Ремиссия

Новый спектакль Евгения Гришковца «По По»

В этом году Евгений Гришковец записал новый альбом с группой «Бигуди», выпустил книгу «Реки», придумал спектакль, который выпустит через полгода, и вернулся к тому, чем занимался еще десять с лишним лет назад. Тогда, в Кемеровском университете, они с друзьями сочиняли театр, которого еще не было, и рассказывали истории, которые все знают, но иначе, чем знают они – актеры «Ложи». Одним из тех спектаклей был «По По» – по рассказам Эдгара По. Позже, уже в Риге, Гришковец ставил «По По» как режиссер. А в эти две недели он впервые сыграет этот спектакль сам, в паре с Александром Цекало, о работе с которым Гришковец рассказывает «Афише» – как и о многом другом, что он делал, делает и хотел бы делать.

Когда я только начинал делать театр – еще в Кемерово, в университете, – мне важнее всего было ответить на мои вопросы к театру. Театр, который я видел, был мне неинтересен и скучен, но почему-то сам театр, каким он, собственно, и не был, я очень любил. И мне хотелось сделать театр, который не был бы остросовременным (потому что остросовременность подразумевает предположение, что есть театр еще более остросовременный); просто хотелось, чтоб на сцене был сегодняшний человек, не снабженный какой-то особенной технологией и жизненным опытом. Такого рода театра я не видел. Но я помню, как прочел в книжке Антонена Арто, что хорошо было бы, если бы пьеса делалась во время репетиций и если бы литература не доминировала над театром. Еще я понимал, что могу рассказывать все, что знаю, так, словно публика, которая сидит в зале, не знает ничего. И уж точно она не знает так, как я. Из этого появились самые первые тексты – например, «Титаник», где герой сообщает историю мира с ощущением и интонацией, что никто еще ничего про это не знает. Сами того не осознавая, мы вдыхали жизнь в умирающий постмодернизм.

Еще служа на флоте, я пересказывал своим друзьям, сидя на вахтах, много разной литературы: «Преступление и наказание», Фенимора Купера, Томаса Манна пересказывал – «Доктора Фаустуса». Рассказывал и Эдгара По. Спектакль «По По» был четвертым по счету в нашем театре. Я очень люблю По и хотел передать даже не сам текст По, а то, как он мне нравится. Но этот спектакль так и не увидел большой сцены. В «Ложе» мы сыграли его два-три раза. Позже он был сделан в Рижском театре, и рижская публика его любила, но я же не знаю, что она там чувствовала. А идея так хороша, и я настолько в ней не сомневаюсь, что для меня будет абсолютно свежим переживанием, когда я буду играть «По По» сейчас.

С Сашей Цекало мы познакомились в Киеве. Разговорились, и даже когда он говорил о том, что мне было не интересно, то делал это так самоиронично, что я сразу решил: он мог бы сыграть в «По По». Как только я озвучил свое предложение, он первым делом сказал: «Тебе же не нужен на сцене второй Гришковец?» Конечно, не нужен. Мне нужен актер, у которого есть свои интонации и стиль. Потом – он же рассказчик прекрасный, и самое важное, что невозможно отрепетировать, – это вкус к слову; не будь его у Саши, пришлось бы писать для него текст. Но за все то время, что мы репетировали, он не произнес ни одного слова, которое резануло бы мне слух. Хотя у нас разное отношение к юмору, он моментально настроился на ту смеховую природу, которую предполагает этот спектакль. Еще он человек успешный, и никто не заподозрит, что, играя «По По», он хочет заработать – напротив, играя спектакль, он теряет деньги, которые мог бы за это время заработать. В общем, он относится к этому делу как к приключению.

В «Планете» я говорю слово «душа». Ко мне знакомый после премьеры подходит и говорит: «Как-то это не комильфо – говорить такие слова». А я ему: «С какого хрена?» При этом я же и сам понимаю, что, когда говоришь «душа», ты оказываешься на той грани пафоса, что тоньше некуда. Но если я уже по этой грани ходил, то не имеет смысла говорить иначе.

Играю больше ста спектаклей в год. И меня уже не интересует, как раньше, малая сцена. Я играю на больших площадках – в малых городах России просто нет других театров, кроме больших. Я помню, как в первый раз вышел на большую сцену, как это было тяжело. Но потом спектакли трансформировались, а камерность из них никуда не исчезла. Напротив, она увеличилась многократно: когда удается добиться камерности и тишины в большом зале, то это более могучая тишина. Потом, в театре же помимо художественных задач решаются человеческие. Я сейчас объясняю в малых городах, где не очень хорошо знают, как вести себя во время спектакля, что аплодировать – это хорошо, что смеяться в голос – тоже неплохо. Аплодисменты – это не только благодарность артистам. Аплодируя, вы даете уверенность другим людям, что все вы попали на хороший спектакль. И если смеются вместе семьсот человек, значит, у них есть общий опыт и они не одиноки в этот момент.

Хотелось бы сниматься в кино. Мне делают предложения – сыграть какого-нибудь хорошего, образованного парня, который может со всеми договориться. Но мне-то подвига хотелось бы. Героя сыграть. Я вообще считаю, что я мог бы стать русским Брюсом Уиллисом. Серьезно. Потому что я более реальный, чем он, более похож на человека, который идет по улице, а для России жизненная правда всегда нужна. И почему мне Брюс Уиллис нравится: по той причине, что его всегда сильно бьют, а он в результате побеждает, весь избитый. Это то, что я мог бы сыграть убедительно. Главное же что в нем: он усталый, но продолжает что-то делать. Я тоже такой – очень выносливый.

Помню, в Бельгии, в одном из музеев, я увидел что-то вроде квадратной стеклянной ванны. А в ней стеклянный пейзаж – какие-то растения, покрывающие планету. А потом пришел человек и перемешал этот пейзаж палкой: оказалось, это кристаллическое желе. А я-то думал, какая тонкая работа.