Смерть придет, у нее будут твои носочки Гас Ван Сэнт, Миа Васиковска и Генри Хоппер про «Не сдавайся»

— Вы изначально хотели фильм о первой любви снять или все-таки про смерть?
Гас Ван Сэнт: Мне прислали сценарий по почте. Когда ищешь проект — не знаю, как другие, но для меня вопрос обычно не в том, что бы мне снять, а что не прокиснет к концу съемок. То, в чем я не разочаруюсь, пока работаю. Ты можешь разлюбить что-то, что уже снял, это нормально. Но когда собственный фильм начинает нагонять на тебя скуку еще в процессе, а так бывает, это плохо. Начинаешь халтурить.

— Вам, наверное, много присылают сценариев. Чем вам этот понравился?
Ван Сэнт: Написано было неплохо.
Миа Васиковска: Знаете, я когда смотрю современное кино про подростков, куча же фильмов сейчас, каждую неделю что-то выходит, — и это все вообще не про меня. И я не одна такая. Мне кажется, мои сверстники изголодались по кино, где показывают людей их возраста, но при этом есть какая-то минимальная эмоциональная глубина. Для меня это было важно.
Ван Сэнт: Еще пространство, где все происходит, очень приятное, Портленд — красивый город.

— И все? Я думал, вы как-то долго серьезно вынашиваете идеи для фильмов.
Ван Сэнт: Когда как. Что-то вынашивается, что-то падает тебе в почтовый ящик. Я никогда не замечал большой разницы в финальном ка­честве.

— Вы не так давно сняли «Слона», где смерть тоже показана как такая волшебная игра.
Ван Сэнт: Интересная тема, да. Хотя я очень разделяю свою реальную жизнь и фильмы. Смерть в кино и вообще в искусстве — это не настоящая смерть, это всегда метафора. Как фотография, где много черного, задача которого — подчеркнуть свет. Черное украшает белое, Миа и Генри украшают друг друга, жизнь украшает смерть — в кино, я имею в виду.

— А в реальности нет разве?
Ван Сэнт: В реальности она в любом случае где-то рядом, нравится нам это или нет. Одному из актеров, снимавшихся в «Параноид-парке», было лет пятнадцать, а в восемь у него нашли рак — и, в общем, не предполагалось, что он выживет.
Васиковска: Мы снимали в реабилитационном центре в Портленде, я перед съемками там довольно много времени провела с пациентами. Что важнее — все, что мы говорили в кадре, было написано в тех самых стенах: Джейсон, наш сценарист, работал там.

— А вы там видели таких детей, как ваша героиня? Которые так же философски относят­ся к скорой смерти?
Васиковска: Нет, если честно. Они там в идеальном, очень комфортном для них пространстве, их все время подбадривают, стараются сделать счастливей. Но вообще — нет.

Ван Сэнт: Но при этом юные люди перед лицом смерти ведут себя иначе. Взрослому про­ще впасть в уныние, зрелость в такой ситуации парализует. Хотя не обязательно: я знал людей, которые на шестом десятке узнавали, что у них рак, и у них открывалось второе дыхание, они стремительно учились ценить то, что у них есть. Но что объединяет детей — я слышал про это неоднократно — у смертельно больного ребенка часто возникает потребность вырваться из круга семьи. Это зачастую бывает условием того, что­бы выжить. Потому что семья в такой ситуации замыкается, и горе внутри ее страшно да­вит. В итоге дети рефлекторно тянутся к чужим людям, иногда совсем чужим. Это такая попытка — наш сценарист это по крайней мере так объяснял — получить на стороне то, чего тебе ни­когда не дадут родные: разрешение умереть. Ну и повеселиться перед смертью.

 — А героев вы сделали такими нарядными нарочно? Чтобы совсем сердце разрывалось, на них глядя?
Ван Сэнт: У меня не было задачи сделать специально сентиментальный фильм. Там, скажем, была сцена, где герой ложится на проезжую часть, чтобы его переехала машина, и она его практически переезжает. Мне показалось, это перебор, и мы ее вырезали.

— А Мию вы взяли, потому что она Мия и похожа на Мию Фэрроу?
Ван Сэнт: Ну мы ее постригли, как Фэрроу, но вообще мы ее позвали, потому что мне понравилось, как она сыграла в сериале «Терапия».
Васиковска: «Алиса» тогда не вышла еще.
Ван Сэнт: Из «Алисы» я видел кусочки. У нас один и тот же композитор работал, Дэнни Элфман, он мне что-то показывал. Но это позже было — мы тогда уже снимали.

— А Генри?
Ван Сэнт: Он пришел на кастинг.
Васиковска: Мне кажется, Гас, когда увидел нашу совместную пробу, все сразу решил. У нас есть важное сходство: дай нам повод, и мы оба очень легко и быстро деградируем до состояния двухлеток.
Ван Сэнт: Когда видишь человека, начинаешь перепридумывать персонажа. Деннис был пра­вильный человек, а потом оказалось, что у него еще актерское образование, театральный опыт.

