Женщины в теле

Интервью: Шила Робертс/moviesonline.ca

— Ваша героиня — девушка лютая и оголтелая. Это вам как?

Фокс: Ну сам фильм от начала до конца довольно радикальный. В этом вся соль сценария и в этом сущность моей героини. Мне нравится, что в кино можно говорить всякую фигню, за которую тебя в обычной жизни привлекли бы к ответственности. И все сходит с рук — люди даже думают, что это мило!

— Сцены, где вас тошнит, производят неслабое впечатление. Как же вас угораздило?

Фокс: Все не так гнусно, как кажется — мы использовали шоколадный сироп Hershey’s: в первых дублях я просто им плевалась. А потом наши мастера по спец­эффектам изобрели специальную трубку, которая крепится на ухо. Я прикусываю ее спереди, вот так, и насос начинает работать.

Кусама: Старая школа — никакой компьютерной графики.

— Кэрин, в ваших фильмах, вы будто исследуете разные формы жестокости. В «Эон Флакс» шутя разыграли анимешный сериал в традициях научной фантастики, а здесь в гротескной манере изображаете жизнь американского колледжа. Это все разные ­вещи или просто взгляд с разных сторон на одно и то же явление?

Кусама: Каждый фильм — это новая история. В «Жен­ском бое» мне хотелось показать эмоции ­девушек, которые мочат друг друга на ринге. В «Эон Флакс» было интересно наблюдать за тем, как тело преодоле­вает пространство. В «Теле Дженнифер» для меня важно было понять механику насилия как киноприема. Например, в сцене, когда Дженнифер тошнит, рвота должна быть черной, как гудрон, ее должно быть много, и это должно быть громко — тогда это действительно шок. Кому-то фильм покажется немного безумным — это понятно. Было важно суметь сделать жанровое кино, но при этом сохранить ощущение реальности в отношениях между персонажами и в том, как показан окружающий мир.

— Меган, а вам не страшно было в таком участвовать? Все-таки роль Дженнифер здорово отличается от того, что вам доводилось играть раньше.

Фокс: Это вы на «Трансформеры» намекаете?

— Я этого не говорила!

Фокс: Главное отличие состоит в том, что рядом больше нет роботов, которые отвлекают зрителя от того, что делаю я. Так что не сфальшивишь — ­сразу заметят. Это, конечно, немного пугает, но я пыталась как-то весело спародировать саму себя и то, как люди меня представляют.

— То, что фильм страшный и одновременно смешной, мы уже поняли. А как в нем обстоят дела с сексом?

Фокс: О, это чертовски сексуальный фильм. Мой ­совет — наденьте в кинотеатр ваши самые соблазнительные туфли на каблуках. И история про настоящую близость там есть. Это близость между моей героиней и ее подругой Амандой. Ее можно по-­разному воспринимать — в зависимости от того, что вы сами за человек, но… девчачий поцелуй ­имеется. Ну и кроме того, каждому убийству предшествует соблазнение. Дженнифер же надо как-то заманить парней в свои сети, чтобы их сожрать. Вроде вполне сексуально у меня это получилось.

— Как вы думаете, можно ли сейчас создать ­новую хоррор-мифологию, когда вокруг столько ­ремейков и пародий? Что может этому помешать? Дьябло?

Коди: Муа? Ну знаете, я выросла на фильмах ужасов 80-х, вроде «Пропащих ребят» и тому подобных, так что, с одной стороны, это, конечно, такой пост­модернистский триллер. Но с другой стороны, я никогда не видела, чтобы в этом конкретном поджанре интрига была закручена вокруг героини-девушки, и поэтому пришлось что-то выдумывать.

— Меган, а вы ужасы любите?

Фокс: Нет, терпеть не могу. Я никогда, никогда не смотрю такие фильмы, потому что страшно боюсь темноты. Последний хоррор, который я смотрела, — кажется, это была «Зубная фея» года четыре назад или около того. Я вела себя, как будто мне лет пят­надцать: две недели потом спала на одной ­кро­вати с мамой. Поэтому мне и было так интересно сыграть кого-нибудь, кто меня саму способен по-настоящему испугать.

— Ну а хоть этот фильм вам понравился?

Фокс: Я ходила перезаписывать звук, так что пришлось посмотреть один фрагмент. В какой-то момент я подпрыгнула от ужаса и начала верещать прямо в студии. Пять минут не могла прийти в себя и работать уже не могла, потому что только и думала: «Черт-черт-черт, это действительно страшно!»

— Хорошо, Меган, в ужастиках вы не специалист, а какие хорроры любят остальные?

Кусама: Я схожу с ума по «Почти полной тьме». Я смотрю этот фильм каждый год, просто чтобы жить дальше.

Коди: Мои любимцы — «Ребенок Розмари» и «А теперь не смотри».

— Дьябло, я вас хотела расспросить о сцене пожара в баре, где вы сама появляетесь в кадре. Когда я ее смотрела, то никак не могла отделаться от мысли о концерте хард-роковой группы Great White на Род-Айленде (на этом выступлении начался пожар и погибли сто человек. — Прим. ред.). Это оттуда взялось?

Коди: Не совсем. Странно, вообще-то. Я боюсь огня и пиротехники, так что понятия не имею, почему я решила участвовать в сцене в баре. Раньше я ­ни­когда не взрывалась на экране.

Кусама: Ты даже настаивала, чтобы тебя подожгли, помнишь?

Коди: Я пыталась побороть свой страх, да. Я ничего не боюсь так, как перспективы оказаться запертой в небольшом пространстве, где все горит. Кстати, мне не разрешили сделать из себя полноценный ­факел из-за страховки, хотя я и говорила, что Берт Рейнолдс однажды такое устроил. Но он, кажется, получил серьезные ожоги, так что мне запретили. Но в целом это было не очень сложно.

— Я еще про музыку спросить хотела. В кадрах появляются постеры довольно своеобразных групп. И я помню, что в «Джуно» вы отдали предпочтение The Moldy Peaches. А здесь что играет?

Коди: Мне очень хотелось, чтобы в фильме появилась панк-группа Screeching Weasel («Визгливая ­ласка». — Прим. ред.).

Кусама: Угу.

Коди: Это было важно.

Кусама: Хорошо, что мы договорились с «Визгливой лаской».

— Дьябло, а вы не думаете встать за камеру и снять свой собственный фильм ужасов?

Фокс: А ведь я заметила, что вам с Дьябло интереснее разговаривать.

— Ой, прошу прощения.

Фокс: Да ничего, странно просто (смеется).

Коди: Ну вот, вы меня смутили.