«Безумный день, или Женитьба Фигаро» в Театре им. Образцова: побег из курятника

Евгений Писарев в «Женитьбе Фигаро» для Театра им. Пушкина сделал акцент на кукольно-кремовой музыкальности. Кирилл Серебренников в своей версии «Фигаро. События одного дня» занялся пресловутым осовремениванием. Суперсилой нового спектакля Бориса Константинова — одного из главных героев отечественной кукольной режиссуры — неожиданным образом стало бутафорское зверье. Свиньи, коровы, куры — вот это все. И, конечно, мастерское комбинирование кукольных техник: в ход идут и марионетки, и маппеты, и тростевые, и даже чуть ли не ростовые куклы — притом что эстетику определяет все-таки живой актерский план на фоне хитроумных пасторально-барочных декораций с кучей занавесов, телег, балкончиков и бочек. Но при чем же здесь Бомарше со своей революционной сатирой про слугу-умника, дурачащего похотливого вельможу? На самом деле еще как при чем.

С одной стороны, пока мир вовсю празднует юбилеи Лермонтова и Шекспира, Театр им. Образцова посвящает премьеру Бомарше по случаю его 283-летия (почему бы и нет?), а в фойе зрителей встречает портрет автора, воскрешая в памяти старые добрые традиции Театра на Таганке. С другой — сюжет хрестоматийной пьесы Константинов помещает в шекспировско-мольеровскую рамку «театр в театре»: зрителям предложено наблюдать за ходом репетиции бродячих испанских кукольников XVIII века, временно расположившихся в сарае. Из-за разом увеличившейся степени условности внимание автоматически концентрируется на изложении сюжета как таковом, а не на его гениальности, актуальности или прости господи достоверности.

Подвыпивший предводитель труппы (Виктор Воеводин) с красным носом и текстом в руках жалуется на быка, съевшего десятую сцену: «Поэтому следующая сразу одиннадцатая». Трагик, надевающий парик графа Альмавивы (Владимир Беркун), надменно отказывается от суфлера: «Я заучил». Красавчик, отвечающий за героическое амплуа (Влад Михайлов), между сценами откровенничает о своем прошлом, смешивая свои слова с монологом Фигаро: «Я овладел физикой, математикой, фармацевтикой, чтобы посвятить жизнь театру». Пестрая компания с упоением разыгрывает искрометную комедию нравов — а когда дело доходит до сцены суда, вступает мешавшая все это время фауна.

При всей стройности режиссерской концепции слишком бросается в глаза неуместная сердитость и суетливость Фигаро, ближайший родственник которого — невесомый Арлекин или, если угодно, Остап Бендер, но никак не гибрид Хлестакова с Обломовым, который невольно мерещится в исполнении Влада Михайлова. В довесок, если вынести за скобки улюлюкающего, как доктор Зойдберг из «Футурамы», индюка, культурные коды спектакля кажутся позаимствованными из учебника по истории театра.

У Константинова получился добротный, богатый как на удачные, так и на провальные гэги спектакль про то, что театр не может быть аполитичным просто по своей природе. Даже если он создается вот такими обаятельными никудышными оборванцами с целью скромного пропитания и от безысходности. Сыграет ли в пользу понимания этой философии занимательный факт про забытый испанский народный обычай бросать апельсин девушке, на которую имеешь виды? Вряд ли.