Для тех, кто свалился с Луны

Текст: Тим Адамс/The Observer
Фотография: Линн Голдсмит

Каждый получает те похороны, которые заслужил. Майкл Джексон провел большую часть своей жизни, пытаясь превратить свой дом в парк аттракционов, — теперь его останки упокоились навечно (или по край­ней мере до тех пор, пока не разрешится семейный спор о месте окончательного погребения) в парке аттракционов для мертвых.

По дороге к мавзолею на лос-анджелесском кладбище Шелестящий Дол, где упокоился прах Джексона, я проезжаю Дремотный участок и Колыбельный участок, медленно поворачиваю в проезд Вдохновения и, разумеется, оказываюсь в переулке Памяти. Шелестящий Дол — это кладбище из романа Ивлина Во «Незабвенная», сатирического описания голливудской похоронной индустрии, место, где сама смерть выглядит чем-то сахарно-инфантиль­ным (Джексон, без сомнения, эту концепцию одобрил бы): скорбящим всеми способами дают понять, что тело здесь не обращается в прах, но приобретает даже более шикарный вид, чем при жизни.

Проехав по авеню Братской Любви, я останавливаюсь в Саду Размышлений — рядом с табличками «Кража цветов карается тюремным заключением» и «Запрещается устанавливать заборы, ограды, вертушки, цветочные ящики, воздушные шары и статуи» — и размышляю о том, почему даже после смерти Джексон до такой степени всем интересен. На ежедневно поступающие подробности из его жизни и смерти публика подсела не меньше, чем сам Джексон на болеутоляющие. Мы узнаем все новые истории — о постоянно увеличивавшихся долгах и сомнительном отцовстве, о фиксации на Элвисе и симпатиях к Гитлеру, о разрушительном отчаянии и грандиозных амбициях. В чем дело? Почему его история так завораживает нас? Возможно, дело в том, что в наш безбожный век Джексон заставил каждого из нас пройти испытание веры, предложил абсолютно религиозный по сути вопрос — точно такой же, какой задавали своим адептам основатели всех мировых религий: верите ли вы, что я чист перед вами?

В одном из интервью Тито Джексон говорил о своем брате: «Когда он начинал петь — даже в самом раннем возрасте, лет с пяти, — ты верил ­абсолютно всему, о чем он поет, каждой песне. В его молодом теле как будто жил мудрый всезнающий дух». Цинично глядя на вещи, можно предположить, что всепобеждающая искренность Джексона была лишь одной из линий обороны, за которой скрывалась неприятная правда. Так или иначе, каждый ­известный нам факт его жизни в равной степени может подтвердить как его невинность, так и его порочность. Сомнения посещали даже самых преданных его друзей. Перед тем как отправиться в Лос-Анджелес, я встретился с гипнотизером Ури Геллером — когда-то он был другом и доверенным лицом Джексона, но потом подставил его, порекомендовав дать интервью журналисту Мартину Баширу, повлекшее за собой арест Джексона в 2003-м. «Я должен признаться, — сообщил мне мастер сгибания ложек, — в одном крайне неэтичном поступке. Однажды Майкл попросил меня о помощи — он хотел, чтобы я под гипнозом избавил его от пристрастия к фастфуду. Как раз перед этим он заплатил одному из мальчиков, обвинявших его в сексуальных домогательствах, несколько миллионов долларов за мировое соглашение. Я не мог удержаться. Когда Майкл погрузился в гипнотический сон, я спросил его: «Майкл, ты когда-нибудь развлекался с мальчиками неподобающим образом?» Он ответил: «Нет, никогда». «Так зачем же ты заплатил отступные?» — «Я до смерти устал от всей этой травли».

Поместье Джексона Неверленд закрыто — пока владельцы, компания Colony Capital, решают, что с ним делать дальше. Стоя у входа, я слышу краем уха разговоры туристов, собравшихся перед закрытыми воротами. Среди них женщина, приехавшая сюда с дочкой и внуками, она рассказывает, как ее сына, больного раком, незадолго до смерти пригласили в Неверленд: как он катался на колесе ­обо­зрения, как смотрел на зверей, как им показывали кино, и как в итоге «он вышел оттуда с кучей сладостей и рассказывал только о том, какие же там холмы, какие красивые зеленые холмы».

В спальне Джексона после его смерти нашли приклеенные к стене записки. На некоторых были варианты плей-листа для будущих концертов, на других — просто вырванные из контекста фра­зы, среди них — две крайне сомнительные: «Дети так прекрасны» и «Дети так невинны». И кому после этого верить?

Среди откровений, последовавших за его смертью, оказалось на удивление мало ­подроб­ностей его сексуальной жизни. Джексон был уникальным поп-музыкантом хотя бы в том смысле, что он никогда не гнался за женским вниманием — наоборот, всячески пытался от него скрыться. Его ранний сексуальный опыт был, по свидетельствам биографов, довольно нетривиальным. Отец Джексона пристраивал группу The Jackson 5 выступать в стрип-клубах — на гастролях, где он делил номер со старшим братом Джермейном, тот приводил в номер фанаток и приказывал Майклу притворяться спящим. Когда ему исполнилось 15, семейный совет решил, что пора расставаться с девственностью. Его заперли в комнате с двумя проститутками; кажется, этот эпизод стал причиной одной из психических травм, определивших всю его жизнь. По словам Марка Лестера — друга детства Джексона и крестного отца его детей, — примерно в то же время его пытался совратить один известный актер, но Майкл отвечал ему так же, как его ­ролевая модель Питер Пэн отвечал Венди ­Дарлинг: «Не смей прикасаться ко мне, никогда больше не смей прикасаться ко мне!»

