Ответы. Владимир Мартынов, композитор

За последние несколько лет композитор Владимир Мартынов получил Госпремию, написал для Мариинки оперу «Новая жизнь» по Данте (которая, впрочем, так и не была поставлена), сочинил университетский гимн и выпустил книгу о том, что время композиторов закончилось и наступила постопусная эпоха (ансамбль его жены, Татьяны Гринденко, так и называется – Opus Posth). Сейчас он готовит к выпуску еще один том на ту же тему, а также проводит свой ежегодный фестиваль в центре «Дом». Один из новых участников фестиваля – лидер группы «Аукцыон» Леонид Федоров, а один из главных сюжетов – их совместный проект про бен Ладена и Франциска Ассизского, премьера которого в Концертном зале Чайковского по каким-то таинственным причинам отменилась в январе.

– Вы, наверное, единственный композитор в стране, у которого есть ежегодный авторский фестиваль. Вы успеваете каждый раз насочинять новой музыки?

– Вообще-то да, но дело не в этом. Меня сейчас совершенно не интересует написание произведения как такового. Вот написать и исполнить – это мне как раз самому надоело. Дело в том, что фестиваль я мыслю не как набор каких-то вещей, а как концептуально выстроенную акцию.

– Какая на этот раз концепция?

– Все построено на ремейках. У меня есть такая вещь – «Времена года». На первом концерте они все будут сыграны, и исходные модели тоже: Бах, Вивальди, Мендельсон, Пярт в моих переложениях. Это будет такая единая вещь, перемешанная из моделей и воспроизведений. На следующий день будет Леня Федоров, который сделал реплику на мою «Осень». Если у меня реплика на Мендельсона и Чайковского, то у него – уже на меня. А следующий ход – моя реплика на его реплику на мою реплику. Бесконечные комментарии на какую-то модель, которая вынесена за скобки фестиваля.

– То, что вы будете сейчас делать с Федоровым, имеет отношение к проекту про бен Ладена и Франциска Ассизского?

– Безусловно. Это часть проекта. Он отменился, потому что этот персонаж – бен Ладен – очень уж попер. Я имею в виду раскрутку. В начале имелся в виду только Франциск Ассизский. Потом мы поняли, что Франциск сейчас один не тянет, что просто такие сусальные картинки делать не особенно интересно. Нужен был другой полюс. А тут появилась у Лени эта композиция – с бен Ладеном, с матом. Она, кстати, будет на фестивале. Но когда проект начал развиваться, бен Ладен совершенно неожиданным для меня образом начал вырастать в главное действующее лицо, в то, ради чего это все происходит, проект начал приобретать нехороший, скандальный оборот. И потом, в свете всех событий в Юго-Восточной Азии не захотелось нагнетать обстановку.

– А я слышала, что спонсоры из фонда Генри Форда были против.

– Как вам сказать… Такой момент был, но он, наверное, был не решающий. Спонсоры они чисто формальные: спонсируют Opus Posth, но не конкретно это мероприятие. Понимаете, и в советские времена что-то запрещали, по церковной линии, например. Но когда я чувствовал, что стоит что-то делать, то было на все наплевать. А здесь не та фигура. Тем более что сейчас идет этот проект – NATO. В этой компании как-то не хочется оказаться.

– Для вас существуют табу в искусстве?

– Дурновкусие. Хотя я понимаю, что даже на дурном вкусе можно играть. Жесткое табу – это заниматься прямым, непосредственным высказыванием, сказать «я тебя люблю».

– Гимн МГУ, который вы написали в прошлом году, – тоже не просто гимн, а комментарии к гимну?

– Ну нет, зачем. Это же заказ. То, что я пишу для кино, театра, для клироса, – прикладная музыка, тут нельзя мудрить. Я не разделяю такие взгляды, когда заказывают композитору киномузыку, а он ее пишет так же серьезно, как свою.

– Вы считаете себя революционером или ретроградом?

– Скорее ретроградом. А кто сейчас революционеры?

– Ну не знаю, может, те, кто в электронике копается?

– Вот уж самые настоящие ретрограды! Долгое время считалось, что революция в музыке происходит благодаря революции в языке. Сейчас язык вообще не вопрос. Вопрос – ситуация. Революционером будет тот, кто придумает для музыки новую ситуацию. Замечательная была минималистская революция у американцев – того же Райха возьмите. Ведь это же не концертные вещи, а ритуалы, акции, но они попадают в условия концерта и превращаются в произведения-опусы. Вот о чем надо думать – как переломить эту концертную ситуацию, хотя она уже сама по себе находится в безобразном, захиревшем виде.

– Вы по-прежнему считаете, что мы наблюдаем конец времени композиторов?

– Я чувствую, эта тема исчерпана. Надо думать о дальнейшем.

– О том, что будет после конца времени композиторов?

– Да, даже есть анекдот известный, когда партнер спрашивает у партнерши: «А что вы делаете после оргии?» У меня последний концерт на фестивале так называется – «Интерьер после оргии». Очень напоминает сегодняшнюю ситуацию. Что делать с музыкой, после того как она перестала быть искусством, а человек перестал быть художником, но и человек остался, и музыка. Я себя чувствую такой амфибией – рыбой, которая выходит на сушу. Но эти амфибии очень уродливы. Любой зверь, живущий на земле, лучше амфибии. И рыбы, живущие в воде, тоже лучше.