«Проституция среди обеспеченных подростков — не такая уж редкость, особенно если родители религиозные» Франсуа Озон о Марине Вакт, Шарлотте Рэмплинг, геронтофилии и французском отношении ко всему

— И что же, ваш фильм — действительно «Дневная красавица» XXI века?

— Неизбежно: если фильм о проституции, в головах всплывает «Дневная красавица». Я, конечно, смотрел фильм Бунюэля в юности и пересматривал потом. Но «Дневная красавица» — сновидение, она имеет мало отношения к реальности. Это игра художника с аудиторией, а мне хотелось чего-то более похожего на правду. Все вспоминают про Бунюэля, а я-то другой фильм держал в голове — «За наших любимых» Мориса Пиала. Смотрел его подростком — одна из лучших картин о юности. Знаете что? В финале героиня встречается с пожилой вдовой своего клиента, и у меня было два варианта актрисы на эту роль: Шарлотта Рэмплинг или Катрин Денев. Я выбрал Рэмплинг, чтобы не было слишком уж очевидно. Вас, критиков, чтобы не раздражать.

— Даже жалко, что Рэмплинг у вас в фильме так мало.

— Шарлотта в некотором смысле — моя путеводная звезда, со времен нашей работы над фильмом «Под песком». Ее сцена в новой картине — одна из ключевых (хотя мне уже успели намекнуть, что в ней нет смысла). Между главной героиней и ее матерью нет близости, взаимопонимания, поэтому важно было ввести другую взрослую женщину, некую символическую фигуру. Два лица — зрелое и молодое. Диалог между матерью и дочерью невозможен — этот коммуникационный канал должен был открыться где-то еще, с другой женщиной. И я подумал, что было бы здорово пригласить на эту роль великую актрису.

— Героиня Рэмплинг говорит, что все женщины в глубине души хотели бы попробовать, каково это — быть проституткой. Вы с ней согласны?

— Откуда я знаю? Я же не женщина. Это вы мне скажите. На самом деле я думаю, что такие фантазии есть у всех, не только у женщин. Иногда приходится слышать, например от феминисток, что проституция — это унижение. Разве? Всегда ли? Если человек это делает добровольно, с полным осознанием своих действий, и ему это нравится — при чем же тут унижение? Быть объектом желания — разве это не восхитительно? Проституция может быть игрой, в которой ты добровольно отказываешься от власти над партнером, — и иногда это здорово.

— Это что-то слишком французское.

— Да, это французское!

— Там еще какой нюанс: ее мать изменяет отцу с другом семьи — и это ложь. Сама Изабель в конце пытается завести отношения с ровесником — и это тоже ложь. А в ее занятиях проституцией лжи нет.

— Может быть, может быть. Мы видим, как она заставляет себя проводить время с мальчиком своего же возраста — и отчаянно скучает. Она не влюблена и хочет иного — сама не знает чего. Проституция в ее случае — эксперимент, поиск. В этой конструкции деньги, плата за ее тело, выполняют важную символическую функцию — они подушка безопасности, гарантия: я независима, я не испытываю эмоций, я получаю оплату за труд.

— Кстати, деньги эти Изабель, героиня Марины Вакт, вообще не тратит.

— Было бы слишком просто, если бы это «нужда довела ее до проституции». Интереснее изучать героиню из беспроблемной буржуазной семьи, которая делает это по какой-то другой причине.

— По какой же?

— Я встречался с полицейскими, которые специализируются на подростковой проституции, они мне много историй рассказали. В фильме есть фраза «pute un jour, pute toujours», я ее услышал от женщины-полицейского — очень цинично, конечно. Говорит: «Видите вон ту девчонку — она уже никогда не будет в завязке». В числе прочего узнал, что проституция среди обеспеченных подростков не такая уж редкость, особенно если родители религиозные. Была одна девочка из еврейской семьи — стала проституткой назло родителям, протестуя против ограничений, которые на нее накладывали дома. Среди моих консультантов был и психотерапевт — он же и сыграл в фильме врача, к которому Изабель принудительно приводят. Когда она говорит, что хочет заплатить за сеанс из денег, заработанных проституцией, вы видите не срежиссированную реакцию психотерапевта: «Конечно, это же твои деньги».

— Врач еще как-то комментировал ситуацию, в которой оказалась Изабель?

— Да. Он сказал, что в нашем обществе всегда чрезмерно много внимания уделяется конфликту между отцом и сыном, но самые невротизированные, патологические отношения могут складываться между матерью и дочерью.

— Ну, это известный факт.

— А, вы знали? А я не знал, потому что я мальчик.