Про Джексона принято сейчас говорить, что он никогда не умрет — поскольку его музыка будет жить вечно. Его странные представления о своих отцовских обязанностях вкупе с инфантильным обыкновением сорить деньгами и нежеланием принимать участие в управлении собственными финансами привели к тому, что он действительно будет жить, причем довольно долго — в залах суда, где разбираются направленные к нему иски. Его долг составляет сейчас $400 млн, компания AllGood ­Entertainment пытается отсудить у него $40 млн за нарушение контракта, согласно которому он должен был отправиться в турне со своими братьями, его бывший пресс-секретарь Реймон Бейн подал иск на сумму $44 млн, режиссер Джон Лэндис пытается доказать в суде, что Джексон должен ему за использование мотивов видеоклипа «Thriller» в одноименном мюзикле, который готовится сейчас к постановке. И это не считая многочисленных исков, которые грозят в будущем троим его детям: Принс Майкл (12), Пэрис (11) и Бланкет (7) наверняка будут иметь дело с людьми, доказывающими, что они — их истинные родители. Двух старших ­детей родила Дебби Роу — вторая жена Джексона, бывшая медсестра-дерматолог, и хотя Джексон считается их биологическим отцом, это далеко не факт. Роу по состоянию на сегодняшний день не имеет никаких прав на детей — это прописано в соглашении о разводе, за который она получила $8 млн. Бланкет рожден суррогатной матерью, имена его настоящих родителей неизвестны, хотя Джексон также официально считается его отцом. В спор за родительские права уже вступили несколько ­претендентов: женщина по имени Билли Джин Джексон утверждает, что является биологической матерью Бланкета, и требует, чтобы ей разрешили встречаться с сыном по пятницам и субботам, есть еще некто Клер Круз, называющая себя настоящей матерью не только троих детей Джексона, но и сына Тома Круза — Коннора. Тем временем Марк Лестер, который по просьбе Джексона предоставил свою сперму в 1996 году, полагает, что он может быть отцом Пэрис, а бывший дерматолог певца ­Арнольд Кляйн, который также сдавал сперму для Джексона, считает, что старшие дети могли ­родиться от него.

Остается последний вопрос: кто убил Майкла Джексона? Среди всех горестных некрологов, появившихся в интернете вслед за известием о смерти Джексона, самым пронзительным, пожалуй, стал пост Лайзы Марии Пресли, женщины, которую Джексон называл «любовью всей своей жизни» (и возможно, единственной, с кем он спал). Наблюдая за тем, как тело Майкла выносят из его дома, Лайза Мария написала в своем блоге: «Он знал» — и рассказала о том, как в течение всех 14 лет их ­отношений Джексон постоянно твердил, что умрет в точности как Элвис, отец Лайзы Марии. Когда та пыталась разубедить его, «он просто пожимал плечами и качал головой — как будто точно знал свою участь». Она верила, что может уберечь его от «свойственной ему склонности к саморазрушению и от алчных пиявок, которые присасывались к нему со всех сторон». Но цена этого спасения могла оказаться непомерно высокой — и для нее, и для детей: «Решение уйти от него было самым ­тяжелым в моей жизни. Я оставила Майкла наедине с его собственной судьбой».

В доме Джексона всегда стояли вазы со сладостями, его гости могли свободно набивать карманы конфетами и леденцами. По мере того как все в его жизни запутывалось, а боль, которую причиняли ему контакты с внешним миром, становилась не­переносимой, он, кажется, начал обращаться со своей аптечкой так же, как его гости — с конфетами. Ури Геллер рассказывал, как семь или восемь лет назад пытался заставить Джексона бросить лекарства. «Я отобрал у него все иглы. Я спал на полу рядом с его кроватью, чтобы убедиться, что никто не вкалывает ему инъекции без моего ведома. Но я был бессилен. Если Майклу было что-то нужно — он это получал». Геллер вспоминает, как однажды в Лондоне Джексон пригласил его в зоопарк — посмотреть на горилл. «Я заехал за ним и обнаружил, что он спит и разбудить его невозможно. Я трясу его за плечо: «Майкл, Майкл, вставай!» — а он даже глаз открыть не может. Это было ужасно, кошмар просто. И в таком режиме он прожил довольно ­долго. А такой режим может убить любого».

В процессе подготовки к лондонскому концертному марафону один из членов команды Джексона рассказывал его неофициальному биографу Яну Гальперину, что «Джексон не ест и не спит. А когда он засыпает, ему снятся кошмары, в которых его убивают… Мне кажется, он предпочел бы умереть, чем опозориться на сцене».

В моменты отчаяния Джексон обращался за помощью к разного рода «духовным учителям». Я встретился в Лос-Анджелесе с одной из них — экстрасенсом Джун Гэтлин. Гэтлин рассказывает, что Джексон несколько раз вызывал ее к себе домой — в последний раз это было в марте, тогда она почувствовала, что с ним творится что-то очень плохое. «Я просканировала его тело и увидела, как жизнь утекает из него. Он ни за что не выдержал бы 50 концертов — пять-шесть, но не более. А потом он слег бы и журналисты разорвали бы его на части. Он не должен был пройти через это. Он был от этого избавлен».

Как и Питер Пэн, Майкл Джексон всегда мечтал освободиться от пут земного притяжения — однажды даже просил Ури Геллера устроить ему полет в космос (переговоры с НАСА начались незадолго до того, как Джексона арестовали на ранчо Неверленд). Но было время, когда Джексон, без сомнения, мог испытывать на сцене нечто наподобие невесомости, когда лунная походка уносила его прочь от всего мирского. В одной из записок, найденных над его кроватью, говорилось: «Я повелитель чудес». Каким бы божественным даром ни обладал Джексон, невозможно поверить, что в 50 лет ему удалось бы совершить еще одно, последнее чудо.