Живые и мертвые

— Правда, что все началось с советской книжки, которую вы нашли на развале?

Шприц: На блошином рынке мы их нашли. Это были такие папочки, в каждой — по 10 книжек, каждая из которых рассказывала про одного пионера-­героя. Вот эти книжки и зажгли наше воображение.

Климов: Мы отталкивались от нашего детского восторга от иллюстрированных книжек про войну. Их было немного, и они для нас были заменой комиксов.

Шприц: Читать это было невозможно, а вот смотреть очень круто. Вообще, с жанровой точки зрения дети, которые мочат взрослых огнестрельным оружием, — это дико сексапильно. Kids with guns — концепт, который нас реально втыкал.

— И вы сразу решили, что это будет аниме?

Шприц: Мы сперва решили просто сесть и все нарисовать. И уже день на четвертый столкнулись с проблемой, что срочно нужно решить, будет ли это настоящее аниме либо какое-то подражание, стилизация. И решили, что, что бы ни случилось, аниме должно быть настоящее.

— И на что ориентировались? Вот, например, с классическим аниме Осии Мамору «Кровь: Последний вампир» у вас местами почти буквальные совпадения.

Шприц: Ну мы его сто раз смотрели.

Климов: Мы кучу всего смотрели. Нам интересно было свести традицию аниме с традициями Тарковского, Германа и Эйзенштейна, которые у нас тоже есть. Мы в данном случае играем открыто, не притворяемся, что мы что-то новое придумали. Мы хотели их языком рассказать свою историю.

— Ваши пионеры — реальные персонажи, из которых советская мифология потом сделала звезд. Все, кроме главной героини Нади. Почему было не сделать героиней, например, Зину Портнову?

Климов: Истории пионеров-героев всегда заканчивались смертью. Эти произведения написаны по настоящим религиозным канонам, то есть это ­дети-мученики и их жития святых. Мы придумали, что пионеры-звезды должны возвращаться из мира мертвых. А Надя — живая, она современная героиня, а поэтому и легенды за ней быть не должно.

— Она как будто бы все время находится в по­граничном состоянии, в полубреду каком-то. Как будто толком не понимает, что она вообще делает и зачем.

Шприц: Мы так и задумывали. В некотором смысле это метафора того, что произошло с нами: история нашего детства в Советском Союзе, а потом резкое изменение всего. У советского человека была четкая система координат, а потом она разрушилась до основания. То же самое происходит с Надей. Она ни фига не помнит, что случилось. Постоянно приходят какие-то мужики, говорят, что ей надо делать, отправляют куда-то. У нее, конечно, есть внутренний голос, который ее направляет.

Климов: Но вообще это такая эквилибристика ­между нормальностью и безумием, между жизнью и смертью. Для нас самих вопрос тоже остается открытым. Были ли эти столкновения на оккультном уровне или это все бред маленькой девочки? Мы не знаем. Мы создаем мир, в котором нет однозначных высказываний. И самое интересное как раз — это создать такой сложный мир.

Шприц: У нас в ходе работы появился документ, который называется «Мир первого отряда». Там каждая деталь прописана. То есть почему у генерала Белова черная перчатка или вот на шкафу у него стоит бронзовый бюст — это бюст Чкалова. Где висит портрет Нострадамуса, а где Маркса. Все продумано до мелочей.

— У вас главная война ведется не на земле, а между тайными силами, которые контролируют 6-й отдел КГБ и немецкая «Аненербе». Вы эту оккультную историю сами выдумали или обращались к существующей литературе — «Утру магов» Бержье и Повеля, например?

Шприц: Не, ну конечно, мы до фига читали. У меня до сих пор настольная книга «Оккультные силы в СС». Про КГБ мы гораздо меньше нашли, но это и понятно. СССР как победитель мог себе позволить приберечь архивы для себя самих, засекретить их как следует. А у немцев история с оккультизмом и магией раскрылась, потому что они проиграли.

Климов: Происходили, кстати, такие анекдотичные ситуации, когда ты какие-то вещи выдумываешь, а потом уже находишь их подтверждения в документах. Недавно совсем я читал о приказе Гимм­лера командирам СС по возможности совокупляться со своими женами на германских кладбищах, что­бы энергетика героев могла повлиять на зарожде­ние плода и геройский дух перешел в сына или дочь. И это совершенно серьезный немецкий документ со всеми печатями.

— Странным образом из русской традиции «Отряд» больше всего напоминает произведения Павла Пепперштейна.

Климов: По-своему, конечно, он на нас повлиял. А когда мы уже работали над проектом, Паша издал еще «Военные рассказы», которые прямо очень близки к нам были.

Шприц: Я фанат «Мифогенной любви каст». Но вообще сейчас многие люди думают в похожих направлениях. Нам даже приходили письма — вы украли у нас идею, пишет зритель из Омска.

