Виды рыб

Все предыдущие фильмы Дэвида Линча кажутся теперь подготовкой к этому. Здесь играют самые красивые актрисы. Здесь звучит самая таинственная музыка. Все излюбленные мотивы, темы и образы Линча сведены в этом фильме воедино и доведены до совершенства. Фильм «Малхолланд драйв», получивший приз за лучшую режиссуру на последнем Каннском фестивале, можно пересматривать по многу раз – но понять, что в этом фильме происходит, почти невозможно. Михаил Брашинский позвонил в голливудский офис Дэвида Линча, чтобы разобраться с фильмом в деталях. Список навязчивых тем Линча составил Максим Семеляк.

– «Малхолланд драйв» должен был стать телесериалом, но когда на канале АВC увидели, ЧТО вы предъявили им в качестве пилота, сериал закрыли. Зато появился фильм. Что вы испытываете теперь по этому поводу – обиду или все же благодарность?

– Конечно, благодарность. АВC позволили мне начать работу, а потом ее зарезали. То, что фильм зарезали, позволило ему стать тем, чем он, как мне кажется, сам хотел стать.

– Малхолланд драйв – это улица в Лос-Анджелесе. Насколько важно место действия для этой истории?

– У каждого фильма должно быть свое чувство места. Это принципиально для любой картины.

– Могла ли эта история произойти в другом месте?

– Нет. Это чисто лос-анджелесская история. В другом месте получился бы совсем другой фильм.

– Почему?

– В Лос-Анджелесе особенный свет. Очень яркий. Я думаю, что солнцезащитные очки были изобретены специально для Лос-Анджелеса.

– Ваши фильмы переполнены одними и теми же навязчивыми темами, постоянными персонажами – вроде карлика, которые, видимо, глубоко укоренены в вашем подсознании. Что для вас важнее: ваши мании или ваши фобии?

– Ну знаете, тут все перемешано. Страхи, и вообще любые негативные факторы, чаще всего мешают. Можно испытывать страх или печаль и использовать этот опыт в историях, но если ты грустен, зол или напуган, очень трудно работать. Ну а мании… Не стоит так говорить, потому что мания подразумевает нечто ненормальное. Вся красота в том, чтобы, приближаясь к мании – в состоянии эйфории, энтузиазма, – ловить идеи. Когда удается поймать идею и влюбиться в нее – это прекрасный, изумительный день.

– Вы говорите об идеях так, будто они существуют независимо от вас, где-то в воздухе, и вы всего лишь пытаетесь их поймать.

– Не знаю точно, как это все устроено, но мне кажется, что идеи существуют. Они как рыбы, мы их ловим. Есть океан идей, который ждет нас всех. Но как их поймать – в этом вся штука. Иногда они могут сами запрыгнуть тебе в голову, когда ты усердно работаешь над чем-то другим, а бывает, что можно просто сесть, закрыть глаза и впасть в некий сон наяву, спуститься в то пространство, где витают идеи, и поймать их таким образом. Это работает не всегда, но иногда работает.

– То есть вы занимаетесь шаманизмом?

– Это магия, чистая магия. Идеи ответственны за все. Они – как коконы, как зерна, только и ждут, чтобы их пересадили куда-нибудь. Они существуют в абстрактном мире, их нельзя потрогать, но они все равно разговаривают с тобой. Они как электричество: они искрятся, они наполняют тебя энтузиазмом, вдохновением, счастьем, в конце концов.

– Давайте поговорим об идеях по порядку. Меня интересует идея дороги. Вас привлекает жанр роуд-муви, дорожного фильма. «Дикие сердцем» – роуд-муви, «Простая история» – тоже. Но половина ваших роуд-муви происходит ночью. Это дорожные фильмы, в которых дороги не видно. Нет ли здесь противоречия?

– В атмосфере ночной дороги есть нечто, что кажется мне необычайно красивым. Ты движешься вперед, в неизвестное, в глубь тайны. Сознание совершенно поглощено этим движением, во всяком случае, мое. Много чего происходит, когда едешь в ночи. Я, например, все время придвигаюсь ближе и ближе к краешку сиденья.

– Тайны крайне важны для вашего кино, но распутывающие их сыщики не в состоянии с ними справиться. Вы снимаете детективы без разгадок. Вы не верите в расследование как способ добраться до истины?

