День иранского кино Мария Кувшинова о пикете в поддержку Джафара Панахи

Протест, оказывается, ни фига не сдулся. Запрос на него велик, но формы устаревают и девальвируются стремительно — и любое небанальное предложение на рынке имеет все шансы сорвать джекпот.

В прошлую пятницу, как и в остальные дни моей жизни, я была абсолютно равнодушна к Джафару Панахи. Я видела пустые кресла с его именем в фестивальных залах; я замечала на парижских улицах плакат «Разыскивается…» с изображением Панахи и его соратника Мохаммада Расулова. Я смотрела «Это не фильм» — снятое на телефон кино о том, как режиссеру не дают снимать кино. Наконец, я помню самого Панахи, мощного восточного мужика, еще до приговора и двадцатилетнего запрета на профессию — он сидел в соседнем кресле на одном из показов в Венеции.

В пятницу вечером пришла рассылка с сообщением о Неделе иранских фильмов в «Художественном». Это протокольное мероприятие Минкульта в пыльном государственном кинотеатре — они проходят пачками, и за ними почти никто не следит. Чуть позже критик Борис Нелепо, все-таки прочитавший пресс-релиз, пишет в фейсбуке, что главный гость фестиваля — иранский режиссер Парвиз Шейх Тади, автор фильма «Охотник шабата», в котором дедушка-раввин превращает малолетнего внука в безжалостного киллера. Картина с успехом прошла на Ближнем Востоке, но ее упрекали в перегибах даже иранские парламентарии. Искра была выбита, занялось пламя: Министерства культуры двух авторитарных государств, сажающих своих художников (Панахи и Pussy Riot в этом году номинированы на премию Сахарова), на бюджетные деньги проводят акты культурного обмена, не особо заботясь о пиаре и публике.

Составили письмо, перевели на языки, объявили об одиночных пикетах, нарисовали плакаты, сделали рассылку. Последовала бурная общественная реакция («новое предложение на рынке»), Светлана Рейтер в твиттере схватилась за бейсбольную биту. Назад дороги не было.

В понедельник днем мы с Нелепо отправляемся на пресс-конференцию Недели иранской культуры.

Пресс-центр РИА «Новости»: хай-тек, всепроникающий вайфай, идеальный синхрон в наушниках. «В 2000 году Иран взял курс на диалог культур. Будете ли вы продолжать его в дальнейшем?» — спрашивает журналист у гостя, министра культуры и исламской ориентации Ирана. Следует обстоятельный ответ. Мне кажется, что время нелинейно, раз в одном помещении могут существовать вайфай и говорящая, наделенная душой и телом передовица «Правды» из ранних семидесятых.

Директор Музея современной истории России сладострастно произносит «батик» и «резные шахматы»; я понимаю, что отечественная культурная политика на ближайшие годы определена. Он шепчет «шахматы, батик» — и это команда гипнотизера, которая на несколько секунд погружает меня в ранние восьмидесятые, но бегущая строка технологичного пресс-центра передает сигнал точного времени: «Теперь в Иране разрешен Gmail».

Замминистра культуры РФ Бусыгин докладывает, что иранские фильмы получают призы на всех фестивалях, а завтра будет подписан меморандум о кинематографическом сотрудничестве между нашими странами. Я задаю свои вопросы. Знает ли министр, что призы получает кино, снятое в основном режиссерами-изгнанниками, а вовсе не почетным гостем фестиваля — антисемитом Парвизом Шейхом Тади? И как именно будет проходить сотрудничество между нашими странами, если в Иране актриса за съемки с непокрытой головой получает 90 ударов плетьми? Чиновник устало отвечает, что меморандум — просто декларация о намерениях, так принято, а картины для программы отбирают уважаемые гости. Его иранский коллега в дополнение к ответу 10 минут пересказывает содержание привезенных фильмов. Кое-что кажется занимательным, например, картина о болезни Альцгеймера. Меня посещает пугающая мысль: кто сказал, что мы правы, защищая фильмы, которые нравятся нам?

Встает Борис Нелепо и произносит словосочетание «Джафар Панахи»; иранские журналисты в первом ряду заметно оживляются. Нелепо хочет, чтобы имя повторил кто-то из спикеров, но они вещают на другой волне. Джафара Панахи не существует, такое сочетание букв не встречается в фарси.

Борис — амбассадор иной реальности, в которой неделя национального кино — это разъяснительная работа, километры полиграфии и борьба за качество показа; в идеале, чтоб на кинопленке; кинопленка — это вышак. Только так, полагает Борис, можно привлечь зрителя и совершить культурный обмен. Почему же на сайте «Художественного» до сих пор нет информации о мероприятии, почему пресс-релиз о нем прислали только в пятницу вечером, где полиграфия и реклама и почему все показы (кинотеатр подтвердил) пойдут в самом низком качестве — с DVD? И, кстати, сколько все это стоило Минкульту?

Микрофон берет Андрей Малышев, генеральный директор государственной компании «Содружество», подрядчик мероприятия. О нем мы немного почитали в интернете. Отец Малышева — ректор ВГИКа, брат Антон — помощник полпреда президента в Центральном федеральном округе. (Вечером ректор Малышев выйдет на сцену «Художественного», чтобы проанонсировать визит автора «Охотника шабата» во ВГИК — для передачи опыта.) Оба брата не чужды кинематографу: у Антона в фильмографии — 12 продюсерских работ; Андрей вместе с отцом продюсировал режиссерский дебют Сони Карпуниной и картину «Воин.com» — про дружбу призывника и военкома. Этот фильм, снятый при поддержке Минкульта, вышел в прокат весной и собрал по разным данным от 8 до 13 тыс. долларов (при бюджете в 1,3 млн долларов).

