Гид: Фестиваль им. Чехова

Фотографии предоставлены пресс-службой Международного театрального фестиваля им. А.П.Чехова

Братья Ч.

Новая пьеса о Чехове
В пьесе Елены Греминой Чехов молод, здоров и пишет рассказы для заработка. О масштабе его таланта мало кто догадывается, в том числе и родные. Все три брата Чеховы подают надежды, но только один сумеет развить свой талант. Едва ли не лучшее, что можно было сделать к Чеховскому фестивалю.

В Москву, в Москву

Немецкие «Три сестры»
Первая фигура немецкого театра Франк Касторф ставит Чехова, смешав в одном спектакле «Три сестры» с рассказом ­«Мужики»: и застрявшие в провинции сестры Прозоровы, чье детство прошло в Москве, и состарившийся в Москве лакей, вернувшийся доживать в родную деревню, видят глушь обостренным взглядом.

Дядя Ваня (Следящий за женщиной, которая сама себя убивает)

Войницкий из Буэнос-Айреса
Полуторачасовой спектакль по мотивам «Дяди Вани» поставлен вне исторического времени, но и не приспосабливается к современности. Это абстрактная, но полная витальности импровизация о жизни, утекающей сквозь пальцы в песок.

Записные книжки

Чехова играет новое поколение «женовачей»
В основу постановки Сергея Женовача легли записные книжки Чехова, в которых можно встретить и героев его будущих произведений, и замыслы, которые так и не были воплощены. Рядом с актерами «СТИ» на большую сцену театра выйдут восемь выпускников мастерской Женовача в ГИТИСе.

Иванов

Фотография предоставлена пресс-службой МХТ им. Чехова

Чехов задом наперед
Юрий Бутусов поставил пьесу наоборот, от финального самоубийства Иванова (Андрей Смоляков) к его причинам, отчего Чехов зазвучал как заправский экзистенциалист.

Тарарабумбия. Шествие

Фотография: Иван Мурзин

Парад чеховских ассоциаций
Утонувший мальчик Гриша, трехметровые ноги Тузенбаха, Треплев на деревянной лошадке, барышни на ходулях. Грандиозный парад чехов­ских цитат и ассоциаций, в котором заняты 75 человек.

Три года

Фотография предоставлена пресс-службой «Студии театрального искусства»

Чехов лежа
Повесть Чехова в спектакле Сергея Женовача преломлена через пластическую метафору: сонное цар­ство, посреди которого возвышается единственный прямоходящий — Лаптев (Алексей Вертков), чья жизнь списана Чеховым в большой степени с само­го себя.