– Даже профессиональные сыщики теряются, заблуждаются, боятся, что уж говорить о простых людях. Но и эти люди – тоже сыщики: исследуют улики, мыслят, используют интуицию, путешествуют в незнакомые, часто пугающие места, чтобы найти ответы. Мы все – сыщики.

– Наверное, эта идея повлияла на ваш сайт, над которым вы работаете уже несколько лет. Вы как-то сказали, что в нем много мест, где можно потеряться.

– Теряться – то же самое, что углубляться в тайну. Есть такие вещи – они как такси: начинаешь в одном месте, движешься по определенному маршруту и видишь что-то по пути. То, что ты видишь, захватывает твой ум и эмоции. В этом сила любой истории, но особенно – истории с продолжением, все глубже погружающей тебя в новый мир. У Интернета, мне кажется, есть такие возможности.

– Интернет подразумевает открытость. Почему же не открытое, а именно замкнутое пространство – комната с бархатными шторами, коробка, Черный Вигвам – всегда является у вас выходом вовне, переходом из одной реальности в другую?

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– В данном случае голубую коробочку, открыв которую героини «Малхолланд драйв» попадают в другую реальность. Хотя в других фильмах этот мотив тоже так или иначе присутствует.

– Когда появляется некая абстракция, ум лихорадочно старается каким-то образом ее постичь. Потом включается интуиция, интеллект и эмоции начинают работать вместе, и в конце концов ты сам приходишь к внутреннему знанию, и это очень красиво. Вам надо посмотреть, в какой контекст помещена коробочка, что происходит вокруг, что вы чувствуете по этому поводу, и тогда вы сами все поймете.

– В сцене ночного концерта обыгрывается тема пения под фонограмму: чудо оказывается фальшью, из фальши рождается чудо. Раньше вы таких тем не затрагивали. Это в самом деле вас интересует?

– Меня интересует то, что вас это интересует. Это как музыка. Музыкальное произведение одного оставляет холодным, а другого, сидящего рядом, доводит до слез. Это абстракция, так что разные люди реагируют по-разному.

– Когда все на экране – как музыка, сама музыка приобретает особую роль. Как бы вы ее определили?

– Каждый элемент должен соответствовать первоначальным идеям и находиться на своем месте – рядом с другими элементами. Тут необходимо много действий, реакций, экспериментов – пока не почувствуешь, что все идет как надо.

– Как вы добиваетесь этого в работе с  Анджело Бадаламенти, вашим постоянным композитором?

– Это изумительный процесс, просто изумительный. Мы садимся с Анджело рядом, я говорю, а он играет на клавишах. Музыка меняется в соответствии с моими словами. Он начинает играть мелодию, которая, на мой вкус, подходит к идее, поддерживает настроение, усиливает его, и это такое красивое чувство! Как только Анджело улавливает звук идеи, он движется в этом направлении, и его музыка растет, как дерево.

– В фильме «Малхолланд драйв» правят женщины. Это тоже для вас ново. Можно ли сказать, что женщины стали интересовать вас больше, чем мужчины? Вы стали «женским режиссером»? Или все это неважно?

– (Смеется) Неважно. Все хотят навесить на тебя какой-то ярлык. На самом деле в твоей голове просто складывается история, и в ней, например, превалируют женщины. В следующий раз придет в голову другая история, в которой будут превалировать мужчины. Все идеи – разные, миры разные, настроения разные. Надо следовать идеям.

– На роль домоправительницы Коко вы пригласили 83-летнюю Энн Миллер, звезду классических мюзиклов студии MGM, которая не снималась в кино с середины 50-х. Как вам пришла в голову эта идея?

– Накануне того дня, когда я должен был утвердить актрису на эту роль, моя ассистентка Гэй была на концерте и сидела рядом с Энн Миллер. Гэй рассказала, как она прекрасно выглядит, как чудесно смеется, и я сказал себе: да это же она! Я ей позвонил, у нас была прекрасная встреча, она просто невероятная суперличность. Вот я ее и снял.

– Как объяснить роль, которую в фильме играет ковбой, даже не советующий, а просто информирующий героя о том, что с ним будет дальше?

