«Художники стоят на коленях перед денежными мешками»

«Одни и те же художники кочуют с выставки на выставку»

Наташа Протасеня: Я работаю в сфере современного искусства уже около трех лет, начинала в одном из крупных московских музеев. Музей в принципе неповоротливая машина, а сейчас они входят в стадию какого-то бешеного капитализма, где единственное, за что нужно бороться, это посещаемость. Из-за этого страдает выставочная программа, из-за этого бесконечные связи со спонсорами, и выставки превращаются черт знает во что, где ты не можешь отличить спонсорский объект, завешанный логотипами, от произведения искусства.

У меня есть деморализующий опыт работы пиарщиком в музее — это конвейер, где ты чувствуешь себя обычным продавцом товара. Сейчас трудно заниматься пиаром так, чтобы это было интересно, потому что у нас нет сложного пространства медиа. Связи с общественностью превращаются в механический процесс. Мне кажется, если продумывать стратегию музея, его сотрудничество с изданиями, посвященными современному искусству, это может быть плодотворно. Рассылка пресс-релизов, которая происходит сейчас, — это абсолютно бессмысленно.

В итоге я пришла к тому, что стала делать собственные кураторские проекты, и у нас с Машей созрела идея сделать свое независимое пространство. Я не вижу для себя будущего в коммерческой галерее — значит, надо делать что-то свое. Модель мы выбрали самую простую: делаем новую галерею на свои деньги.

Маша Дудко: По образованию я архитектор. В 2012 году я переехала обратно в Москву на волне оппозиционных протестов, потому что не могла наблюдать эти процессы издалека. Это было очень обнадеживающе. Потом я много участвовала в активистской деятельности. В прошлом году я была инициатором Московской экспериментальной школы по гендерным исследованиям в «Музеоне», это был художественный проект на стыке образования и квир-эстетики. В принципе, я художник, но у меня нет никакого желания выставляться в Москве, потому что я не вижу площадок, настроенных на ту форму взаимодействия с искусством, которая мне интересна. Мы с Наташей решили делать свое пространство для того, чтобы получить ответы на вопросы, которые нас волнуют. Их накопилось очень много.

Наташа: Нам изначально не хотелось делать одну из таких полукоммерческих молодежных галерей, где одни и те же художники курсируют с выставки на выставку. Это в основном выпускники двух школ — ИПСИ и Школы Родченко, и, несмотря на то что изначально у них есть запал делать что-то альтернативное, все равно это превращается в такую общую мешанину. Это тусовка от безысходности, а не от идеологической близости. Когда меня спрашивают: «Каков круг твоих художников?» — я понимаю, что они все разные, у них нет общей сцепки. Нам захотелось создать пространство, которое хотя бы на одну выставку сплотит их в едином высказывании. Нам надоели выставки без четко обозначенной повестки — или нарочито политические, но очень поверхностные, которые отдают дань актуальному дискурсу. Поэтому мы решили сделать что-то другое.

«Давайте перестанем пытаться решать проблемы насилия с помощью искусства»

Наташа: Все выставки, которые мы делаем, будут так или иначе ориентированы на вопросы власти и насилия и связанных с ними проблем. Нам хотелось бы начать с самого начала, с базовых понятий. Какова наша претензия к существующей схеме искусства? Все работы, которые пытаются обличать насилие, в итоге просто его транслируют.

Есть искусство безыдейное, которое ориентируется на арт-рынок, и есть так называемое протестное, которое живет романтической идеей, что искусство должно выйти из музейных стен и приходить к человеку само. Мы знаем много таких примеров, но по большей части это микрорешения, которые отвлекают от главной проблемы. Берется какая-то маленькая социальная проблема (например проект Хиршхорна «Gramsci Monument», хотя этим грешит абсолютно все такое искусство — и все наши молодые в том числе), создается видимость решения этой проблемы путем активистской деятельности художника, но общая экономическая система, которая породила эту проблему, остается и художника самого поглощает.

