«Они повзрослели за два дня» Мумин Шакиров — о поездке в Освенцим сестер Каратыгиных, которые считали холокост клеем для обоев

— Общественность отреагировала на сестер Каратыгиных так же, как на Свету из Иванова, — увидело в них яркий пример безграмотности провинциальной молодежи и предмет для злых насмешек. Но вы почему-то посчитали, что они заслуживают большего внимания. Почему?

— Я читал отзывы и отслеживал всю реакцию, и она была неоднородной. С одной стороны, случилось осеннее обострение у антисемитов, которые всегда только и ждут момента, чтобы впрыснуть свой яд. Другие больше смещали акцент на школьное образование. А мне было просто по-человечески интересно разобраться, из какого сора растут такие цветы жизни, как эти девочки. Ведь эта телевикторина не шибко умная. Список вопросов, с которыми я потом ознакомился, ввел меня в ступор — там были, например, такие: «Что общего между интимной стрижкой и Бермудским треугольником?» или «Кто на снимке — жена Абрамовича или Мэрилин Монро?» И тут же в одном ряду с интимной стрижкой вопрос: «Что такое холокост — пятьсот рублей…» Мне это показалось некой фальшивой нотой, а ответ «клей для обоев» прозвучал уж совсем как фальшивый аккорд. Я предположил, что все подстроено специально, ради рейтингов. Поэтому я решил найти этих девчонок и во всем разобраться. И девочки с радостью согласились прийти.

— При этом, придя к вам на передачу, они так и не потрудились узнать, что же такое холокост. Они даже не очень понимали, кто такие евреи, — то есть не проявили минимального любопытства. Почему вы решили, что ими все же стоит заниматься дальше?

— Это правда. Но когда ты сидишь рядом с людьми и общаешься тет-а-тет, то видишь больше. Было понятно, что эти девчонки честны и чисты. Я не увидел никакого порока в их глазах, кроме того, что они, как все молодые люди, хотели прославиться. Я пригласил на передачу еще и директора фонда «Холокост» Аллу Гербер, которую  до эфира попросил: «Алла Ефимовна, давайте мы будем с девочками говорить абсолютно на равных, с уважением. Они наши гости, не будем подвергать их обструкции, что бы они ни говорили». В результате, мне кажется, мы подобрали очень верную интонацию, и стало очевидно, что это очень незащищенные, нежные создания, которые просто многого не знают. Я увидел в них приличных людей.

— Как вы деньги на фильм нашли?

— Это было непросто. Видимо, образы, возникшие в результате передачи на радио «Свобода», не слишком вдохновляли потенциальных спонсоров. Но спустя полгода поисков меня связали с Мареком Радзивоном, руководителем Польского культурного центра в Москве. Он пришел в дикий восторг от моей идеи и пообещал, что найдет мне деньги на проект. И тут меня как раз выгнали с радио «Свобода», как и большинство моих коллег, и у меня образовалось много свободного времени. Польский культурный центр взял на себя все траты на поездку. Я позвонил девчонкам, они были согласны и даже для такого случая сделали себе загранпаспорта, заплатив из маминой пенсии по 3000 рублей за оформление — немалую для них сумму. Ведь они никогда раньше не были за границей. Потом нам помог Немецкий культурный центр им. Гете, а когда вышел трейлер, на постпродакшене нас подхватила еврейская община и Российский еврейский конгресс.

— Как вели себя девочки, первый раз попав за границу?

—  Для них выезд за границу — это было все! Им было страшно интересно, как это, когда вокруг чужая речь. И, конечно, они думали о сувенирах, о магазинах — обо всем, что приятно русскому человеку за границей, несмотря на то что в Москве есть все то же самое. Сев в поезд Москва–Варшава, они сразу вытащили бумажки, на которых были выписаны разные слова: «день добже», «сколько это стоит», не поленились, выяснили, как будет по-польски «магнитики». Кстати, они впервые в жизни держали в руках евро — прощупывали эти бумажки, прижимали их к груди — было очень любопытно за ними наблюдать. Почему-то очень живую реакцию вызвал «Макдоналдс», хотя, казалось бы, в Москве этого полно. В фильме очень живая сцена, когда Женька завизжала: «Ааа, «Макдоналдс»! Картоха фри!» Хотя мама им в дорогу наварила столько, что они меня закормили домашними котлетами.

— Дорога прошла без неприятных приключений?

— В поезде у нас случилась одна ссора, которую, к сожалению, мы не смогли снять. Я как-то спросил девочек: «Почему вы, зная, что не смогли на телевидении ответить на вопрос про Освенцим, к моей программе все еще так и не поинтересовались правильным ответом? Значит, вы не любопытны?» На это Женя ответила: «Да, я не любопытна!», резко вскочила, вылетела из купе — и в слезы. Видимо, этот вопрос прозвучал осуждающе. Это такая частая журналистская ошибка, когда по твоему вопросу собеседник понимает, что ты сам думаешь по этому поводу. В интервью с политиками, губернаторами — такое иногда позволительно, но в разговоре с такими нежными существами, как мои героини, — это было лишним.

Был, кстати, еще один очень запомнившийся мне момент. Ксения рассказывала про свою жизнь и вдруг при слове «мама» она разревелась. У них есть какая-то душещипательная любовь к матери, для них крайне важно, чтобы они что-то сделали значимое в этой жизни, и это увидела мама. Я тогда понял, что мама тоже должна стать одной из героинь фильма.

— Расскажите про их реакцию на Освенцим?

— Это был для них шок. Нас встретила переводчица пани Магда и начала монотонно и подробно все рассказывать, проводя нас из корпуса в корпус, — про детей, про газовые камеры, про «Циклон Б», про опыты псевдодоктора Менгеле над близнецами. Точкой, когда их психика не выдержала, стал момент, когда они увидели эти тысячи туфелек, взрослых и детских. Женя отошла к окну и разревелась. Когда она выплакалась, мы продолжили экскурсию. Это был такой катарсис.

— Как вы думаете, это поездка на них повлияла?


— Думаю, что эта история немного изменила их. В начале картины есть эпизод, где они рассказывают, как вели себя после той злополучной телепередачи: «Вот мы идем в метро и думаем — смотрите на нас, это же мы, те самые, кто были по телевизору!» Они совершенно не парились, что за этим словом, которого они не знали, стоит колоссальная трагедия. Во второй же части фильма есть их длинный монолог о том, что с ними произошло в результате посещения лагеря Аушвиц-Биркенау. Они очень пожалели, что раньше не интересовались ни Второй мировой войной, ни историей холокоста. Как я написал у нас на сайте, они повзрослели за два дня. Но важно сказать, что я совершенно не пытался их перевоспитывать, я просто хотел дать им возможность увидеть что-то другое, чем то, что они привыкли видеть каждый день. Мой сын шутит: «Ну папа, ты гений! Ты их впервые в жизни вывез за границу — и сразу в Освенцим!»