– Я стараюсь поймать идеи и записываю их на маленькие клочки бумаги. В какой-то момент я зову Гэй, потому что она умеет печатать, а я не умею; сажусь на стул и диктую ей сценарий. Однажды ночью я диктовал ей какую-то сцену, и вдруг в мою голову без стука, просто так вошел ковбой и начал разговаривать. Я стал говорить по-ковбойски, а она просто записывала. Так это и получилось.

– Спрашивая о ковбое, я имел в виду вашу страсть к «американе» – всему исконно американскому: закусочным-дайнерам, ковбойским сапогам, Элвису Пресли. Есть ли в новом фильме что-то, чего русские зрители могут не понять?

– Трудный вопрос. Думаю, люди везде одинаковы. Закусочная – это всего лишь еда и питье. Эти вещи понятны всюду, потому что всем надо есть и пить.

***

Навязчивые темы

Карлик
В «Малхолланде» продолжает влачить свое загадочное существование твинпиксовский карлик – тот, что изъяснялся на весьма пугающем языке, каковой язык, впрочем, еще Карлсон завещал всем полуросликам: «В мири зказок люби булочки тожы гнум». Этот самый «гнум» несколько сдал по части общего инфернального обаяния, он почти не говорит, зато несказанно прибавил в общечеловеческой мафиозности – и называют его теперь мистер Рок. Играет его, разумеется, все тот же Майкл Джей Андерсон.

Дорога в никуда

На этом ночном и никудышном шоссе саксофонист с внешностью Билла Пулмана болезненно удалялся в Ничто под музыку Дэвида Боуи, а Деннис Хоппер устраивал Кайлу МакЛохлану свои собственные цыплячьи гонки. На этом же шоссе начинается «Малхолланд драйв» – катастрофа, повлекшая за собой потерю памяти, большие деньги в шляпной коробке, несколько трупов и общий сбой в мироздании. На шоссе в никуда опять «с кем-то что-то случилось», как справедливо замечает в этом кино старая женщина Луиза.

Напарники
Пара серьезных мужчин шагает из одного линчевского фильма в другой, это могут быть агенты ФБР, полицейские или члены ОПГ – важно лишь то, что они одинаково бесполезны ввиду превосходящих сил зла. В новом фильме два детектива тупо копаются в остатках машины, разбившейся на Малхолланд драйв, в то время как мафиозные братья Кастильяни – Дэн Хедайя и Анджело Бадаламенти – наводят страх на Голливуд.

Нехорошая квартира
Квартирные вопросы у Линча остаются открытыми – что это там во тьме коридора? что за тварь бугрится под простыней? и что это за сладковатый запах из спальни? Как и в «Шоссе в никуда», как и в «Синем бархате», все самое злое и необъяснимое происходит в обжитом помещении. Адским огоньком горит нижний свет. Звучит телефон, до которого лучше не дотрагиваться. В пепельнице чуть дымятся останки сигарет, которыми Линч умеет напугать сильнее, нежели останками человеческими.

Штора
Бархатный занавес насыщенных цветов, обрамлявший интерьер Черного Вигвама из «Твин Пикса», – самый простой, романтичный и сексуальный из всех кинематографических страхов Дэвида Линча. В «Малхолланде» он опять раздвинут на толику – и за ним все тот же испещренный кровавыми острыми линиями белый пол.

Черный вигвам
Мистический Черный Вигвам, этот сад упорно не желающих сходиться тропок, переместился в концертный зал с тютчевским названием Silenzio. Совершенно булгаковский конферансье заявляет: «Здесь нет музыкантов и нет оркестра». Но в два часа ночи там открывает рот Ребекка Дель Рио (см. пункт «Песня»), там обретают свое истинное лицо разбросанные по фильму незначительные персонажи и роняет тяжелое слово царственная женщина с волосами из самого синего бархата.

Трансформатор
В сказках – волшебные помощники, у Линча – волшебные вредители. В «Малхолланде» на авансцену выходит некая шкатулка синего цвета, к которой подходит ультрамариновый же ключик, обнаруженный в сумочке у псевдоблондинки (см. пункт «Блондинка»). У моей девочки есть одна маленькая штучка. Назовем ее коробочка. Начальство коробочки – то, что сидит на заднем дворе (см. пункт «Бар»). Коробочка обладает рядом полезных свойств, например, умеет всасывать в себя людей. И наоборот, выпускать наружу гогочущих, как гиены, старика со старухой. Будучи сама по себе объектом, плохо поддающимся расшифровке, коробочка, по всей видимости, как-то соотносится с отрезанным за кусок синего бархата ухом, а также предметами, фигурировавшими в «Дюне».