Встав в опереточную стойку, крепко сбитый и улыбчивый Малышев в голубом костюме поясняет, что «рекламы всегда мало, сколько бы ее ни было» (позже в фойе «Художественного» я нахожу штук двадцать буклетов с программой); про затраты Минкульта смотрите сами на сайте госзакупок, раз вы такие умные; зритель на самом деле вообще не отличает DVD от пленки, вот почему все приличные фестивали от нее отказываются. Нелепо, который отличает, заметно расстроен. Доказывать, что белое — это белое, уже нет сил.

Внезапно выясняется, что у министра культуры и ориентации еще много дел, и пресс-конференция сворачивается; напоследок он проходится по «Невинности мусульман».

«Гости приехали, а вы все испортили», — с досадой говорит Малышев. Кто-то с восточным акцентом шепчет: «Молодцы». В дверях нас ловит грустный немолодой востоковед и спрашивает, зачем мы за полчаса разрушили годы дипломатических усилий. «Это же пресс-конференция, здесь можно задавать любые вопросы», — недоумеваю я. «Нет, здесь нельзя. Вы не понимаете, — востоковед смотрит на нас с сочувствием. — Эта пресс-конференция не для таких вопросов». Кивает сокрушенно головой; параллельная реальность, в которой пресс-конференция не место для вопросов, на мгновение сжимает меня в объятиях.

Вечером у «Художественного» собирается компания человек из тридцати, всем очень весело и немного неловко — «пикет кинокритиков», ну о'кей. Прилично полиции, люди в штатском со стеклянными глазами (говорят — это «эшники») и три автобуса на случай задержаний. Сергей Лобан и Марина Потапова приходят посмотреть на происходящее. Арсений Жиляев и Изабель Макгоева тоже здесь и, кажется, собираются украсть протест у кинокритиков. Собираются гости. Пожилая женщина у входа подхватывает под руку случайно проходящую мимо девушку: «Сходите со мной в кино — у меня два приглашения». Девушка неожиданно легко соглашается. Первым в пикет идет критик Максим Эйдис. Полицейский записывает его паспортные данные, докладывает по рации: «Протестуют против ареста режиссера арабского, закон не нарушают». Через 15 минут выясняется, что официальные лица все это время заходят с другого входа, туда отправляется Нелепо.

Андрей Плахов зовет в зал, женщина-организатор выдает нам пачку билетов. Кажется, она польщена неожиданным вниманием. На сцене уже другой востоковед рассказывает, как благодаря Хомейни и исламской революции невероятно расцвело иранское кино. Новый фильм Парвиза Шейха Тади «Дни жизни» о войне между Ираном и Ираком — типичная (по выражению критика Василия Корецкого) «поэтика мясокомбината». Госпиталь, натурализм в изображении ран, доктор кричит: «Сейчас я ему ампутирую обе ноги». В принципе, похоже на «МЭШ», смотреть интересно, но неловко оставаться в зале, пока товарищи мерзнут на улице.

Встаю у входа с плакатом «Free Jafar Panahi». В кинотеатр забегают опаздывающие: женщины в платках и серьезные мужчины. Шевелят губами, читая надпись, некоторые улыбаются и приветливо машут. Подходит иранец, потом другой, сочувственно кивают головой. Кто-то из них шепчет: «У нас многие сидят, и режиссеры, и спортсмены». В середине показа зал покидают посол и другие официальные лица. Курят на крыльце, недовольно и устало косятся на нас. Полиция оттесняет очередного пикетчика, чтобы выпустить кортеж.

Старший из полицейских явно неравнодушен к Нелепо, одетому в зимнее пальто с меховым воротником. Вызывает его на разговор, рассказывает, что в 23 у него уже родился ребенок. Пытается понять, зачем нам Панахи; для упрощения коммуникации Нелепо врет, что знаком с режиссером лично. Тогда понятно. Спрашивает, хорош ли выдвинутый на премию «Оскар» «Белый тигр» Шахназарова, — скачал, но посмотреть еще не успел, трейлер понравился. Интересуется, ходит ли Борис на белоленточные мероприятия, и заметно расстраивается, когда выясняется, что ходит.

Как и мы все, полицейский надеялся, что, может быть, есть еще какие-то другие люди, но нет — одни и те же.

Полицейский помладше просит побыстрее закончить, потому что он живет в сорока километрах от Москвы, там у него жена и любовница. Еще один советует Нелепо подкачаться: «Из тебя может получиться Немцов. Я как-то его задерживал, разговорились. Он вот спортом занимается». Предлагаем полицейским билеты на иранский фильм «Альцгеймер», они присматриваются, но не берут: «Четвертого? Я в наряд».

Чем темнее и холоднее становится на улице, тем сложнее не думать о том, что жизнь человека проходит в нелепом (прости, Борис) служении условностям. Для каждой, придуманной и вымученной, приходится строить отдельную реальность с непроницаемыми перегородками. Жалко всех. Кинокритиков, которые выходят на улицу ради арестованного режиссера, отлученного от профессии на другом конце света. Мента, который опаздывает к жене и любовнице. Выпускников ВГИКа, которые снимают несуществующее кино про дружбу призывника и военкома. Востоковеда, которого не понимают идиоты хипстеры. Хипстеров, которые не понимают востоковеда, за шестьдесят лет так и не узнавшего, что такое свобода. Хмурых иранских чиновников, которым в далекой северной стране испортили праздник. Напряженных иранских журналистов, которые вынуждены шепотом благодарить странных русских. Выдающегося режиссера, который встретит отмену запрета на профессию уже семидесятилетним.

Не жалко, пожалуй, только семью Малышевых, но ведь они и сами не захотят, чтобы их жалели.

И да, у меня осталось довольно много билетов на фильм «Альцгеймер» — никому не надо?