«Мы видели два типа свинохозяйств» Борис Хлебников и Александр Родионов — о фильме «Долгая счастливая жизнь» и проблемах фермеров

— Я где-то читала, что все началось с того, что вы поехали в жюри мурманского фестиваля «Северное сияние» и вам там так понравилось, что вы решили снимать кино именно там.

Борис Хлебников: Нет, не совсем так. Мы с Сашей ездили выбирать натуру и решили, что будем там снимать. И тут нам позвонили и предложили поехать в жюри в Мурманск. Мы съездили в Мурманск, посмотрели фильмы и вернулись обратно выбирать натуру. Нам еще и весь бензин оплатили. Так что тут был шкурный интерес.

Александр Родионов: Да, а потом мы начали изучать устройство фермерского хозяйства. Изучали всеми способами, кроме практического. Я обманывал девушек в «Россельхозбанке», притворяясь фермером, который хочет взять кредит на бурение скважины, ведение хозяйства и прочее.

— Поверили?

Родионов: Они, скажем так, крайне квалифицированно оказывали помощь. И мне стыдно вспоминать это подлое вранье. Но это один эпизод, а так мы много чего делали. К сожалению, мы очень долго работали над сценарием — фермерское хозяйство очень специфическое. С одной стороны, это часть социальных возможностей, с другой стороны, тип землепользования. Оказалось, что нужно было либо к хирургу идти, чтобы как-то свое сознание изменить, либо очень долго привыкать и узнавать. К хирургу страшно, решили, что проще взять много интервью. Мы сходили на съезд АККОР (Ассоциация крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России) и потом ездили к людям, с которыми там познакомились. Кого-то находили по объявлениям «продаю картошку» и нагло к ним ехали. Никто не послал, доверчивость и открытость бескрайняя.

— И выяснилось, что им так же тяжело вести дела, как вашему герою?

Родионов: Те два человека, что ярче и убедительнее всех жаловались на то, как им тяжело, в своих регионах стали доверенными лицами Путина. Такая драма и трагедия. Все их слова были очень точные, горячие и правдивые. Жаловались они на все. Например, на «Единую Россию», которая не дает кандидату «Аграрной партии», еще существовавшей на тот момент, участвовать в выборах депутатов на предыдущих выборах. Как ему козни строили, как его «Единая Россия» уговаривала в себя войти, а у него рефреном было, что «он не продаст душу дьяволу». Через год после этого «Аграрная партия» на уровне верхушки влилась в «Единую Россию», и сейчас ее не существует. Я в этом некомпетентен, да и нам тогда было все равно, мы не про политических деятелей думали, наш герой совершенно не член партии. Ему это все неважно. Грустно, потому что эти яркие люди, у которых что-то болит, оказались наедине с еще большей степенью вызова их мировоззрению и принципам. А поскольку ярких в их возрасте и области мало, искать доверенных лиц, наверное, было больше негде.

— Ну их же не под пистолетом заставляли это делать.

Родионов: В этом-то и драма, но это уже другая история. Нам же нужно было выбрать тип хозяйства, которым занимается наш герой. Когда-то давно, в древних вариантах, он был животноводом, потому что хотелось, чтобы Борис оказался в ситуации, когда нужно пасти стадо, а оператора бы все время затаптывали коровы или свиньи.

Хлебников: У вас еще была эстетическая идея, что в конце, когда герой берет оружие, параллельно должны расстреливать кучу свиней, чтобы их трупы лежали по всей ферме.

Родионов: Я просто хотел, чтобы у ребят был шашлык на площадке. Я это по-дружески сделал. Нас консультировал один замечательный бизнесмен из антифермерского бизнеса, того, за которым будущее, — большого холдинга, который покупает землю. Это был очень мудрый человек, который смог нам логически, а не эмоционально объяснить, почему при существовании огромных агрокомплексов маленькие фермы тоже необходимы для страны. Фермеры объясняли эмоционально, и при этом всегда было чувство, что ты в какую-то пропасть смотришь. А когда тебе человек, который выбрал другое, говорит, что фермерство необходимо даже в его мире, то начинаешь думать, почему же ему тогда не помогает государство. Бабушка, когда я ей это рассказывал, хмыкала и говорила, что она это все уже видела в Советском Союзе. Общий смысл был в том, что фермерские хозяйства помогают развивать и продвигать разнообразные породы скота и сорта сельхозрастений. Только в разнообразии маленьких хозяйств можно быстро добиваться апробации нового сорта, только так у него могут появиться вариации. По сути, фермерские хозяйства — это маленькие опытные площадки. В общем, если что — можно сделать прекрасную ферму, только нужно быть в плаще-невидимке, чтобы никто не знал, что твоя ферма существует.

— А ферма, на которой вы снимали, действительно существует?

Родионов: Да. В реальности, правда, там животноводством занимаются. После картофелеводства свиноводство по рациональности второе.

