«Мы показывали людей такими, какими видим каждый день: нелепыми злыми придурками» Дилан Моран о сериале «Black Books»

— Как вы придумали Бернарда? Он же антителевизионный совершенно персонаж — пьяный бесконечно, не вынимает сигарету изо рта, гоняет покупателей шваброй, ненавидит все живое...

— Когда я был подростком, то много времени проводил в букинистических магазинах. Я туда до сих пор наведываюсь. Так вот, заметил, что типы, которые ими владеют, очень похожи. Бизнес им не интересен в принципе, но нужно же как-то жить, и поэтому они торгуют единственным, в чем разбираются, — книгами. У всех этих ребят начисто отсутствуют навыки общения. Клиентов они ненавидят — и чаще всего сидят за столом и скалятся, как гаргульи. К тому же я давно думал над тем, что гнев может быть очень смешным. И смешным, и трагичным одновременно.

— То есть в Англии это вполне себе рядовой тип?

— А что, в России нет?

— В общем, да. Пьют они столько же, людей ненавидят, но вот книжными не владеют точно. И поэтому у нас телевизионные продюсеры такого героя точно испугались бы. В Англии у вас сразу были готовы купить этот сериал?

— В Лондоне чуть-чуть другая схема. У нас есть фестиваль пилотных эпизодов. Авторы приходят и играют свои истории для сотрудников телекомпаний. И это, конечно, отличная возможность сделать так, чтобы продюсеры и агенты увидели, что ты делаешь. Особенно если это не кассовая, а маргинальная история, которая на бумаге могла бы скорее испугать. Нам именно после такой встречи продюсеры сказали, что из нашей истории может что-то получится.

— Но вы сами понимали, что сериал станет дико популярным?

— Не знаю. Мы очень много работали, не занимались ничем другим. День и ночь, месяц за месяцем. Мне страшно повезло с командой. Тамсин Грейг — просто гениальная, фантастическая актриса. Без шуток. А Билл Бейли — это вообще отдельная история. Он не похож ни на кого из комиков, очень смешной. И его мозг — это просто атомный реактор. Если ты вдруг не можешь придумать какую-то сцену, можно прийти к нему и спросить: «Билл, как нам это разрулить?» И он придумает, 100 процентов. А успешным сериал стал, думаю, именно потому, что это была реальная жизнь. Мы показывали людей такими, какими видим каждый день: нелепыми злыми придурками. Мы говорили о том, что люди не всегда должны улыбаться и отвечать на все вопросы «все просто отлично». Меня лично от таких тошнит, и дружить с ними мне бы дурная мысль в голову не пришла. Нам хотелось показать, что люди довольно эгоистичные создания. Мерзкие, грубые. Но даже самый злой и эгоистичный персонаж может быть очень смешным.

— Вы много работали как стендап-комик, до сих пор ездите по всему миру. Что сложнее — придумать шутку для сериала или для сцены?

— О, это огромная разница. В стендап-комеди ты выходишь на сцену, начинаешь свой монолог и говоришь с публикой напрямую. Точно так же, как мы с вами сейчас. И ты мгновенно видишь реакцию — смеется публика или нет, работает это или нет. У тебя есть возможность в режиме реального времени доводить шутку до идеального состояния. В сериалах совсем не так. Почему там ты переписываешь скетч сто раз? Потому что не видишь никакой отдачи. Один персонаж говорит другому что-то смешное, а за ними наблюдает зритель. И как он отнесется к тому, что кажется тебе смешным, — неизвестно. Единственный шанс почувствовать, сработает шутка или нет, — самому стать и актером, и публикой.

— Словосочетание «британский юмор» — это штамп? Или все-таки англичане умеют хорошо шутить?

— Знаете, я вообще-то ирландец.

— Знаю. Но сериал-то ваш выходил в Англии. И делали вы его в первую очередь для англичан.

— Между британским и ирландским юмором существует огромная разница. Британский юмор больше иронизирует над публичными фигурами и социальными архетипами. Там очень много от карикатуры. А ирландский юмор — это такой веселый дурдом. История одного человека, который во всех своих бедах винит окружающий мир. Виноват кто угодно, но только не он сам. Мне кажется, в чем-то ирландский юмор похож на русский. Люди все делают очень громко, топают, кричат. Очень много звуков со всех сторон. В британской традиции все несколько деликатнее, что ли.

— Но британцы все же этого полубезумного героя отлично поняли.

— Да, потому что это очень узнаваемый персонаж. Есть какое-то отличное русское выражение для этого… не могу вспомнить. Я тут просто взялся русский учить. Кое-что уже знаю. Как же это… Такой забитый, робкий… нет, это все не то…

— Может, «маленький человек»? Знаете, большинство героев Чехова и Достоевского называли «маленькими людьми».

— Да-да-да, маленький человек. Конечно. Разница только в том, что маленькие люди у Чехова — ординарные, среднестатистические. А этот слишком безумный, чтобы назвать его ординарным. Он такой классический социопат.

— А вам когда-нибудь предлагали сделать адаптацию?

