Мимо кассы «Девицы в беде» Уита Стиллмана

В фильмах Уита Стиллмана обязательно танцуют. Скачут паровозиком на рождественских вечеринках в «Золотой молодежи». Кружатся в тапас-барах в «Барселоне». Пляшут ночи напролет в «Последних днях диско». «Девицы в беде» по количеству танцевальных номеров — и вовсе почти что мюзикл, а заканчивается фильм видеопособием по специально изобретенному для него танцу самбола. С помощью которого режиссер, кажется, всерьез — спрятавшись за главной героиней — намеревался спровоцировать «международное танцевальное помешательство».

При этом фильмы Уита Стиллмана демонстративно, вопиюще литературны — и это одна из лучших литератур, что можно найти в современном американском кино. Его основной материал — слово, метод — диалог, он мыслит не кадрами, а абзацами, и традиционно разбивает фильмы на главки.

Отрепетированные или, наоборот, неконтролируемые, но в любом случае — интуитивные, безмозглые, освобождающие физические упражнения под музыку. И изящные, семь раз отмеренные и порезанные, тщательно выписанные диалоги. Тезис и антитезис, из которых складывается синтез: странное и прекрасное кино Стиллмана.

Джентльмен из приличной нью-йоркской семьи, выпускник Гарварда, почти в сорокалетнем возрасте и без всякого формального кинообразования Стиллман дебютировал в 1990 году фильмом «Золотая молодежь» (один из глупых русских переводов названия «Metropolitan»), потом с четырехлетними перерывами сделал еще две картины, а потом исчез на целое десятилетие. Жил в Париже, что-то писал, к чему-то примеривался. И теперь вернулся с «Девицами в беде» — которых показали в Венеции и еще на нескольких фестивалях, выпустили кое-где в ограниченный прокат, но в целом не заметили за пределами узкого круга поклонников и даже в нем приняли неоднозначно.

«Девицы» действительно не слишком похожи на фильм, которым мастеру вроде бы надлежит возвращаться из многолетнего молчания и забвения: это маленькое, воздушное, прозрачное кино, которое первым спешит посмеяться над собой. Но это Стиллман — иначе, наверное, и быть не могло.

Его трилогия 1990-х была во многом автобиографической. Герой «Молодежи» — бедный студент-идеалист, который по случайности на рождественских каникулах попадает в компанию своих буржуазных ровесников (т.н. preppy), убивающих время в родительских квартирах на Манхэттене. Они ведут себя в духе героев «Мерзкой плоти», но (как и те, наверное) оказываются милыми, растерянными и безуспешно пытающимися повзрослеть молодыми особами. В «Барселоне» к сотруднику международной компании, живущему в Испании (жил там и Стиллман), приезжает кузен, морской офицер: испанцы в этот момент испытывают острый антиамериканизм, испанки — в меньшей степени. Наконец, «Последние дни диско» — самый дорогой и известный фильм Стиллмана — описывает закат условной «Студии 54» на примере целой россыпи посетителей и работников клуба.

Все три картины — ретро, снятое по горячим следам и вполне четко привязанное к определенным периодам, от середины 1970-х («Молодежь») до середины 1980-х («Барселона»), но странное свойство фильмов Стиллмана — они существуют словно бы в безвременье. В наименьшей степени это касается «Последних дней», в наибольшей — «Молодежи», про хронологическую принадлежность которой кое-где до сих пор спорят. Стиллман создает герметичный мир, который вроде бы очень конкретен и подробен, но нарочно лишен многих внешних примет, облегчающих датировку. Он не выше их, скорее вне.

Так, действие «Девиц в беде» происходит в наши дни, но это условные, ненастоящие наши дни — в которые, например, студенты не пользуются ни компьютерами, ни даже мобильными телефонами. А читают книги — и оставляют друг другу написанные от руки записки.

Героини — четыре девушки с цветочными именами: Вайолет, Хизер, Роуз и Лили. Место действия — университет в Новой Англии, до недавних пор бывший исключительно мужским. Лили — новенькая. Стиллман всякий раз пользуется этим приемом: студент-социалист попадает в светское общество, американский моряк — в чужую страну, прокурорский работник и интеллигентная барышня — в элитный ночной клуб.

Вайолет, Хизер и Роуз (первая — неформальный лидер; совершенно исключительная актерская работа Греты Гервиг) пытаются доступными им средствами сделать окружающий мир немного лучше. Окружают их бараны из мужских студенческих братств и истеричные барышни. Поэтому доступные средства — это духи, которыми они пахнут, это юбки пастельных тонов, которые они носят, это красивые слова, которые они произносят, и любовь, которую они дарят. А также пончики, которыми они кормят желающих в Центре предотвращения самоубийств, и чечетка, которую они в терапевтических целях учат их танцевать.

Стиллмана часто сравнивают с Вуди Алленом — по формальным и довольно поверхностным признакам. Они оба действительно вышли из романа, но если Вуди — из русского психологического, то Уит, конечно же, из английского, из Джейн Остин, из Ивлина Во, и разница между ними соответствующая.

Стиллман, в частности, редкий по нынешним временам автор, которого всерьез интересует классовое общество, — при том, что в «Девицах» этот важный для него мотив приобретает совсем карикатурный оборот, и, например, члены элитных братств оказываются пещерными олигофренами (в интервью режиссер признается в любви к Уиллу Ферреллу) — один не знает, чем отличаются цвета, поскольку пропустил детский сад.

Вообще, в «Девицах» Стиллман веселится больше обычного — это по-настоящему смешное кино — но и, пожалуй, больше обычного серьезен. Конечно, это тоже автобиографический фильм. И нелепая юная Вайолет с ее лучшими намерениями, которые разбиваются отчасти о заведенный порядок вещей, а в первую очередь — о человеческую природу (в том числе ее собственную) — это все тот же теперь уже 60-летний режиссер, когда-то бывший рыжим фурьеристом на манхэттенском балу и потешным американцем, пытавшимся приударить за испанкой. И в шестьдесят ставки, разумеется, выше. Это не она, а он, Уит Стиллман, стоит посреди пустого танцпола в ожидании публики, которая подхватит его самболу, запустит «международное танцевальное помешательство». Публика не придет, подружка резонно заметит, что мир отчаянно нуждается в нормальных людях, хэппи-энд придется воровать у Фреда Астера. А ведь у него на самом деле есть танец — и это самый лучший танец на свете.