Песня
Без песен у Линча не обходится – с тех самых пор, как женщина, живущая за радиатором, пропела герою его «Стирательной головки» о том, что на небесах совсем недурно. В «Малхолланде» криминальные любовницы попадают в заведение Silenzio и вынуждены выслушать с тамошней эстрады песню Роя Орбисона «Cryin’» в феерическом исполнении Ребекки Дель Рио. Пение этой Ребекки – совсем уже неприличная цитата из «Синего бархата»: в решающий момент там тоже поют Орбисона, и тоже под фонограмму. Так или иначе, сцена в Silenzio – одна из сильнейших у Линча. Девушка, как водится, поет о том, что никто не придет назад, и героини этой непростой истории тихо плачут, как некогда делала и Лора Палмер, едва заслышав голос Джули Круз.

Бадаламенти
Вечный напарник режиссера Линча, композитор Анджело Бадаламенти написал для захода этого фильма восхитительный рок-н-ролл, со знанием дела озвучил все ужасное и плохо объяснимое, но главное – удержался в иных сценах от всяких звуков. Ибо самый почетный страх живет у Линча в абсолютной тишине. За понимание этого Бадаламенти, видимо, и удостоился роли мафиози Луиджи Кастильяни, который произносит в фильме единственное слово – «салфетка», после чего смачно плюется, а точнее сказать, выливает изо рта свежесваренный эспрессо.

Блондинка
Белокурая девица – вечный двигатель линчевского сюжета, будь она живой и любопытной (как в «Бархате» и «Диких сердцем»), мертвой и порочной (как в «Твин Пиксе»), восставшей из гроба и очень порочной (как в «Шоссе в никуда»). В «Малхолланде» блондинки торчат буквально за каждым углом – есть блондинка настоящая, но раздваивающаяся (Наоми Уоттс). Есть псевдоблондинка (Лора Хэрринг в парике). Есть, наконец, блондинка дополнительная (Мелисса Джордж) – совсем уже малопонятная и труднопостижимая.

Обычный парень
Простенький неблагополучный вахлак в черной косухе с криминальными замашками – предмет пристального наблюдения режиссера. Такие в изобилии населяли «Твин Пикс», таким был и тихоня Питер Дейтон, вторая ипостась саксофониста из «Шоссе». Живет такой и в «Малхолланде» – идиотского вида и таких же навыков наемный убийца, нанятый для весьма конкретного фабульного поворота, но зачем-то уничтожающий по дороге толстенную тетушку, а также чистильщика ковровых дорожек.

Черный человек
Каратель-психопомп, парламентер недобрых и таинственных сил, настоящий мистер Волк, который решает проблемы, которые сам же и создает. (Не путать с мелкими психопатами, сыгранными Деннисом Хоппером и Уиллемом Дефо в «Синем бархате» и «Диких сердцем» соответственно.) В «Шоссе в никуда» такого урода звали Мистери Мэн. Он не моргая скрипел: «Позвони мне». В новом фильме он не столь страшен, зовут его просто Ковбой. Обитает Ковбой, как и его предшественник из «Шоссе», в деревянной избушке на окраине всего человеческого. Его речи – остроумное быковство, по обыкновению облаченное в форму притчи. Ковбоя убедительно изображает некто Лафайет Монтгомери. Это – его первая роль в кино.

Закусочная
Любимое заведение Линча после Черного Вигвама (см. «Черный Вигвам») – это закусочная на отшибе, где по бирке на груди официантки можно в два счета распознать чужую и свою судьбу. В «Малхолланде» такое кафе служит не только для принципиальных собеседований (как в «Твин Пиксе» и «Синем бархате»), но и для более серьезного укрывательства – там на заднем дворе завелось нечто отдаленно напоминающее монстра из советской киносказки «Финист – Ясный сокол». В титрах Линч ласково именует это нечто Волшебником.