— Да, как-то мне предложили сделать американский ремейк этого сериала. Я страшно обрадовался. Поехал в Америку, встретился с одним из студийных боссов. Приятный парень, белозубая улыбка, все отлично. И вот он, так развалившись в кресле, говорит мне: «Знаешь, Дилан, я тащусь от Бернарда. Просто в восторге. Крутой чувак. Но придется изменить пару деталей. Всего парочку. Во-первых, давай без алкоголя. Ну зачем ему столько пить? Сигареты тоже ни к чему… Ну и его книжный… нужно сделать все-таки поуспешнее. Давай, это будет суперуспешный проект?» Я смотрел на него и вообще не понимал, зачем он для этого позвал меня? Мне было 25 лет, когда американцы впервые позвали меня в Лос-Анджелес, чтобы я сделал для них шоу. Конечно, меня поселили в шикарном отеле: с зеркалами на потолке и золотыми скульптурами в лобби. И я там сидел и писал, а продюсеры все время вставляли свои поправки, коррективы, изменения: «Здесь подправь, здесь измени, здесь убери, здесь добавь усы». А я такой сидел и кивал: «Ага, ага, хорошо, о'кей, ага». А в какой-то момент встал, подошел к окну, открыл его, заорал во все горло, закрыл, вернулся обратно на место и сказал: «Все, теперь я могу работать дальше». Безумие этой системы в том, что они пытаются все проработать до мелочей. Ведь любая неудача стоит чертовски много денег. И поэтому у них появляется странная паранойя — они все стараются учесть. И этим убивают все веселье, убивают всю спонтанность, а значит, и радость от работы.

— Мы сейчас тоже идем скорее по американскому пути развития, чем по британскому. У нас на телевидении страшно боятся неординарности и очень редко могут ее себе позволить.

— Ну-у, это проблема... Все мы знаем, что большинство из того, что показывают по телевизору по всему миру, — полное дерьмо. И если там появляются по-настоящему крутые штуки, так это только потому, что кто-то перестает бояться. За это я люблю литературу — она бесстрашна, она никогда не оглядывается назад. А телевидение практически всегда. И если ты хочешь продвинуть что-то на телевидении, первый путь, который приходит тебе в голову, — это… есть для этого отличное русское слово… когда один человек смотрит на другого снизу вверх…

— Подхалимаж?

— Да-да, именно. Подхалим — слово, отлично описывающее характер многих телевизионных работников.

— Когда смотришь ваш сериал, очень понятно, к какой аудитории он прежде всего обращен. На российском телевидении сейчас пытаются создать универсального героя, понятного всем. В итоге получаются картонные персонажи, а не живые люди.

— Знаете, я на днях встречался с молодыми авторами здесь, в России, они мне говорили слово в слово то же самое. Проблема в том, что невозможно обращаться ко всем сразу. Это как писать дерьмовую попсовую песню, где одно клише на другом. «Я тебя люблю и на край света пойду». Смысл как будто есть, но его нет. Зато всем понятно.

— Люди пытаются придумать народного героя, не очень понимая, что из себя представляет этот самый народ.

— Авторам в этом могут помочь только они сами. Нужно взять в руки зеркало и внимательно посмотреть на себя. Не надо показывать зрителю идеальных мужчин и женщин. Героев и героинь. Нужно показать им себя. И тогда точно не промахнешься. Как, кстати, у вас обстоят дела в театре?

— В театре есть довольно много всего интересного. Чем меньше денег, тем меньше риски, а значит, больше свободы.

— А в театре есть цензура?

— Если мы говорим о небольших экспериментальных театрах, то точно нет. Они позволяют себе очень смелые вещи.

— Как ни странно, мне кажется, что именно театр сейчас ведущее искусство. И из него выйдет все самое свежее и интересное. Меня расстроило только, что у вас молодым людям как будто не хватает смелости. Вот я вчера разговаривал с парнем. Он мне сказал: «У нас нет культуры стендап-комеди в клубах». Я ему говорю: «Так придумай. Найди бар в центре, куда все ходят и где есть отдельный зал, и ставь там свое шоу. Только постоянно, несмотря ни на что. Сначала мало людей придет, потом побольше. Потому что если люди узнают о том, что ты говоришь о себе и своей жизни, они точно придут еще и еще раз. Только не старайся угодить всем, это никогда не работает...»

— Вы несколько раз упомянули, что вам интересна русская культура, а про современную Россию вы что-нибудь знаете?

— Да. Притом что я понимаю, что в России безумно трудно жить. Но у меня есть предчувствие (и я говорил об этом со многими людьми), что здесь совсем скоро все очень круто изменится. Прогресс начался, и его не остановить, это необратимый процесс. К тому же у людей вашего поколения наконец появился голос, они больше не боятся говорить. Что, кстати, у вас сейчас говорят про всю эту историю с Pussy Riot?

— После вынесения приговора говорят гораздо меньше. Но вообще общество действительно разделилось: кто-то считает, что все правильно и им еще и маленький срок дали. Другие считают, что это полнейший беспредел. И сажать их было нельзя ни в коем случае.

— Да, история и правда ужасающая. С другой стороны, я подумал — еще год назад об этих девочках не знал вообще никто. Даже здесь, не говоря уж про Европу. Так что мистер Путин — гениальный менеджер. Таких еще поискать надо. Так быстро заработать мировую славу… Шучу, конечно. На самом деле, если каких-то существенных изменений не произойдет… Я даже себе представить не могу, что будет, если их не произойдет.

— Надеемся, что этого ждать придется не слишком долго.

— Молодые люди и дети особенно хороши тем, что не умеют ждать. Так что не ждите.