Новый сепаратизм Что может дать культуре идея распада государства?

Мари, шотландцы все-таки скоты. Сначала клонировали и уморили овечку Долли, а потом провалили референдум о независимости. Страна рабов, страна господ. 

Российское общественное мнение приняло удивительно близко к сердцу шотландский референдум. Разваливается большая страна, бывшая империя, а мы сами недавно такой были: тоже всякие недогосударства выходили из нашего состава. И что, сыты теперь своей независимостью, довольны? Пусть каждый нанимает садовника, который понимает, что значит слово «прозябает». 

Несколько лет назад, пожалуй, не было никакого сомнения, на чьей стороне должно быть российское общественное мнение. На стороне Англии как имперской метрополии, от которой хочет уйти национальная окраина. Но в нынешней России парадоксальным образом сочувствовали больше шотландцам. 

Нынешний российский взгляд на Шотландию осложнен двумя вещами. Это Крым и прочие русские борцы за независимость внутри Украины в нынешнем веке и в будущем. Трансатлантический англоязычный мир теперь враги, а Шотландцы, которые хотят от него оторваться, выходит, наши люди. Идея борьбы за национальную независимость вдруг сделалась популярна в государстве, которое само только что уполовинилось от этой идеи.  

С конца 1980-х годов мы чувствовали себя страной, где центробежные силы были могущественнее центростремительных. А теперь наоборот. Раньше распадались под собственной тяжестью, теперь чувствуем себя центром тяжести: разваливаем других. Иллюзия гравитации. 

Впрочем, к идее независимости именно Шотландии у нас всегда относились лучше, чем к идее независимости Боснии или Украины. 

Благодаря голивудским фильмам и компьютерным играм для российского интернет-пользователя Шотландия — страна слегка диких мужественных рыцарей свободы. На вооруженный героизм, на подчеркнутую диковатую мужественность есть спрос. Любим чужих горцев за то же, за что своих не жалуем. А шотландцы — не как в игре, не как в фильме — повели себя слабаками. Мелкими буржуа. Мел Гибсон робко прячет. Шотландская культура гибнет. 

Люди, однако, не замечают вот какого противоречия. Говорят, Бернс, Адам Смит, МакЛауд: проголосовать против шотландской независимости — это их всех предать. 

Но ведь Бернс и прочие столпы национальной идентичности — они же стали столпами, творили и достигли величия внутри прочно соединенного королевства. А внутри разделенного кто появится и что натворит — пока не известно.

Величайшие норвежские творцы Григ и Ибсен, столпы национальной идентичности, появились, жили и творили внутри Норвегии как части шведского королевства на почти датском национальном языке, на суржике, который сформировался, когда Норвегия была частью датского королевства. Один умер через год после создания независимой Норвегии, другой — через два. Никто, однако ж, не считает их шведами и датчанами. Самый известный финский композитор Сибелиус жил в русской Финляндии. 

Самые известные пока что в мире каталонцы — Дали, Гауди, Миро — состоялись без независимой Каталонии. Классики украинского языка и литературы — Шевченко, Франко, Леся Украинка, Гоголь, наконец, — без независимой Украины. Гашек, Кафка и Чапек — без Чехословакии. Лист и Брамс — в двуедином соединенном королевстве с центром в немецкой его части.

Конечно, в некоторых случаях творчество связано с идеей независимости, даже напрямую — с борьбой за нее, как у Адама Мицкевича. Величайший венгерский поэт Шандор Петефи, певец национальной свободы, пал в бою с российским карательным корпусом во время Венгерской революции за независимость от Австрии. Связано с идеей независимости, но не с ней самой: в обоих случаях независимость была темой, но не предпосылкой их поэтического гения. 

Национальному духу сложно это принять, но независимое государство не абсолютно необходимо для национальной культуры. Для другого нужно, а для культуры — нет. Так же, как не нужно и собирание народа в одних границах. 

Данте и Боккаччо очень удивились бы, узнав, что их гражданство посмертно изменено с флорентийского на итальянское. 

Макиавелли писал, что высшее благо — это государственная независимость, а ее утрата — большая беда. Однако в его мироустройстве благо независимости должны были хранить Милан, Флоренция, Генуя, Неаполь и так далее. А их подчинение внутри одного государства Риму он счел бы, пожалуй, огорчительной утратой для их народов.  

