Молчи, женщина

 «Продукт» Марка Равенхилла на Фестивале современной британской драматургии

Британец Равенхилл — автор «Шопинг & Fucking» и «Откровенных поляроидных снимков», постановки которых в Лондоне в конце 90-х совпали с театральной революцией, названной In-Yer-Face и приведшей на сцену злые пьесы молодых маргиналов. В Москве Равенхилла ставили Субботина и Серебренников, что совпало с рождением нашей собственной «новой драмы». Сейчас Равенхилл приезжает на фестиваль новой британской драмы с пьесой «Продукт». Главный герой, кинопродюсер, рассказывает актрисе, не произносящей за весь спектакль ни слова, сюжет будущего фильма о любви и ненависти между мусульманином и блондинкой. Продюсера играет сам Равенхилл.

— Где вы сейчас?

— У себя в лондонской квартире, в районе Барбикана. Сейчас полдень, пока сижу работаю, несколько часов еще попишу.

— Мне кажется или «Продукт» очень отличается от прежних ваших вещей?

— Я пытался понять лично для себя — хотя сейчас этим озабочены многие, — как писать об исламе на Западе. То, что происходит между нашими культурами, — большая проблема; многие не представляют, как к ней подступиться. И мне пришло в голову сделать вещь такую простую, чтоб я сам мог ее сыграть. Это пародия на голливудский боевик, вообще на голливудский способ рассказывать истории. Мы же все любим Голливуд, знаем, что это все клише, — и все равно радуемся.

— А зачем актриса, которая все время молчит?

— Затем, что в театре очень многое воспринимается через реакцию того, кто слушает.

— Главный герой очень неприятный.

— Да, он хам. К тому же голливудский продюсер — у них работа такая.

— Мы вас знаем как человека, который, что называется, вскрывает социальные язвы. Что в Англии в этом смысле изменилось с тех пор, как вы написали «Шопинг & Fucking»?

— За эти десять лет — много чего. Возникло разочарование в правительстве Блэра, страх терроризма и страх от того, как этот страх используется правительством Блэра, чтобы ограничить права человека.

— В ваших прежних пьесах мир делится на тиранов-отцов и безвольных, слабых детей, и вы как автор всегда были на стороне детей. Сегодня вам почти сорок лет — с кем вы теперь?

— Формально — среди отцов. И мне нравится этот возраст. К слову, сорок мне исполнится в Москве — 7 июня.

— Придумали, как будете отмечать?

— Может, найдете грузинское вино? Можно договориться на этот счет с вашим правительством?

— Следите за нашей политикой?

— Просто я только что из Тбилиси. Меня там чудесно принимали в Театре Руставели, я встречался со Стуруа. Они там очень сердятся, что Россия не хочет импортировать их вино, очень сердятся.

— А в Москве вы ведь уже были?

— Да. В очень странном ритме живет город, по ощущению похоже на поэзию Маяковского.

— Есть легенда, что в день премьеры «Шопинг & Fucking» в том же театре на другой сцене играли пьесу Пинтера. И якобы аплодисменты вам заглушали пинтеровский спектакль. Так и было?

— Там просто плохая звукоизоляция была, не так уж мне и хлопали.

— Появился ли с тех пор в Лондоне кто-то, кому хлопают громче?

— Да полно. Наша театральная культура основана на драматургии, режиссер как фигура в театре у нас относительно недавно возник, поэтому главный человек в театре по-прежнему автор пьесы.

— Когда вы станете старым, как Пинтер, что будете делать?

— Писать буду. Писательская карьера — это такой марафон, и я хочу распределить силы до самой смерти. Не хотелось бы остаться в памяти писателем какой-нибудь одной идеи.