Хлебников: Мы видели два типа свинохозяйств. Точнее, одно мы даже не видели, нам человек рассказывал, как там все было устроено, но он очень увлекательно рассказывал — все оживало перед глазами. Мы приехали в деревню на дороге в Карелию. Было известно, что там есть человек, который держит свиней. Он повел нас на экскурсию. Сначала завел нас в дом; на втором этаже деревенского дома у него был молодняк, потом он повел нас в свое свинохозяйство. Мы шли сначала по лужам и болотам в лес, а потом шли по лесу несколько километров. Затем он сказал, что если бы мы были здесь два года назад, то сейчас у нас под ногами начали бы бегать маленькие поросята, потом появились бы большие свиньи, которые бы перебегали дорогу и хрюкали из-за кустов. Когда мы вышли в этом дремучем лесу на большую поляну с холмом, на его верху стоял сколоченный домик, где раньше сидел человек с ружьем и охранял партизанское свинохозяйство. На поляне были выкопаны большие траншеи, где под целлофаном жили эти свиньи. Когда им нужно было обедать, он их созывал свистком, они прибегали — их кормили, потом они опять разбредались по лесу, а вечером приходили спать в свои блиндажи. Почему это происходило? Во-первых, это — незаконная бесплатная земля, за которую не нужно платить аренду. Во-вторых, это очень далеко. А человек с ружьем для того, чтобы односельчане не перли этих свиней, не разоряли его хозяйство. Так получатся уже два врага.

Родионов: За этим лежала еще и экономическая мудрость — у свиней, которые откармливаются, бегая, будет мясо качественнее, без жирного толстого сала.

Хлебников: Я потом стал расспрашивать умбских фермеров, они говорят, что это заблуждение. Свинья, которая на ферме растет, лучше и продать ее проще.

Родионов: Драма была в том, что у нашего героя все равно все упиралось в ветеринара. Он должен был ему разрешить их продавать, а ветеринар решил, что у свинюшей ящур, а в лесу просто кусались комары. Ветеринар говорит, что это ящур, а герой знает, что это комары. Все закончилось экономической трагедией.

Хлебников: Помните, он рассказывал, как свиньи вооружились в своих блиндажах в какой-то момент? Свиньи где-то раскопали ящик патронов времен войны и сожрали их. А потом срали ими у себя в блиндажах. Абсолютно бредовое партизанское хозяйство. Второе хозяйство то, где мы снимали. Думаю, что его история — совершенная правда. Мы нашли ферму уже заброшенную, никто там не работал, ничего там уже не было. Ее хозяин разрешил нам там снимать, и мы с ним очень много разговаривали. Он рассказывал о том, какое у него было хозяйство, как он оберегал свиней от медведей и разные приключенческие истории, но как он закончил, не говорил. Мы узнали от местных жителей, а он отнекивался, что ничего такого героического не было. В общем, у него чуть ли не две тысячи голов было и он даже наладил поставку мяса в Мурманск, но как только у него все наладилось, его все начали дербанить — местные власти, ветеринары, бандиты, милиция. Милиция начала пошагово отбирать у него хозяйство и последнее, что у него осталось, — две легковые машины и трактор. Он знал, что приедут и их забрать, и набил их какой-то взрывчаткой. Когда за ними пришли, он спустил собак и взорвал машины. Вроде никогда не пострадал, но как его не посадили, я не знаю.

— То есть у вас фактически реальная история?

Хлебников: Которую мы узнали уже на середине съемки. Местные жители стали открываться и что-то рассказывать, и выяснилась такая подробность. В Умбе еще было второе хозяйство — действующее, хозяин которого скупает все вокруг. У него большой бизнес, он занимается строительством, но отец его был председателем местного колхоза. Он абсолютный патриот своего отца и его дела. У него идеальная ферма — чистая-чистая, коровы стоят чистые-чистые, переработка молока, сыра, творога, но единственное, чего он добился, — он продукцию развозит по местным магазинам и чуть-чуть в соседние поселки. Он занимается этим лет пять из-за соображений «отец это делал, жалко все это, я вырос на этой ферме» и он до сих пор в ноль не вышел, все это убыточно, но он может себе это позволить.

— Вы же изначально планировали сделать «Долгую счастливую жизнь» чем-то вроде ремейка «Ровно в полдень», перенесенного на российские реалии.

Хлебников: Да, но в результате все ушло, и вот по какой причине — для меня невозможно сделать ярко выраженного героя.

— Это вообще проблема современного российского кино — у него нет героя.

Хлебников: Да, потому что нет злодея. Понимаете, у американцев в сознании такая вещь — есть полиция, но мерзавцы внутри нее могут быть. Суд нормальный и закон есть, но, в принципе, могут быть судьи, которых можно подкупить. Политика — грязная вещь, но политики выборные, и всегда можно с ними чего-то добиться. А у нас абсолютный хаос и каша из огромного количества комплексов, непроходимый и неразбираемый ужас. И героя как такового не может быть, потому что непонятно, против кого он должен бороться. Если американский герой попадет в систему хаоса, он моментально растворится, сразу же станет не четким американским героем, а путаным русским, который такой же путаный, как и его враг. В этом смысле американский вестерн невозможен, потому что там есть четкие враги, четкие герои и четкое правосудие, а у нас все друг друга запутывают моментально.

