Интенсивная терапия. Продолжение
Нина Чусова
Режиссер. В 2000 году окончила ГИТИС. Ставит во МХАТе пьесу Мольера «Тартюф» (в главной роли О.Табаков)
Фото: Андраш Фекетэ
– Нина, что такое МХАТ?
– Я еще так мало репетирую, что не могу понять, что это такое – МХАТ и что там происходит, и меры ответственности еще не понимаю. Я и Табакова-то на репетициях и не видела толком – у него «Дядя Ваня» на выпуске. МХАТ вообще сейчас похож на какое-то театральное училище, где в каждом углу репетируют, все аудитории заняты и артисты перебегают от одного режиссера к другому.
– Это состояние должно быть тебе привычным.
– Привычно, но не очень приятно, когда ты сегодня не знаешь, какая у тебя завтра репетиция, и бедный артист зависит еще от трех режиссеров. Но я не жалуюсь, я же понимаю, что сейчас сложилась такая ситуация, выходит много премьер. Но мне, если я завелась на одной репетиции, нужно на следующий день продолжить заводиться, мне это состояние необходимо.
– Ты студенткой о МХАТе мечтала?
– Мечтала всю жизнь, но я и МХАТ – это были для меня две вещи несовместные. Я тогда все мечтала, что вот позовут меня во МХАТ работать – и будет счастье. А потом появилось ощущение, что МХАТ это не счастье, а работа. Люди для меня все-таки важнее, чем театр. С людьми вот какая проблема. Сначала мне нравилось, что артисты много заняты, много снимаются. Теперь разонравилось. Это такая туфта! Актер может играть в каком-нибудь сериале, очень плохом сериале, но чувствует себя звездой. У него еще ничего ни в личной, ни в творческой судьбе не состоялось, но он уже уже «личность», он уже знает, «как делать искусство». Ну и делайте тогда «искусство» в своих сериалах.
– Ты с этим уже сталкивалась?
– Столкнулась однажды. Мне говорили: «Ну если вы не знаете, как решить эту сцену, идите и подумайте. Потом придите с решением, поставьте мне задачу, и я ее выполню». Я на десять секунд тогда замолчала. Потом говорю: «Пока, вы свободны, останемся друзьями, но мне больше с вами неинтересно». Я не делаю разбора пьесы, я пересказываю ее на эмоциональном уровне: «стук, бряк, дыдышц, бумс, а, тыдымс, а в это время…» Актеры ждут, когда же мы будем говорить о сверхзадаче, а мне от них важен эмоциональный накал.
– У Табакова есть свое видение спектакля?
– Естественно, тем более что он человек с опытом, он уже стольких «Тартюфов» перевидал.
– Он показывал мне фиксы, в которых он будет играть Тартюфа.
– Правда? Я просила его об этом, но не думала, что он так серьезно к этой просьбе отнесется. Умница, он к этим вопросам решительно подходит, у него нет такого, мол, обойдемся легким гримом. Нужны зубы – будут зубы, может и налысо постричься, и шрам на лицо приклеить.
– Что от твоей работы останется пятьдесят лет спустя?
– Да, профессия эфемерная, ее как будто и нету. Но для меня это проблемой не является. Мне же кажется, что я вечная. У меня даже страхового полиса пенсионного нет. Мне в бухгалтерии говорят: «Как, вы же не будете пенсию получать! Как же вы живете? А ИНН? А регистрация московская?» А у меня никаких бумаг. Только водительские права, паспорт и загранпаспорт.
Адольф Шапиро
Режиссер. Родился в 1939 году. С 1964 года возглавлял рижский ТЮЗ, распущенный в 1992 году по указу министра культуры Латвии Раймонда Паулса. Во МХАТе дважды ставил «Кабалу святош» М.Булгакова – в 1988-м и 1992-м. Сейчас ставит «Вишневый сад» А.Чехова
Фото: Максим Балабин
– Каким был МХАТ во времена вашей молодости?
– Какая-то жуть была и скука. Я уж не говорю о том, что в силу лет меня тогда более интересовало левое искусство. В конце пятидесятых, когда я был студентом, только-только стали открывать то, что наработали Мейерхольд, Курбас, Таиров, и круг моих интересов находился там. Ко МХАТу как художественному явлению меня присоединила Мария Осиповна Кнебель. То, что говорила о мхатовских принципах Мария Осиповна, не всегда отвечало моим тогдашним воззрениям на театр, но то, как она говорила, необычайно меня впечатляло. Именно через нее в меня проникло обаяние МХАТа – и как технологии, и как отношения к миру. Я пришел к ней, скорее чтобы проверить то, что нужно отрицать, а постепенно стал ее пленником. И вот я докатился до того, что сижу и пишу по заказу «Вагриуса» книгу про Станиславского. Когда мне предложили написать эту книгу, я долго отнекивался, говорил, что есть много людей, которые, в отличие от меня, жизнь положили на изучение МХАТа. А однажды один человек из издательства сказал мне: «Эту книгу нужно написать сейчас, потому что скоро это никому не будет нужно». И тогда я решил, что обязательно напишу ее. Потому что нет идей на все времена, и, может быть, мы сейчас переживаем закат того типа театра, который предложил миру МХАТ.