Маша: У нас есть идеология, и она определенно левая. Но, когда мы говорим о насилии, мы имеем в виду: давайте перестанем пытаться решать проблемы насилия с помощью искусства. В социально ориентированном искусстве есть опасная ловушка. Например, ты как художник занимаешься проблемой каких-то угнетенных групп. Все твое искусство фактически подкрепляет механизм угнетения, потому что оно создано вокруг этого механизма. Ты просто используешь проблему для того, чтобы привлечь внимание к себе как художнику.

Современное искусство работает таким образом, что художник должен создавать себе имя. Многие актуальные художники занимаются только одной темой, чтобы упростить работу куратору, когда тот будет решать, кого пригласить на выставку. Искать параллели между общественными проблемами и художественными и сначала решать эти проблемы в поле искусства бывает гораздо эффективнее, чем переносить в очередной раз московский акционизм в галерею. Так возникла институциональная критика, когда художники решили заняться исключительно борьбой за свои права на территории крупных институций и музеев. В России этого остро сейчас не хватает, но вопрос, насколько такая деятельность действительно подрывает работу учреждений, которые в принципе довольно благосклонно к ней относятся, остается открытым.  

«В музеях каждый день дискуссии и круглые столы: приходишь и понимаешь, что зря потратил время»

Наташа: У нас изначально была цель ориентироваться на молодых российских художников. Это художники рефлексивные, не делающие искусство ради искусства и готовые за свою позицию нести ответственность. Многие из них были цензурированы на других выставках.

Маша: На самом деле мы подходим к вопросу выбора художников не из принципа эпатажности, скорее мы ищем в работах те этические противоречия, которые мучают нас самих. На нашей первой выставке, например, будет художник, который не может выставлять свои работы, потому что они настолько переполнены чужим контентом, что его засудят за копирайт. Нам важно, чтобы процесс рефлексии происходил сразу на нескольких уровнях, ведь конечная цель — понять, чем отличается политический акт от морального жеста, и этот вопрос одинаково стоит и для системы современного искусства, и для капиталистического общества. Сейчас в России все решает ограниченное экспертное сообщество — как в художественном плане, так и в социально-политических процессах. Это приводит, например, к тому, что вместо того чтобы каждый человек занимался политикой, он делегирует свое право некоему профессионалу в искусстве политики. И эти люди создают так называемое экспертное мнение, которое мешает любому человеку думать свободно. В итоге у нас нет культуры борьбы с экспертным мнением.

Экспертное сообщество в области современного искусства определяет правила игры, ну и чьи интересы в таком случае представляет современное искусство? Мы хотим делать искусство, которое не будет представлять интересы правящего класса.

Наташа: Экспертная оценка формируется людьми, обладающими властью. Это экономическая элита. Художника система ставит на колени перед денежными мешками — я сейчас без прикрас говорю. Борьба за права художников — это одна из наших тем.

Художника как производителя ждет два пути, и оба они ужасны: первый — это успех на арт-рынке, а второй — это свобода, маргинальность, забывание. Художнику не платят за показ его работ в музее, например. Ты либо продаешь свои работы, либо не продаешь, и тебе приходится трудиться в другой области, чтобы дать себе возможность заниматься искусством.

Маша: Нас интересует справедливая оплата труда художника, но пока мы не можем платить нашим художникам, потому что галерея финансируется исключительно из наших собственных средств. Это особенность системы, которая существует вокруг. Мы вынуждены всегда помнить, что не можем жить полностью в соответствии с нашими принципами.

Наташа: Мы видим нашу деятельность не только в том, чтобы выставлять работы художников. Мы хотим инициировать дискуссии, но не те, от которых всех уже тошнит. В каждом музее каждый день: открываешь фейсбук, и тут же у тебя какая-нибудь дискуссия, обсуждение, круглый стол. Приходишь туда и чувствуешь, что зря потратил время, так как это лишь имитация равноправного диалога со зрителем. Музеи делают это для того, чтобы поставить галочку, что они ведут образовательную деятельность, что они открыты к обсуждению сегодняшней художественной ситуации, что мнение зрителя что-то значит, что зритель может реально поучаствовать в формировании повестки. Те люди, которые разбираются, поймут, что это был bullshit, и забудут тут же, а те, кто не разбирается, ничего так и не поймут и уйдут с ощущением неприязни к современному искусству.