«Арт-премия или выставка сами по себе давно уже нам не могут быть интересны»

Художественная премия, на основании которой мы находились в  Сингапуре, называлась Prudential Eye Awards.  Не сразу понятно, что это означает. «Благоразумный, предусмотрительный глаз» какой-то. Но на третий день в Сингапуре мы окончательно выяснили, почему название этой премии в контексте Сингапура особенно точное. «Большой глаз смотрит на тебя, you know?» — интерпретировала название премии моя Алехина.

Почему я поехала в Сингапур? Не было бы Юлии Латыниной на «Эхе», не было бы моего Сингапура. Тезис о том, что для экономического процветания не всегда необходимо демократическое устройство, всегда пугал и завораживал меня своей чудовищностью. Итак, мы прибыли в Сингапур, в экономическое азиатское чудо, в азиатского экономического тигра. 

Девизом премии, наверно, было бы верно назвать слова, чаще всего повторяемые во время работы этого арт-института. «Пожалуйста, огромная к вам просьба: никакой политики, только искусство», — именно это повторяли нам раз за разом организаторы премии. Организаторы, неплохие в общем-то люди, искренне не имеющие в виду ничего дурного, просто очень не похожие на нас. «Вы понимаете, что мы же в специфических условиях находимся. Это Сингапур. Это вам не Италия. Очень сожалеем, что вы не можете говорить здесь всего, что вы думаете. Вот приезжайте к нам в Италию, и мы устроим там революцию!» — учредители премии почему-то упорно разговаривали с нами так, будто перед ними герои фильма «Мечтатели» Бертолуччи. 

«Интересно, а что они вообще имеют в виду — чтобы мы преступный режим Ли Куан Ю не клеймили что ли? — обсуждали мы между собой, изучая материалы про неолиберально-охранительский курс сингапурского правительства. — Не может же быть так, что они про российскую политику нам пытаются запретить говорить».

«Окей, а теперь давайте запишем короткие видеоролики, которые будут вас представлять. Ответьте на вопрос, кто вы и что вас вдохновляет на создание ваших работ», — обратились накануне вручения премии ко мне и Маше организаторы. «Окей, без проблем, — ответили мы, — нас зовут Маша Алехина и Надя Толоконникова, и мы те девочки, которых Путин посадил на два года за то, что мы спели песню «Богородица, Путина прогони!». Ролики мы записывали на русском. И хотя русского языка устроители премии не понимают, еще до всякого перевода у наших устроителей округлились глаза: «O нет! Имя Путина! Давайте перепишем ролик без упоминания Путина?!» — «Нет. Нет. Нетушки», — поставили жирную точку мы с Алехиной. «Тогда никакого ролика не будет. С Путиным нельзя», — продолжали маяться организаторы. «Не будет так не будет, господи. Вообще не проблема», — постановила Алехина.

Через пару часов после записи ролика к нам заваливается один из чуваков, работающих над организацией премии, и сообщает, что нам надо срочно собираться в полицию. И это связано с интервью и роликами, сделанными нами накануне. И еще как-то связано с Владимиром Путиным. Мы собираемся. «Наконец-то что-то интересное!» — удовлетворенно переговариваются Алехина и Верзилов. И я понимаю, о чем они, — арт-премия или выставка сами по себе давно уже нам не могут быть интересны, а интересны они становятся лишь в своем взаимодействии с политической реальностью. Pussy Riot всегда были неудобны — неудобны тем, что они вскрывают ту систему властных отношений, на которой основывается видимость стабильности. Самое важное ведь — это всегда непроговариваемое, то, о чем умалчивают. Так, отказ Сергея Капкова Серебренникову в показе фильма о Pussy Riot  и его феерический текст о том, что «надо чинить мир и делать его лучше», открывают охранительcкий бэкграунд капковской политики, призванной украшать и лакировать отсутствие культуры критического анализа и социально направленного искусства. И этот отказ говорит о Капкове не меньше, чем парк Горького. Не потому, что Pussy Riot так небесно важны, а потому, что отказ, цензура и умолчание всегда значат больше проговоренного.

Так и в Сингапуре. Мы собираемся в полицейский участок. Через 15 минут вновь входит организатор премии и объявляет: «Все окей, мы сами все уладили, никуда ехать не надо». Проходит два часа. «Ребят, полиция все-таки хочет вас видеть, вам надо с ними встретиться», — вновь он, беспокойный организатор. Только в этот раз мы встречаемся с полицией не в участке, а в баре. Бар плюс-минус в благородном колониальном английском здании меж пальм. По дороге в бар выслушиваем версии персонала премии о том, чего ожидать: «Полиция сейчас решает, что делать — арестовывать или депортировать вас». Отлично, сингапурские тюрьмы мы еще не видели.

Итак. «Привет, я глава полицейского департамента, меня зовут Патрик. Это моя жена Ребекка, знакомьтесь. Она работает вместе со мной, я ее шеф. Кстати, ребята, вам обязательно надо попробовать этот коктейль. Это «Сингапурский слинг», очень аутентичная вещь», — говорит нам молодой улыбчивый азиат. Мы уяснили для себя, что он является сотрудником сингапурского аналога центра «Э». Не прекращая улыбаться, он дает понять, что осведомлен о каждом нашем движении. «А что вы делали сегодня утром? Давали интервью? Вам еще не надоели эти журналисты? Мы могли бы организовать большую конфиденциальность для вас», — как все это похоже на тех «добрых следователей», на которых, наряду с «плохими», мы с Машей насмотрелись за последние годика два. Вам дают понять, что вы имеете шанс на хорошее отношение, но оно требует выполнения определенных обязательств.