– Комфортно ли вам работать во МХАТе?
– Мне сегодня некомфортно во всех театрах. По одной-единственной причине: актеры никак не могут сосредоточиться на одной, единственно важной работе – создании спектакля. Идея русского театра, театра-дома, переживает сейчас невиданные испытания, и если она выдержит, чего я ей желаю, то уже в другом, новом виде. Сегодняшняя театральная ситуация противоречит идее Станиславского – идее театра как средства общения; не только отражения улицы, но и противопоставления ей. Сегодняшний театр неприлично зависит от улицы.
– Ваше приглашение в спектакль Ренаты Литвиновой, популярной актрисы, ни разу между тем не выходившей на сцену, – это дань улице?
– Мне нужна была новая Раневская, актриса, свободная от общепринятых штампов. Я и раньше видел Ренату – в фильмах Муратовой. Но тут я включил телевизор и увидел ее в программе «Стиль от Литвиновой». Увидел и даже закричал: да вот же Раневская! Я тогда почувствовал, что этот человек гораздо глубже и умней той маски, того образа, который она сочинила. Хотя и сам этот образ далеко не на невзыскательную аудиторию. То, что она делает, – я имею в виду «Стиль от Литвиновой» – искусство, близкое к искусству примитивистов, оно совершенно законченно по форме, и оценить все обаяние этой формы может только человек взыскательный.
– Не рискуете ли вы, ведь у нее нет театрального опыта?
– Я слишком устал от выверенного театра. Когда-то я был дружен с Алексеем Арбузовым, много ставил его, а он любил участвовать в процессе и по двадцать дней сидел на репетициях. Когда я в конце спрашивал, мол, как вам, он, бывало, говорил: «Все хорошо, только безумства мало».
Анатолий Чирков
Родился в 1936 году. Гример. Работает во МХАТе с 1950 года
– Сколько вам было лет, когда вы пришли работать во МХАТ?
– Четырнадцать. В это время мхатовские старики решили омолодить постановочную часть – тогда набрали учеников в бутафорский, реквизиторский цех, много молодежи пришло в гримерный цех. Человек пять или шесть набрали, и старики стали обучать нас гримерному делу.
– Вы же тогда еще школу не закончили?
– В шестом классе я был, но такая уж была ситуация. Мать говорила: «Иди работай», а у нас здесь дядя работал машинистом, так и я попал в Художественный театр.
– На ком вы учились гримерному делу?
– Учились мы на определенных спектаклях. «На дне», например, где были такие «грязные» гримы, – бродяги ведь. Учились мы мастерству изготовления усов, бород, париков. Учитель мой был Косовский Иван Андреевич, который во втором МХАТе еще самого Михаила Чехова гримировал.
– Тогда ведь, судя по фотографиям, были яркие гримы, сейчас такие не делают.
– Да, раньше гримировали мазками, характер искали. А теперь не грим – макияж. А ведь мне приходилось и Ленина гримировать – я в последние дни Смирнова гримировал, уже на выездных концертах, в Доме союзов.
– Теперь работать неинтересно, да?
– Наш Алексей Мокеевич Гольцов, который два месяца назад умер, – великий был гример, во МХАТе шестьдесят лет работал, все его знали, все республики, он всех Лениных страны гримировал – так вот он в «Театральной жизни» еще давным-давно написал статью «Гибнет профессия гримера», а ведь это давно было, лет двадцать назад. Гибнет искусство гримера. Сейчас в основном занимаются макияжем.
– Какие спектакли вы больше всего любили?
– Они все любимые, к которым руки прикладываешь. Спектакль «Три толстяка» был очень хороший спектакль, толщинки там были, все актеры в гриме пластическом. Потом артисты от него отказались, потому что в каникулы десять раз его приклей на лицо, потом отдери с лица – это что ж с лицом будет?
– Актерам в страшных снах снится, что они вышли на сцену и забыли слова. А чего вы боитесь?
– Я сейчас в своем возрасте ничего не боюсь, да и в молодости не боялся. Потому что я в пограничных войсках служил, на финской границе.