Пленники красоты
Дети и современное искусство
Как-то раз мне позвонил юный искусствовед, а в те времена — еще и обозреватель «Афиши» Антон Горленко. Зная о том, что нас с сыном Мишей иногда заносит на выставки, и вовсе не обязательно в старую Третьяковку, Горленко поделился добрым советом: в галерее «Риджина», говорит, открылась выставка немецкого художника Джонатана Мезе, очень подходит для детей — все такое яркое, живое, агрессивное, как в фильме про Человека-паука, сходи с ребенком, не пожалеешь. По счастью, в тот же день меня угораздило посмотреть новости на канале «Культура» — со всей присущей каналу «Культура» деликатностью корреспондент дал понять, что произведения Мезе могут шокировать зрителя: художник любит пририсовывать своим персонажам огромный член. В те выходные мы отправились в зоопарк, от греха подальше.
Повести ребенка на выставку современного искусства — довольно дикая идея: добро бы там были разноцветные квадраты и бесформенная, как выражаются ретрограды, мазня — о нет, по нынешним временам с девяностопроцентной вероятностью ты натыкаешься на кровищу, гениталии и разрубание икон — это и ослик сразу поймет. Современное искусство, конечно, не обязано быть children-friendly, оно вообще никому ничего не обязано — но в России, называя вещи своими именами, оно находится в гетто, и закрытый его режим неизбежно будет воспроизведен в следующем поколении: пока галеристы занимаются жестким порно, дети займутся чем-то другим.
Год назад я водил Мишу в стокгольмский Музей современного искусства. Туда было как-то особенно весело идти — вокруг музея парк, по дорожкам бегают белобрысые шведские дети, вдоль дорожек поскрипывают шестеренками кинетические скульптуры Жана Тенгели, рядом со входом впечатан в асфальт кусок трамвайного полотна — с мемориальной табличкой, что в тысяча девятьсот каком-то году через эти рельсы переходил Ленин. Внутри, к великому удивлению, тоже оказались белобрысые дети — они бегали вдоль стен с абстрактной живописью, грызли кексы в кафе, рубились в тетрис в компьютерной комнате или же таскали за собой стулья из зала в зал — у детей шла экскурсия. Дети усаживались перед картиной, скажем, супрематиста Ивана Клюна, а экскурсовод, холеный, как врач из сериала «Скорая помощь», объяснял им, про что это. Я изучил полную программу экскурсий — предлагались специальные туры для старших, средних и младших классов, для дошкольников, а также для мам с колясками. Даром что в первом же от входа зале стояла инсталляция, изображавшая палату для душевнобольных; особым шиком был тяжелый портяночный запах.
Конечно, в залах с новым искусством Третьяковки или Русского музея тоже водят детские экскурсии, я даже видел такую на выставке Уорхола — экскурсовод, показывая на груду картонных коробок, всерьез объяснял, что хотел сказать художник этим произведением. Но по большому счету в отличие от Стокгольма здесь вся история с современным искусством построена на страхе. Родители боятся, что дети ничего не поймут (тем более что ничего не понимают сами). Искусствоведы боятся говорить об искусстве так, чтобы было понятно (тем более что их не этому учили). Кураторам и галеристам дети вообще низачем не нужны — по причине их слабой платежеспособности. Дети, в общем, тоже не особенно рвутся.
Как раз в те дни, когда Миша составлял для этого номера «Афиши» словарь современного искусства, в школе ему влепили пару — за то, что написал доклад про Шишкина, а не про Репина.