— Генри, а вас папа не отговаривал быть ­актером?
Генри Хоппер: На самом деле он меня на­сильно почти запихнул на актерские курсы. Мне было четырнадцать-пятнадцать, и меня немного заносило, и отец решил, что меня надо от греха подальше чем-то занять на выходных, чтобы ­свободного времени на глупости не оставалось. И он очень жестко мне сказал: «Выбирай, куда те­бя записать». Я выбрал Институт Ли Страсберга.

— А могли бы в бассейн записаться.
Хоппер: Мне хотелось в кино или в театр. Актер — единственная из творческих профессий, где ты никогда не одинок.

— Притом что у вас, во-первых, отец великий, и во-вторых, ну ему в последние годы не очень везло с ролями. И то и другое могло, по идее, заставить выбрать бассейн.
Хоппер: Да, верно — в те годы, когда я что-то начал соображать, для отца кино было уже не призванием, а просто работой, куда он ходил. И да, у меня благодаря ему нет и не было никогда романтических иллюзий насчет актерской профессии. Отец, впрочем, мудро поступил, он не зацикливался на кино, у него всегда был мостик в мир современного искусства, скажем. Там тоже страшно интересно, и в финансовом смысле, кстати… У отца была прекрасная коллекция современного искусства, а искусство, ну вы знаете, только дорожает.

— Гас, а вы отца Генри знали?
Ван Сэнт: Шапочно. Я пытался ему предложить роль в «Моем личном штате Айдахо».

— И он отказался?
Ван Сэнт: Да. Я хотел, чтобы он сыграл Боба, а он не хотел играть пожилого неудачника с больным сердцем, а хотел кого-то из главных героев. Так и сказал: «Парень, слушай, я, вообще-то, легко могу…» А им обоим по восемнадцать. Я как-то замялся, сказал, что надо обдумать, и не перезвонил ему потом. Но он, скорее всего, пошутил.

— Генри невероятно на него похож.
Ван Сэнт: Да. Деннис незадолго до смерти посмотрел наш фильм на диске. И он так и сказал, что ему кажется, он смотрит на себя в молодости, — что-то в этом роде.

— А вам же нравится брать юных актеров, про которых еще ничего не понятно, и что-то из них странное делать? Вот Николь Кидман в «Умереть во имя» — это же лучшая ее роль.
Ван Сэнт: Просто Николь и есть Сюзанн Стоун… Нет, стоп, не в том смысле, что она ­подлая и манипуляторша, просто она нашла эту тварь внутри себя и замечательно ее вытащила наружу. Что-то такое в каждом сидит, согласитесь. Еще, когда мы ее приглашали, мы знали, что она будет ужасно стараться. Она была тогда известна в основном как жена Тома Круза, а тут — главная роль, а главных женских ролей в Голливуде тогда вообще почти не писали. И мы понимали, что она выложится по полной. Что тоже хорошо, потому что одна из главных характеристик ее героини — она очень старательная.

— Смешно, конечно, что Миа сейчас будет играть дочку Кидман.
Ван Сэнт: Правда? Я не знал. Где?
Васиковска: В «Кочегаре» — потрясающий сценарий, снимает Пак Чан Вук, он мой герой.
Ван Сэнт: Она очень много работает. Сколько у тебя сейчас фильмов выходит — восемь, девять?
Васиковска: Я привыкла много делать и везде ездить. У меня семья такая. Мама переехала с бабушкой из Польши, когда ей было двенадцать. А когда мне было восемь, ей дали грант — она фотограф и делала проект про свой родной город, — и мы на два года переехали обратно в Польшу, я там в школу ходила. Она меня много таскала с собой по Европе, в Россию возила.

— Зачем она так с вами?
Васиковска: Нет-нет, ребенком путешествовать здорово. Никаких проблем с логистикой, тебя везут, ты глядишь. К тому же мы, австралийцы, любим долгие путешествия. 

— Кстати, да, куда не приедешь, всюду они, то есть вы.
Васиковска: Да, у нас есть привычка — мы если вырываемся с острова, стараемся не возвращаться как можно дольше. Просто это так дорого — куда-то поехать из Австралии. В Европе, если вы живете, скажем, в Лондоне, вы можете поехать на выходные в Париж или на неделю в Италию, а у нас такой жанр поездки на несколько дней вообще отсуствует. Так что я домой к родителям попадаю только когда не работаю. А остальное время живу в чемодане.

— Гас, «Не сдавайся» вы сняли еще прошлым летом, вы уже что-то снимаете новое?
Ван Сэнт: Нет, и идей пока нет. Мне на самом деле просто хотелось сделать маленький фильм. «Милк» был такой эпос, я не был готов за что-то таких же масштабов браться. Я это все не очень люблю. Мои любимые фильмы — это те, которые мы снимали без группы и сценариев, это так освежает. До сих пор не верю, что нам на это кто-то дал денег.

— А в детстве вам хотя бы нравились большие голливудские фильмы?
Ван Сэнт: Я, помню, видел совсем в юном возрасте «Как был завоеван Запад» — синерама, гигантский экран. Но, если ничего не путаю, я его не досмотрел.

— Почему?
Ван Сэнт: Меня на него повела тетя, и она в какой-то момент в большой батальной сцене увидела хромающую по экрану собаку. А она лю­била животных, и ей показалось, что это страшно жестко, и она увела меня из зала. Я так и не узнал, чем кончилось.