Бог в деталях

7 апреля в прокат выходит фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы»

Новый фильм Мела Гибсона – экранизация последних глав четырех канонических Евангелий Нового Завета. Гибсон заставил актеров из разных стран говорить на арамейском и латыни, а американских зрителей – что еще труднее – читать субтитры. Результат оказался совершенно неожиданным: сборы ленты в США уже превысили 300 миллионов долларов, а Гибсона напропалую обвиняют в антисемитизме и порнографическом изображении жестокости. Юрий Сапрыкин посмотрел фильм вместе с духовными чинами РПЦ.

Сеанс задерживался – ждали владыку. Обещал еще подъехать Никита Михалков, но уверенности не было: постановили начинать без него. Тем временем появился почему-то телеведущий Иван Демидов; как выяснилось позже, сейчас он делает телепередачу «Православный обоз». Ожидание коротали за разговорами о DVD, жидкокристаллических экранах и видеопроекторах – в крохотном просмотровом зале кинокомпании «Централ Партнершип» полно аппаратуры. Наконец владыка, епископ Егорьевский Марк, прибыл, все присутствующие (включая Демидова) сложили ладони лодочкой для благословения; я не осмелился. Свет погасили, на экране появилась картинка, будто из текста Пелевина, – иконописный лик с надписью «Icon Entertainmen». Показ фильма «Страсти Христовы» для духовных чинов РПЦ начался. Я, конечно, нервничал больше всех. Мне рассказывали, что кинокритика Гладильщикова после этого фильма отпаивали валокордином, а директор самой крупной и коммерческой киносети города «Каро Фильм» выскочила из зала в слезах. Если фильм так действует на далеких от религиозной экзальтации людей, что же будет твориться сегодня? Опять же, надо самому не оплошать: кругом епископы да протоиереи, одно неверное слово, и все – анафема.

И тут появился Иисус. Он был мало похож на других кинематографических Иисусов, он был мокр и весь дрожал. Он говорил на языке, который я в жизни бы не смог идентифицировать, если б не сказали заранее, что это арамейский, но даже так было понятно, что это Моление о чаше. А потом появились стражники, и полез целоваться Иуда, и начал раскручиваться знакомый сюжет, который, впрочем, не был совсем уж знакомым. На экране происходило много всего, что не прописано в Евангелиях: вот Иисуса, закованного в цепи, тащат к Кайафе, а по дороге ради смеха скидывают на цепях с моста. Вот его поносят и бьют у первосвященника, а стоящий в стороне Иуда вдруг начинает истерически тереться носом о колонну. Вот римские солдаты берут плеть с железными крючьями, чтобы огреть ею Христа, но прежде для острастки вонзают крючья в стол сидящего поодаль надсмотрщика, и как же тот недоволен – испортили мебель. На этих деталях и строится фильм, из них и возникает объемная картинка, которую почти невозможно разглядеть за главным текстом о главном событии в истории: ну кто раньше задумывался, с каким выражением лиц легионеры надевали на Иисуса терновый венец, кому приходило в голову, что они делали это, так сказать, just for fun? В какой-то момент я поймал себя на мысли, что по формальным признакам – это историческое кино, но назвать так «Страсти» язык не повернется: действие будто происходит здесь и сейчас. И я не то чтобы пережил мистический экстаз и вряд ли подпал под действие неизъяснимой божественной благодати, но сердце колотилось здорово, и воздуха ощутимо не хватало.

Пошли титры. Иисус, Мария, режиссер, композитор, второй помощник монтажера, десятый ассистент по кастингу. В зале стояла тишина. Я не заметил, чтобы кто-то заливался слезами или глотал валидол, но все молчали. Мне стало страшно: не иначе, сейчас Мела Гибсона заставят платить по счетам – и за придуманные от себя детали, и за то, что негоже грешному актеру изображать Христа, и за почти садистский натурализм, и за антисемитизм (хотя это вряд ли), и за то, что Гибсон хоть и старо-, но все же католик, а к этой братии у наших отношение известное. И тут раздался голос: «Чего тут обсуждать? Все понятно». И они заговорили. Говорили, что фильм есть за что покритиковать. Допустим, с богословской точки зрения эпизод в Гефсиманском саду некорректен, слишком по-человечески сомневается Христос, но критиковать не хочется. И что кровища рекой в этом фильме – ой неспроста: люди же отворачиваются от страданий и смерти, норовят спрятать весь ужас жизни в хосписы и дома престарелых, и чтобы достучаться до них, нужно пробить слой грязи, нужен шок. Кто-то добавил: «Не зря же Господь попускает теракты». И что антисемитизма тут ни грамма, скорее уж итальянцы должны обидеться, да и то, как первосвященники изображены, в каких одеяниях, – тут и наши православные могли бы начать дуться. И что сделан фильм в единстве двух традиций, восточной и западной, и что это большой привет нам от католиков. А вот с религиозным консультантом фильма (он же переводчик на латынь и арамейский) хотелось бы поговорить подробнее – почему-то все напирали на то, что он иезуит. И один из священников подвел черту: «Можно так сказать: Русская православная церковь одобряет хорошее кино и не одобряет плохого». А другой добавил: «А Беллуччи-то, ой хороша!» А потом попросили показать плакаты для фильма и флаеры (так и сказали – «флаеры»). И порадовались тому, что на плакатах нет Христова лика: наверняка их будут со стен срывать, и еще неизвестно, с какой целью. И я уж не знаю, что чувствовали эти люди, когда на экране Бога приколачивают к кресту, но тут стало заметно, как они начинают заботиться, печься о фильме, будто это их собственное дитя, иногда непутевое, но свое. А отец Владимир из Издательского совета РПЦ и вовсе достал из портфеля пиратский DVD и поинтересовался у девушки из прокатной компании: мол, есть у вас такие? А та строго сказала, что поддерживать пиратов нехорошо. А отец Владимир ответил виновато: «Я ж Святейшему купил. Пусть порадуется».