«Линкольн» Стивена Спилберга Почему он имеет к нам отношение
В США фильм Спилберга о борьбе Линкольна за отмену рабства номинирован на 12 «Оскаров», в России он имеет все шансы затеряться как случай из чуждой законодательной практики. Мария Кувшинова — о том, почему на него все-таки стоит обратить внимание.
Русское сознание солипсично, спилберговский «Линкольн» кажется нам слишком святым и слишком знакомым: в доброжелательном прищуре Дей-Льюиса мы узнаем мимику «самого человечного человека», в диалогах президента с народом — мизансцену «Ленин и печник».
В действительности такая трактовка лишь штрих к социально-демографическому портрету интерпретатора; говоря современным языком, если ты не видишь Ленина в Линкольне, то тебе завтра в школу (в том же ряду попытки разглядеть Путина то в новом Джеймсе Бонде, то в милиционере Журове из «Груза 200»).
Очевидно, однако, что Спилбергу не было дела до рассказов Зои Воскресенской и стихов Твардовского, а в США существует собственная иконографическая традиция изображения отцов нации. Тедди Рузвельт отказался стрелять в медведя в 1902-м, после чего его имя навсегда приклеилось к плюшевой игрушке; оппозиционный журналист Ленин тогда ютился в Лондоне, в двух комнатах без мебели — и легенд о нем не слагали.
В России всего за сто лет и частично на наших глазах христианские мученики были механически заменены на пионеров-героев, которые в свою очередь были механически заменены на христианских мучеников. Остается позавидовать монолитности и непрерывности американского мифа, совершенным визуальным воплощением которого стала картина Спилберга.
Этот «Линкольн» — грандиозное произведение религиозного искусства XXI века, Сикстинская капелла, в которой главному герою отводится роль не Ленина, но Христа; режиссер крупными мазками и с собственными вариациями воссоздает иконографические сюжеты, финал с умирающим президентом — и вовсе канонический Cristo morto. Герой Дей-Льюиса — надмирное существо, уже перешагнувшее порог святости, Христос между распятием и вознесением.
Как ни глупо прозвучит, религия, в честь которой создается спилберговская монументальная живопись — это демократия; и тут чужой миф неожиданно смыкается (или должен бы сомкнуться) с нашей реальностью. Последние полчаса фильма — утомительный, на первый взгляд, законодательный процесс, в ходе которого часть парламентариев требует сохранить рабство, а другая — требует его отмены (у нас, кажется, отмене рабства посвящено всего одно произведение аудиовизуальной культуры — ролик банка «Империал», снятый в середине 1990-х Тимуром Бекмамбетовым).
В религии, в которой Линкольну отводится роль Христа, Спилберг берет на себя функции Бога (как любой режиссер в любом фильме, впрочем), каждому публично воздавая по заслугам: в сцене голосования он просто называет поименно всех, кто был за отмену, и всех, кто был против.
Хотелось бы, чтобы хотя бы через 150 лет в России тоже появился фильм, в котором поименно назвали бы всех голосующих против и голосующих за.