Ю.К.-стайл

Юрий Клавдиев на фестивале «Любимовка»

Бывший тольяттинский грузчик, бывший скинхед, потом рэпер по имени Страйк, теперь драматург, Юрий Клавдиев живет в Петербурге и катается в Москву на премьеры своих пьес. В прошлом сезоне в «Практике» вышел его «Собиратель пуль», в Центре драматургии и режиссуры — «Пойдем, нас ждет машина». В нынешнем сентябре на фестивале молодой драматургии «Любимовка» пройдут читки двух новых пьес Клавдиева в постановке Александра Вартанова — «Медленный меч» и «Анна».

— Ты и театр — парадоксальное сочетание. Ты в театре-то раньше бывал?

— Бывал, у меня дед — режиссер и отец — режиссер.

— Да ну!

— У нас в Тольятти был ДК имени 50-летия Октября, это то место, где сейчас находится театр «Колесо». Вот, и там работал мой дед, загремевший в Тольятти из Саратова по статье «За антисоветскую агитацию». Моя мама познакомилась с моим папой на репетициях спектакля «Мой бедный Марат». Когда мне было пять лет, я сам играл в спектакле — это был «Маленький принц», и я был Маленьким принцем, естественно.

— Ты разрушаешь сейчас легенду.

— Пойдем дальше: в 1994 году я поступил в театр-студию при театре «Колесо», но, проучившись год, понял, что мне все это страшно не нравится, это все не по-настоящему, пластмассовые огурцы какие-то. А главное — это сорокалетние женщины, которые путаются с монтировщиками, и это еще хорошо если с монтировщиками, а то и с актерами, такими же кошмарными, как они сами. Я понял, что не хочу этим заниматься, и не занимался, считая театр скучным и бесперспективным жанром.

— Что же потом случилось?

— В 2002 году я посмотрел «Кислород» Вырыпаева.

— Как ты на него попал?

— Я кандидат в мастера спорта по фехтованию…

— Значит, у тебя должны быть кривые ноги.

— С чего ты взяла?

— Так говорят в пьесе Наташи Ворожбит «Галка Моталко».

— Как раз из-за нее-то все и случилось. Эту пьесу репетировали в Театральном центре на Голосова, 20. Миша Дурненков позвал меня туда, им нужен был фехтовальщик. Так я познакомился с Вадимом Левановым. И Вадим сказал: «Слышал, ты пишешь рассказы и стихи».

— А ты писал?

— Все ж пишут. И я писал. Я еще журналистом работал, а нельзя ж работать журналистом и не писать, пытаться как-то развиваться. И вот Вадим говорит: «Попробуй пьесу написать». Я говорю: «Нет, пьесы — это убого, скучное занятие». А Тольятти в тот год был культурной столицей Поволжья, и Вадим говорит, мол, приехал Ваня Вырыпаев, привез «Кислород», пойди посмотри. Я шел смотреть, думая, что в театре все давно кончилось. А оказалось, ничего подобного.

— Рассказывают, в твоей первой пьесе несколько мужиков находят в подвале труп и начинают с ним развлекаться — наматывать кишки на руку, выковыривать глаза.

— Это не первая пьеса, первая была совсем кошмарная. Там два человека ходят по заброшенному храму майя и разговаривают, при этом каждый считает, что его собеседник умер. Это жуткая была вещь, циничная и самая плохая.

— А теперь ты пишешь про подростков, которые ведут себя как самураи. А сам ты о существовании самураев когда узнал?

— Лет в семь, а может, и раньше. Мой второй дед служил диверсантом в войсках ГРУ. Он воевал с японцами, и ему часто приходилось их брать в плен и допрашивать. Его тогда накрыло их отношением к смерти, и он начал тех японцев, которых потом убивал, сначала расспрашивать. Мы с дедом очень дружили, и он мне все это рассказывал.

— У тебя в одной пьесе человек говорит, что стоит придумывать только те истории, которые ты действительно собираешься прожить. Откуда же взялась вся возня с трупом?

— Когда мне лет девять было, я прогуливал физкультуру зимой: пока все на лыжах ходили, я гулял по лесу. Однажды нашел труп. Это был мужчина какой-то в спортивном костюме, он лежал в лесу зимой, окоченевший уже. Я целую неделю ходил к нему.

— Зачем?

— Я ему все рассказывал. Смерть вообще идеальный собеседник. Диалог с жизнью наиболее эффективен, когда его ведешь через смерть. Смерть собирает, дисциплинирует. Перед лицом смерти не станешь говорить и думать о глупостях.

— А других вещей, которые дисциплинируют, ты не нашел?

— Нашел. Я верю в справедливость — ее можно понять и усвоить. Справедливость — это железная логика, она опирается на то, что есть хорошие вещи, а есть плохие, и людей можно убедить в этой логике. А тех, кого не удастся убедить, придется заставить поступать как нужно.

— И ты всегда понимаешь, что белое и что черное?

— Эти вещи незыблемы и неизменяемы во все времена, но есть люди, которые предпочитают не видеть их или иметь на их счет, как это сейчас распространено, свое собственное мнение. В том-то и дело, что все зло на земле делается абсолютно сознательно, просто людям пох… И нужно дать понять хорошим людям, что их больше и они в состоянии заставить себя слушать.