Если в России может быть опасным критиковать лиц из действующей российской власти, то в Сингапуре не рекомендуется негативно отзываться и о главах тех государств, с которыми у Сингапура установлено экономическое сотрудничество. О главах России или, например, Китая. Не так давно в Сингапур приехала выставка Энди Уорхола. Со стен были в спешном порядке сняты все те работы Уорхола, на которых был изображен Мао Цзэдун.

Наши перепугавшиеся организаторы в итоге сняли видео «Богородица, Путина прогони!» с выставки и премии. Вместо него повесили наше видео «Кропоткин-водка», притом кастрированное — без звука и субтитров. «Как из политически мотивированного искусства сделать кристально чистый арт» — так могли бы называться воркшопы, которые вели бы организаторы.

А что мы? А мы через день после встречи с полицейским Патриком отправились на круглый стол с сингапурским оппозиционным движением. Социальные активисты, работники культуры, бывшие политзаключенные, феминистки, участники движения за право на свободу гендерного самоопределения, ЛГБТ-активисты. И что мы выяснили?

В Сингапуре существует закон о внутренней безопасности, позволяющий арестовывать без суда и следствия. В данный момент по этому закону арестовано 60 человек.

Одно из самых страшных мыслепреступлений в Сингапуре — это критика судебной власти. Характерно, что в законе о неуважении к суду нет верхней границы срока тюремного заключения. Суд вправе распоряжаться сроками без каких-либо ограничений. Помимо тюрьмы, эта статья предполагает штраф. Как правило, это порядка 20–30 тысяч долларов.

В 2010 году британский автор Алан Шедрейк, живущий в Сингапуре, получил срок в 6 недель и штраф в 20 тысяч долларов за книгу, критикующую устройство политической системы государства. В 2008 году сингапурец в футболке с изображением кенгуру подошел к зданию Верховного суда и получил за это 2 недели ареста. «Суд кенгуру» — идиома, означающая суд, в котором принципы закона перевернуты и не действуют. Блоггер Алекс Ау, занимающийся политическими вопросами и правами ЛГБТ, прямо сейчас подвергается преследованиям за критику судебной власти.

«Репортеры без границ» ставят в 2013 году Сингапур на 149-е место в индексе свободы прессы. Россия занимает 148-е (!) место.  Лицензии СМИ в Сингапуре выдаются лишь лояльным изданиям. Введен закон о признании блогов средствами массовой информации. Если блогер имеет более 10 тысяч читателей, он обязан получить государственную лицензию СМИ. При получении он платит залог 50 тысяч долларов. В том случае, если он нарушает условия цензурного контракта с государством, деньги изымаются, а блог закрывается.

«Если ты решаешь активно заниматься оппозиционной деятельностью в Сингапуре, то ты наверняка станешь банкротом», — рассказывают наши сингапурцы. За то, что ты поднимешь в публичном месте плакат, ты получишь 2 тысячи долларов штрафа. За критику судебной власти — 20–30 тысяч. При этом сам судебный процесс будет стоить около 100 тысяч долларов.

Что такое сингапурские тюрьмы? Соломенный матрас, отсутствие подушек и одеял, ребристая каменная поверхность под ногами. При хорошем поведении позволено написать родным 2 письма в месяц. Для письма дают один лист А4, потому заключенные исписывают его мелким-мелким почерком. Письма можно писать только в присутствии представителя тюремной администрации. Нельзя заниматься спортом — заключенный не должен быть сильнее конвоира. Если надзиратели заметят, что ты занимаешься зарядкой, тебя отправят в камеру штрафного изолятора. ШИЗО — камера 2 на 4, без окон, без матраса, круглые сутки в ней горит яркий свет.

В Сингапуре давно уже действует закон о запрете пропаганды гомосексуализма. Любимый аргумент сингапурского правительства при введении очередных охранительских мер — поддержание стабильности. Похоже на что-то, не правда ли?

Сходство объяснимо — российские чиновники приезжают в Сингапур обучаться государственному управлению. Перенимать законы о запрете пропаганды, о введении суровых штрафов за проявление гражданской активности, законы, позволяющие усиливать контроль над медиа, в том числе над интернет-медиа. В тропических лесах Сингапура, где тренируются резиденты военных баз этого государства, расположен Civil Service College Singapore — в него съезжаются высокопоставленные бюрократы таких стран, как Китай, Казахстан, Руанда и Россия. Перечень сам по себе говорящий.

Возможно ли, чтобы российские чиновники не учились у сингапурских запрещать и цензурировать, а перенимали  у них другие вещи: как, например, заставить полицейского оперативника уметь быть милым и улыбаться, как отдавать художникам старые колониальные здания Верховного суда, парламента и мэрии под музейные и галерейные пространства, как строить симпатичные небоскребы, не растаскивая при этом по карманам большую часть средств? Москва между тем уже лет десять как пытается создать комплекс «Москва-Сити». Не выходит.

В центральном буддийском храме Сингапура хранится реликвия — зуб Будды. Его местонахождение отгорожено от основной части храма массивной стеклянной стеной.

— Кто может заходить туда? — поинтересовалась Алехина.

— Монахи, которые убираются там два раза в день. И VIP, — охотно ответил наш провожатый.

— Кто-то? Ви-ай-пи? Мы не ослышались?!

— Ну да, VIP. Премьер и президент могут туда входить.

— Вау.