Аристотелю не пришло бы в голову, что все греки должны жить в одном государстве, хоть грек его времени прекрасно отличал себя от негреков. Идеальным размером для эффективно работающего гражданского общества он считал город с окрестной территорией и населением в 5–10 тысяч человек. 

В мире Гомера были ахейцы, данайцы и мирмидонцы без общего названия — древнегреческие кривичи, вятичи, поляне. В мире Геродота уже есть эллины и варвары: свои, русские, а все прочие — немцы. Однако из существования эллинского мира Геродот не делает вывод о необходимости единого греческого государства. Даже Филипп Македонский такого вывода не сделал: дальше нерушимого союза рука не поднялась. 

Как для культуры не нужно независимости, так не нужно и объединение всех говорящих на одном языке в одних границах. Такое объединение ничего не дает ни немецкому, ни русскому, ни итальянскому миру. Насколько выше культура единой Германии Бисмарка культуры раздробленной Германии Гете? Насколько лучше стало обстоять дело с живописью и музыкой в единой Италии по сравнению с Италией Флоренции, Венеции и Мантуи? В самом ли деле венгерская культура после 1919 года сильнее ее же в составе Австро-Венгрии?

И мир пульсирует между этими двумя полюсами — отделения и объединения. Многие столетия кряду это ее основной мотор. Объединим всех немцев, итальянцев, Европу. Отделим Европу от Азии, коммунистов, южные штаты от северных, новые страны от империй. Соберем в одних границах русский мир, мусульманскую умму, всех немцев, всех итальянцев, всех евреев, всех греков. 

Мир живет не по Марксу, а как будто по учению Эмпедокла: 

То, Любовью влекомое, сходится все воедино, 
То враждою Раздора вновь гонится врозь друг от друга.

То побеждает всемирная любовь Филотэ (Φιλότη) и стремится собрать все воедино, то побеждает раздор Нейкос (Neikos), и все начинает разваливаться и делиться. А вселенная живет циклами от фазы любви к фазе ненависти. 

Эпохи собирания камней сменяются эпохами их разбазаривания, и нам кажется, что сейчас вторая. Шотландия рвется из Британии, Каталония — из Испании. Фландрия — из Бельгии, рассыпаются Украина, Ливия, Сирия, Ирак. В то время как восток Европы только пробился в Евросоюз, а некоторые еще на пути, а некоторые мечтают, народы западных стран грозятся покинуть ЕС. Британия обещает недовольным гражданам референдум о пребывании в Евросоюзе. «Украина может и будет в ЕС, но к тому времени там не будет Франции», — один за другим говорят мне знакомые французские буржуа.

Нынешняя эпоха кажется нам в большей степени эпохой распада —Эмпедоклова Нейкоса. На нас произвело большое впечатление то, что развалиться собрались большие развитые страны, «нормальные страны» — на языке русской мифологии, и их Союз. Мы-то привыкли, что распадаются от нищеты и несвободы, а тут ни печали, ни воздыхания, и на тебе. 

Однако общий мировой баланс соблюдается. Второе десятилетие XXI века вроде бы эпоха разделения: развалиться пытаются Испания, Украина, Великобритания, идут разговоры в Италии. Однако в то же самое время Россия объединяется с Крымом, а исламисты ИГИЛ создают экстремистский халифат поперек бывшей колониальной иракско-сирийской границы. Первое десятилетие 2000-х годов — эпоха объединения Восточной и Западной Европы внутри ЕС, но в то же десятилетие распадается Грузия и Судан, отпали Косово и Черногория. 1990-е годы для нас чистый распад: СССР, Югославия, Эфиопия, Норвегия отвергла вступление в ЕС. Зато объединилась Германия. 1970-е–1980-е годы — борьба басков, корсиканцев, Северной Ирландии, Квебека за выход из своих «нормальных стран», распад Ливана и Пакистана, зато объединение величайшей страны Юго-Восточной Азии — Вьетнама. Под разным углом зрения одно и то же время оказывается временем разделений и объединений. 

Мир устроен не столько по Эмпедоклу, сколько по Гераклиту: любовь и раздор, силы соединения и распада не сменяют друг друга, а действуют одновременно. Нам же попеременно ближе то одна, то другая.