— Почему Изабель с такой легкостью переступает то, что вообще-то принято считать серьезной чертой?

— Потому что это просто! Проституция сегодня — это очень просто. Два клика — и ты можешь заняться проституцией или стать клиентом проститутки. Она не вовлечена эмоционально, в сцене дефлорации ее как будто нет в комнате — только тело, а она сама — где-то еще. Это история человека, для которого эмоции не равны сексу, они не сливаются, разведены, понимаете? Проституция для нее — игра, эксперимент.

— Но она в итоге привязывается к одному постоянному клиенту, пожилому мужчине по имени Жорж.

— Знаете, девушкам иногда нужно спать с мужчинами намного старше. В таких отношениях есть особая нежность. И что это за проблема такая — секс с тем, кто намного старше? У меня ее никогда не было.

— Вашей актрисе, Марине Вакт было также легко раздеваться, как и ее героине?

— Когда я снимаю сексуальные сцены, я всегда стараюсь объяснить, чего именно мне хотелось бы добиться — что показать, чего не показывать. Если у нас бывали какие-то расхождения, я старался объяснить, почему мне нужно, чтобы она в этом месте разделась. Марина — фотомодель, это автоматически облегчает задачу: она очень уверенно чувствует себя перед камерой, свободно оперирует собственным телом — и ее тело прекрасно (с профессиональными актрисами в этом смысле сложнее). Снимая секс, надо просто делать это с уважением ко всем участникам процесса.

— Как вы вообще ее нашли, Марину?

— Я разных девушек пробовал, и многие даже подходили. Но когда появилась Марина — вот это был момент чистой магии. Гипнотический эффект одновременного присутствия и полного отсутствия — то, что было нужно. Для режиссера большая удача встретить подобную актрису. Она оказалась идеальным холстом, на котором художник может изображать свои идеи, сны, фантазии. У меня, кстати, точно такое же впечатление было от Шарлотты Рэмплинг, когда я ее увидел в первый раз. И знаете, у меня были под конец работы серьезные проблемы. В сценарии был другой финал — на пляже, в присутствии всей семьи, стоит героиня Марины, и у нее в глазах печаль. Но эту сцену оказалось невозможно смонтировать: мы ее сняли, естественно, в самом начале, как и все летние эпизоды, — по идее же проходит ровно год. Но за время работы над картиной Марина так изменилась, что было невозможно поставить в конец эпизоды из начала. Пришлось менять концовку. Глаза стали совершенно другие. Мне кажется, у меня получился оптимистический фильм со счастливым концом. В финале моя героиня находит что-то, узнает что-то, пройдя через серию трудных опытов. Не знаю, как дальше сложится ее жизнь, но она сильный человек.

— Почему вы — уже не в первый раз — используете на саундтреке песни Франсуазы Арди? Ее сейчас все в свои фильмы вставляют, от Уэса Андерсона до Афины Цангари.

— Для французов песни Арди — квинтэссенция меланхолии. Есть стереотипное представление о юности как о самой счастливой поре жизни, и грустная музыка нужна была для контраста: послушайте, молодым и красивым быть не так уж весело. Не хотел я, конечно, снимать про «тему проституции». Идея этого фильма — поговорить о возрасте, который во французском кино часто идеализируется, становится объектом некритической ностальгии. Я вот по своей юности вообще не скучаю, кошмарные времена.

— Вы замечаете разницу между собой тогдашним и современными подростками?

— Дистанция между мной и молодым поколением не так велика, чтобы можно было заметить много принципиальных отличий. Некоторые я вижу. В сегодняшнем мире секс стал сверхдоступен. Плюс — одержимость деньгами: современные подростки растут в либеральном мире, где всему определена своя цена и цену полагается знать.

— Зачем вам в фильме понадобились вставные монологи старшеклассников о стихотворении Рембо «Роман», про легкомысленные семнадцать лет?

— Это очень французская вещь. Ее часто учат в школе. Просто хотелось услышать интерпретацию этого стихотворения современной молодежью. Это документальная сцена: я просто спрашивал «Что вы думаете?» — и снимал ответ. Ирония заключается в том, что в начале стихотворения приводится безапелляционное обобщение — никто не бывает серьезным в 17 лет. Но героиня-то как раз предельно серьезна.

— Старшеклассники у вас там тоже не абы какие.

— Я специально их выбрал. Надо было поместить эту историю в среду интеллектуальной буржуазии, Пятый аррондисман — самый шик. Вы видели фильм «Бум», про подростковую любовь, который был популярен во Франции в 80-х?

— С Софи Марсо? Конечно.

— Так вот, это не моя версия «Дневной красавицы» — это моя версия «Бума».