— Нет, ну ваш персонаж все-таки ведет себя как герой — пусть и не как герой классического американского вестерна.

Хлебников: Если вы будете смотреть на произошедшее в фильме как на реальный случай — заметку в ленте новостей, вы подумаете: «убийца, преступник», если чуть-чуть расшифровать — «дурачок», если это заметка в «Русском репортере» — «жалко, нормальный мужик, попал во всю эту историю, довели же его». Кто он — дурачок, преступник или нормальный парень, которого до чего-то довели, вообще непонятно. У Саши было очень хорошее определение. У нас есть Володя, который скупает все земли, и есть Саша, который фермер. В системе отношений, которая бывает в жизни, один — отличник, второй — двоечник. С одной стороны, Володя — гад. С другой стороны, он эффективный и если бы условия были чуть-чуть другие, хоть немного экономически выгодные, то он намного лучше Саши организовал бы фермерское хозяйство. Гадом он является поневоле, но все равно он — отличник, потому что встроился в это и понимает, как себя вести. Они сложные. Это в администрации кромешные му…аки, советские, бесполезные. Володя, наверное, негодяй или не очень хороший человек, но полезный, а Саша не очень полезный, но приличный, понятный мне человек.

Родионов: Когда на этих людей смотрит крестьянин, который живет в этих местах, он не чувствует никакой разницы между нашим главным героем и его плохим другом. Оба будут плохие паразиты, сосущие для себя эгоистические копейки из людей и земли.

Хлебников: Как в «Семь самураев», когда они едут мимо могил, а все уже растят рис, повернулись к ним жопами и даже не смотрят на них. Последнее, что говорит самый мудрый и пожилой самурай: «Крестьяне всегда побеждают».

Родионов: А у нас всегда проигрывают.

— Вот еще интересный момент, помимо отсутствия выраженного героя, — условная новая волна российского кино говорит об очень важных вещах, но очень тихо.

Хлебников: Нас Максим Семеляк так и назвал — «новые тихие».

Родионов: Я тут, слава Богу, не при делах, но, глядя со стороны, могу сказать, что для того, чтобы что-то сказать, нужно выбирать самый эффективный способ. Если ты хочешь сказать, что нужно исправить что-то в стране, что нужно верить в Бога или какие-то такие послания передаешь, то самое дурацкое, что можно для этого сделать, — снимать для этого фильмы. Фильм длинный, минимум час, кто-то не досмотрит, кто-то опоздает, кто-то вообще не увидит. Нужно либо прямо сказать, либо плакат нарисовать. А те, кто делают фильмы, хотят показать то, что они показывают в фильме, но не сказать что-то. Давайте просто допустим, что они не собираются говорить о чем-то, а собираются только сказать что-то. Сказать что-то не для того, чтобы сказать о чем-то. И делают это в течение часа — полутора часов. Какая может быть в кино агитация, если кино у нас уже совершенно не важнейшее из искусств. Важнейшее из искусств — это снять ролик, который никто не видел, но все имеют о нем представление. Как в случае с Pussy Riot. Думаю, что аудитория этого ролика драматически не совпадает с количеством людей, которые его смотрели. А фильм — это тот случай, когда аудитория равна количеству посмотревших, либо она меньше, потому что есть люди, которые могли посмотреть его в неудачный момент своей жизни или дня и ничего не поняли. Значит, людей, которые получили послание этого фильма, еще меньше, чем людей, которые увидели этот фильм. Поэтому для агитации, для разговора напрямую кино сегодня одна из наименее эффективных вещей.

— Никто не говорит об агитации. Есть, например, фильм «Брат», он выстрелил, а «новые тихие» работают на какую-то свою, очень ограниченную аудиторию.

Хлебников: Этот вопрос задают все, я не могу на него ответить. Пока все так происходит. Искусственно это переделать нельзя. Специально громко ничего сделать нельзя.

— В любом случае у вашего кино есть условная динамика — такой велосипед, который очень-очень долго разгонятся и вот, разогнавшись, по логике, должен в какой-то момент столкнуться со стеной, а человек, который на нем едет, в какой-то момент его отпускает, и велосипед улетает в пустоту. То есть вместо точки в конце — многоточие.

Хлебников: Трагедия моего сознания состоит в том, что мне кажется, что все мои фильмы с точкой. Я не знаю, что дальше рассказывать. Мне кажется, у меня нет ни одного фильма с открытым финалом. В последнем фильме героя либо посадят, либо грохнут на месте. По большому счету все равно. Мне кажется, что это абсолютный финал. Там нету множества вариантов развития событий. Если он чуточку будет сопротивляться, его убьют, если он будет поступать по закону, его посадят. Это, мне кажется, уже технические уточнения. Тут все и должно закончиться.

Родионов: Борис верит в неотвратимость закона.

Хлебников: Меня даже спрашивают, почему открытый финал в фильме про ресторан. Блин, я не знаю, что там еще рассказывать. Как они разошлись с синяками по домам?