вылезают из канализаций, красивые девушки танцуют и поют «Довла-а-тов»; главный герой целует бочку со спиртом, потому что содержание для него важнее формы. Затянувшуюся паузу прерывает голос с задних рядов: «Денис, соберись!»

1.50 Сандалов: На моноспектакле «Довлатовщина», больше похожем на пранк, фривольный рассказ о спектакле мечты, зрители на задних рядах сначала громко возмущаются: «Почему тут сплошные читки? Почему нет нормальных постановок?», а затем уходят, выкликая своих друзей через весь зал. Метро закрыто, и для многих в этом зале, пользуясь выражением Артемова-Юшкова из театра «Тру», «нет дороги назад» — как нет ее и для экспертов, чьи высказывания, похвалы или укоры приходится подвергать тщательной ревизии после очередного фрик-шоу. Планка у местного театрального сообщества попросту отсутствует, и в этом его прелесть.

2.30 Сандалов: Время спросить мнение коллег — например, Николая Копейкина из «Н.О.Ма.», которому «Довлатовщина» пришлась по душе больше всех остальных постановок в этом марафоне: «Я не очень люблю театр, особенно драматический, только европейскую оперу, там хоть музыку слушаешь и декорации разглядываешь. А в драмтеатре выходят актеры и начинают убеждать меня, взрослого человека, что они и есть персонажи пьесы — реально существующие люди. Да хоть тыщу раз проживи актер роль — все равно не верю. Я ж в своем уме!» Любопытно, что чем свободнее (читай — безалабернее) постановка, тем большее количество трактовок и версий от экспертов она получает.

2.50 Киселев: Безалаберность — весомый вклад петербургских маргиналов в сопротивление инертности. Об этом я пытаюсь говорить на обсуждении, об этом же — изысканная формулировка Павла Алексеева, знатока не только теории театра, но и истории философии: «В эти вечер и ночь во всем и во всех (и в спектаклях, и в зрителях, и в экспертах) был элемент стихийности, спонтанности, который явственно указывал на то, что театральное сообщество не только существует, но и – говоря словами французского философа Анри Бергсона – способно на жизненный порыв, который и есть подлинное творчество».

3.00 Сандалов: Последний спектакль — бесконечный монотонный речитатив от «Условного театра», дуэта актера Кирилла Вараксы и петербургского телеведущего Даниила Вачегина, подражающего разом Виталию Вульфу и Лехе Никонову. Таков и спектакль, то ли панкование, то ли паясничанье: анонсы в соцсетях авторы постановки сопровождали неимоверным количеством хэштегов: #я_актер, #распад_cccp, #французский_поцелуй, #талант, #камертон, #катастрофа, #слезы ,#я_мужчина, #моя_вера, , #кузьмич, #россия, #вперед, #картошка_с_мясом — что неожиданно точно очерчивает пространство разыгрываемой пьесы.

3.50 Киселев: Эту вещь, полную весьма унылой рефлексии по поводу украинских событий, показывали на «Тотальном театре» в ноябре прошлого года; то есть когда говорить про военную агрессию России на территории соседнего государства со сцены, извиняюсь за выражение, еще не было модно. За полгода не поменялось ничего: отвернутый от зрительного зала герой в капюшоне с мобильником в руках также неподвижно в течение часа оплакивает свою профессию, вдруг восклицая: «Крым не наш и не их, он свой собственный!» Звучит зацикленный семпл из песни рэпера Басты «Моя игра». Замай справедливо отмечает, что композиция Децла «Мои слезы, моя печаль» была бы куда уместнее. А Копейкин вспоминает доподлинную историю про бразильского поп-певца, который сошел с ума на сцене и пел припев три часа.

4.00 Сандалов: Судьи безжалостны: напоследок спикеры приберегли едкие формулировки и ядовитые стрелы — постановку Вачегина и Вараксы разносит большинство экспертов, за высказался лишь добродушный Платунов (обнаруживший в «Моей игре» ни много ни мало «таировщину» со знаком плюс). В этот момент становится понятно, что не хватает не только времени для полновесной оценки, но и материала — фестиваль с легкостью можно было бы продлить еще на пару спектаклей, но, кажется, петербургский театральный андеграунд к четырем часам ночи подисчерпал свои трудовые ресурсы.

Киселев: В большой зрительный зал стекаются выжившие. Пока организаторы совещаются о том, что делать дальше, публика требует оператора. Оператор появляется в луче прожектора. Продолжительные овации.

4.30 Сандалов: Ведущий вечера Сергей Фишер травит байки, подсчет голосов и присуждение Гран-при сначала отменили («Призом должен был стать пакет, который [похитили] на церемонии премии «Прорыв». Но пакет только что кто-то [похитил]»), затем возобновили, зрители с места советуют Алексею Киселеву приобрести белые лосины — все это напоминает съехавший с катушек капустник, но возможности критически воспринимать творящийся бедлам нет никакой. В конце концов, это нам выставляют оценки, а не мы. Зрители оказались неожиданно взыскательными: такого числа единиц, влепленных соревнующимся, не встретишь даже на конкурсах народных талантов. Впрочем, в этой ситуации неловко корчить из себя профессионала — на выходе из зала меня отлавливает строгого вида девушка в очках: «А вы кто? И почему вы здесь?» Мычу что-то невразумительное — разоблачили!

Киселев: Пока ждем результатов, имеет смысл между собой подвести итог — что это было вообще.

Александр Платунов зрит в корень: «Система государственных театров, которая сложилась с 1930-х годов, в сталинскую эпоху, по большому счету неблаготворна для того, что называется художественным театром. Если подразумевать под словом «театр» культурно-досуговое учреждение, то да, эта задача выполняется. А художественные поиски требуют свободы, поэтому мне как раз театры, представленные на «Экспертизе», интересны тем, что они работают в зоне свободной и ни от кого не зависимой. И говорят они в этих условиях о современном мире такие слова, которые вряд ли в нынешней ситуации могли бы быть произнесены на государственных подмостках. Не говоря о том, что без такой подпитки параллельно происходящего театрального процесса магистральный театральный процесс обеднеет на глазах».

Тем временем объявляют результаты. Андрей Замай — 421. Александр Платунов — 461. Павел Алексеев — 458. Алексей Киселев — 521. Николай Копейкин — 408. Феликс Сандалов — 424. Ситуацию проясняет персонально Александр Артемов: «Ты рвал толпу, как на стадионе, не ведая об этом»; то есть лавры, разумеется, следует разделить с оператором, тренировавшимся в киноюморе главным образом на моей физиономии.

Что касается сути пережитой ночи в логове петербургской театральной альтернативы, ее генерального смысла и сверхзадачи — лучше всего она сформулирована в строке заумника Алексея Крученых, обращенной к режиссеру-авангардисту Игорю Терентьеву: «Чтоб победить летаргию привычки». Это строка из ностальгического стихотворения, осмысляющего футуристическое варево 1910-х в Тифлисе и, конечно, Ленинграде. Отрадно, что сто лет спустя можно стать свидетелем аналогичного процесса. Господа с горящими глазами ставят опыты по взаимодействию текста с контекстом, профанируют что есть мочи, приглашая оценить всю эту ахинею экспертный совет, а публику — оценить обсуждения экспертов. История учит, что именно по такому алгоритму рождаются художественные революции.