Ответы. Леонид Парфенов, телеведущий

Фильм Леонида Парфенова «Зворыкин-Муромец» покажут по Первому 21 и 22 апреля.

— Почему телевидение первыми сделали американцы — а не Гитлер и не Сталин?

— В Союзе и в Германии этим занималось государство. Немцы первую телетрансляцию сделали к Олимпиаде 1936-го, у нас в 1938-м первый телеэфир — фильм «Великий гражданин». А американцы начали с того, что в 1931-м повесили передатчик на Эмпайр-стейт-билдинг, им важно было распространить сигнал, доставить его в каждый дом. Они подходили к этому с коммерческой точки зрения — потому что уже радио было страшно прибыльным.

— А что, для Гитлера было неважно доставить сигнал в каждый дом?

— Важно, но пропагандистски — оказывается, это стимул послабее. А американцы двигались от рекламы. Им нужно было продать аудиторию. Что они первым делом стали показывать? Бейсбольные матчи и забеги на ипподромах.

— Получается, что телевидение было изобретено, потому что американцы увидели в этом средство извлечения прибыли?

— Нет, все уже было в Технологическом институте в Петербурге. Технологии придумывали все, но нужно было довести их до стадии бытового прибора. Телевидение как сигнал на всю страну и ящик в каждом доме — вот что сделала Америка. Но что сейчас кивать на корпорацию RCA во главе с Давидом Сарновым из-под Минска и Зворыкиным-Муромцем, шефом телеразработок? Вот Сергей Брин: что он — отсюда бы гуглил весь мир? В лучшем случае был бы засекречен ФАПСИ.

— А Зворыкин на какую судьбу для ТВ рассчитывал?

— Он думал, что это будет средство коммуникации. Допустим, где-то в глубинке проводят операцию, а светило медицины из Нью-Йорка может этой операцией по телевидению руководить. То, что все превратилось в шоу, его страшно раздражало, самое мягкое, что он говорил в интервью, — ужас что из телевидения сделали.

— Кажется, Зворыкин — единственный человек, не участвовавший в холодной войне. Бывший белогвардеец, разработчик стратегически важных технологий в США — и при этом свободно ездит в СССР, и при Сталине, и при Хрущеве.

— Мало того. Вот он приехал в Тбилиси, где у него брат работал в 1933 году; брат был репрессирован, из шарашки руководил своим гидрообъектом и за правильное руководство из шарашки был выпущен вольняшкой. Был устроен прием, где первый секретарь ЦК Компартии Грузии Лаврентий Павлович Берия спросил, не хочет ли высокий гость посетить также черноморский курорт Сухуми. Зворыкин сказал, что не успевает, надо в Москву возвращаться. И тогда первый секретарь ЦК Компартии Грузии предоставил ему свой самолет, чтобы гость быстренько успел макнуться в Черное море, — а потом его доставить в Москву. Зворыкина всегда ужасно тянуло на родину, в Муром. Он со своим слугой Линном без конца настаивал рябиновку — притом что рябину в Америке никто не использует, это декоративное растение. А тут серьезные господа подъезжали на хорошей машине и обдирали рябину.

— В фильме про Зворыкина так много игровых съемок, что кажется, логичный шаг — вообще убрать ведущего из кадра и сделать полноценное игровое кино.

— На самом деле я несколько раз уже к этому подступался. Есть разработка фильма про Фурцеву, я себя туда инкорпорировал в роли такого референта-помощника в двубортном костюме. В кино, сделанном на документальном материале, есть очень важная функция — голос Ефима Копеляна, человека, который все объясняет и дотолковывает события. «Семнадцать мгновений» воспринимались как нечто правдоподобное потому, что Копелян свободно связывал вымышленного Штирлица и реального Бормана, сообщая, как один к другому поехал через Курфюрстендамм. В нашем сценарии был кусок — знаменитое заседание Президиума ЦК 1957 года, где Фурцева выступила за Хрущева против Маленкова — Молотова — Кагановича. И вот она выскакивает в приемную, ее помощник (то есть я) говорит: «Могу ли я быть чем-то полезен?» А она: «В некоторых случаях я не нуждаюсь в помощи референтов». И тут должен кто-то объяснить, что в главном корпусе Кремля, после того как умерли Крупская и Мария Ульянова, нет женского туалета. Фурцева бежит в другое крыло, где сидят секретарши, а выскочить в другое крыло — это значит выйти из охраняемой зоны, и она может позвонить оттуда Жукову: «Надо поднимать армию и спасать Хрущева». Даже в игровом кино на документальном материале эта функция — расталдычивания и объяснения — никуда не уходит.

— Нет ощущения, что вы сделали фильм о том, как начиналось телевидение, в тот момент, когда оно заканчивается?

— Вы имеете в виду — пропадает центральное телевидение? Да нет, оно рассыпалось по разным каналам и разным типам картинки, но от этого не стало менее могучим. Центральное телевидение становится центральным за счет того, что создает резонанс: «все видели». В этом смысле даже вирусные ролики — это центральное телевидение. Ощущение одной большой деревни — общее представление о том, какая родинка у Монро или как хоронят Кеннеди, — оно никуда не делось. Есть вещи, которые все видят одинаково. Нет человека, который думал бы, что галстук у Саакашвили синий, — все знают, что он красный.

— Существуют ли какие-то особенности национального телесмотрения?

— Есть принципиальная разница: в пивных странах прайм раньше, потому что новости можно смотреть и в пабе. А в винных прайм позже, потому что все дееспособное население с семи до полдевятого сидит по ресторанам, телевизор только консьержки могут смотреть.

— Вы как-то следите за тем, что происходит на ТВ? Может быть, за опытом зарубежных коллег?

— Там слишком очевидна разница всей системы научной организации труда. В смысле, журналистика там находится в совершенно другой ситуации. Говорить о том, что наше будущее — это CNN, можно, только если в стране есть дебаты уровня Обама — Хиллари. Общественно-политическое вещание не может быть богаче общественно-политической жизни в стране. Я когда в русском «Ньюсуике» работал, к нам приходил польский «Ньюсуик». Вот выходит обложка с карикатурой на Качиньского, потом на Туска, потом на двух Качиньских, потом на Туска — он выиграл первый тур, потом опять на Качиньского — он стал президентом. При этом тиражи польской качественной прессы в разы больше тиражей российской, и все будут про Туска и Качиньского читать, для них это вопрос жизни. А у нас — попробуйте продайте обложки с Грызловым и Мироновым, я на вас посмотрю.