Климов: Это может быть связано с такой глобальной вещью, как нехватка магии в жизни общества, тоска по ней. А в японской традиции магия, конечно, присутствует всегда. Почему у многих возникает Вторая мировая? Потому что ведь такой невероятный энергетический выброс.

— Когда вот с такой сложносочиненной историей вы приехали к японцам, они не покрутили пальцем у виска?

Шприц: Очень трудно адекватно интерпретировать реакцию японцев.

Климов: Они чуткие и пугливые люди. И добиться от них доверия довольно сложно.

Шприц: Да и репутация у нас не очень.

Климов: Имеется в виду — вообще у белых. Немцы, итальянцы, русские — в данном случае неважно. Неяпонец всегда вызывает подозрение.

Шприц: Мы долго пытались найти студию, на которой мы будем работать, но студии нас отвергали. Потому что им казалось, что это дичь. И потому, что не бывает такого, чтобы приходили иностранцы со своими историями и японцы начинали с ними работать.

— Кто же вас в итоге спас?

Шприц: Художники. Продюсеры продолжали относиться к нам со скепсисом, пока художники не прорюхали, что это мир, не затронутый вообще. И значит, это находка.

— А японцев что-то еще смущало, кроме того что вы белые?

Шприц: Им казалось, что у нас слишком много идеологии. Мы расстались с первыми двумя режиссерами, потому что им казалось, что там не должен быть kids with guns, а это должна быть история о том, как плохо детям на войне. А это вообще не то, что мы имели в виду. То есть детям на войне, конечно, плохо, но история не о том.

— В «Первом отряде» довольно точная Россия — все эти березки, церковки, ВДНХ, песня на фронте. Как вы это все японцам объяснить смогли?

Шприц: Мы составляли такие целые каталоги референций. Доходило до смешного — к березе, например, Леша писал: с такой-то высоты начинает­ся преобладание белого над черным. А они потом по этим описаниям рисовали.

Климов: Фильмы мы им пачками показывали. Ну и потом в Москву, конечно, привезли режиссера ­нашего.

Шприц: Сначала прошерстили с ним все московские точки, которые нам нужны были. А потом поеха­ли за город, в деревеньку. И там начался вообще космос. Нам нужна была церковка над рекой. Нам нашли хорошую церковь, мы приехали, а там кладбище за церковью большое и табличка «Штраф за несанкционированное захоронение 3000 рублей». Мы ему это переводим. А он такой — сколько же тогда стоит санкционированное захоронение, если это всего 100 долларов?

Климов: И в этот момент с кладбища выходит жирный кот и держит в руках раздербаненную такую мышь. И он такой: «О! Русские Том и Джерри».

— А документальные вставки, в которых якобы говорят очевидцы событий, психологи и врачи, вы ведь позже придумали?

Шприц: О, это был дипломатически сложный момент — мы про вставки японцам долгое время вообще не рассказывали, потому что волновались, что они нас пошлют. Но в итоге они были в диком восторге.

— Типологически документальные герои у вас очень точно подобраны, вот только ветераны войны лет на двадцать моложе, чем должны быть.

Шприц: Ну это же намеренная игра. Нас часто обвиняют в том, что два, а если честно, три актера довольно узнаваемы. Но мы сознательно это сделали. Хотелось создать условное пространство говорящих голов. Не прикидываться, что они настоящие, а поиграть со смыслами. Не зря у нас актер Александр Пашутин стоит первым.

Климов: А может, и нет… Хотелось, чтобы первое время человек колебался. Чтобы он думал, а может, это все реально, это правда герои войны тут говорят. Или все-таки актеры? Или нет? Чтобы у него возникло сомнение.

— И все-таки, когда смотришь «Отряд», возникает ощущение, что задумывалось это изначально как сериал. Очень много ответов остается за кадром. Кто убил родителей Нади? Откуда катана? Что это за старец-самурай?

Шприц: Это так и было. Мы переформатирова­ли 13-серийную историю в 4 полнометражные серии. То, что мы сегодня видим в кино, — это две полноценные серии. Но якоря заложены и на сиквел, триквел, и есть такое слово — «квадриквел»? Вот до него. И все истории сходятся, все истории замыкаются.

Климов: И вообще, в японской традиции такие сложные миры всегда описываются еще и в параллельной продукции — в сериалах, комиксах, книгах. И у нас это было идеей с самого начала — сделать «Первый отряд» таким мультимедийным проектом.

— То есть будет продолжение?

Шприц: А хочется этого продолжения?

— Хочется, чтоб вы историю до конца рассказали.

Климов: Ну если вам хочется, нам хочется… Зрителю бы еще захотелось. Сценарий второго фильма — готов.

Читать мангу «Первый отряд»