400 подвигов Геракла Документальный фильм «Мир Кормана»

«Мы считаем, что монстр должен убить кого-то в самом начале и потом делать это через определенные интервалы. Первое убийство должно быть довольно шокирующим, остальные, пока мы нагнетаем напряжение, — чуть менее шокирующими. А потом, конечно, кульминация — любые средства хороши, экран заливает кровью». Красивый 84-летний джентльмен в белоснежном поло, черных очках и бейсболке, сидя на корме яхты, излагает свои принципы с поставленной дикцией, мягкой улыбкой и достоинством профессора-гуманитария. В это время крупный блондин с татуировками, засунув обе руки в резиновую голову динозавра, пытается перекусить шею мулатке в бикини, обильно поливая ее при этом кровью через специальные трубочки. По воде плавает уже успешно откушенная мужская голова. За кадром суетится небольшая съемочная группа — у каждого сотрудника минимум четыре функции. Они в Мексике, потому что там дешевая гостиница на берегу и можно снять всю натуру разом. У них нет разрешения на съемки. У них детские рации. Рядом водятся настоящие крокодилы. Роджер Корман делает «Диноакулу» — примерно четырехсотый фильм, где его имя будет стоять в графе «продюсер». Кроме того, у него там небольшая роль. В том же (2010-м) и следующем году выйдут еще «Динокрок против Супергатора», «Акуломиног», «Пауки-верблюды» и «Пираньяконда». Очевидно, чтобы не терять стоящий реквизит и локейшн.

Первый документальный фильм про жизнь и карьеру Кормана — с броским подзаголовком «Дикий ангел Голливуда» и, очевидно, уже с замахом на какие-то обобщения — вышел в 1978 году. Его авторы явно поторопились, а режиссер «Мира Кормана» — эффектная брюнетка Алекс Стэплтон — примерно тогда только родилась. «Мир» она снимала на голом энтузиазме, без бюджета, поначалу почти ничего не умея и на ходу учась у собственного персонажа.

По фильмам кормановских студий начиная с середины 50-х можно изучать американскую историю лучше, чем по мейнстриму: он улавливал сдвиги в общественных настроениях оперативнее и точнее, чем Голливуд. Собственно, главный его талант — разумеется, не экономить на съемках, а чувствовать воздух, реагировать на его дрожание.

Ядерная паранойя 50-х — фантастика о пришельцах и чудовищах, молодежные бунты 60-х — фильмы про хулиганов, потом про байкеров, потом про наркотики, сексуальная революция — поруганные монашки, веселые студентки и отчаянные зэчки, конец официального расизма — волна «блэксплуатейшн» и так далее.

При этом единственный раз, когда политически сознательному Корману захотелось поговорить на те же темы серьезно, — этот момент в фильме Стэплтон освещен достаточно подробно — оказался и чуть ли не единственным его коммерческим провалом: «Незваный гость» о проблемах расовой интеграции на Юге почти его разорил, и Корман навсегда ушел от прямых высказываний.

Отдельный замечательный сюжет — предпринятая им в 60-е серия вольных экранизаций Эдгара По. От респектабельного «Колодца и маятника» до сугубо патологического «Маленького магазинчика ужасов» и, конечно, «Страха», о котором Джек Николсон — один из главных воспитанников Кормана и самый красноречивый комментатор в этом фильме — говорит: «По сей день никто не знает, о чем эта картина». Фильмы, снятые за два дня. Фильмы, для которых Корман одалживал у знакомого дантиста бормашину и трясся над ней больше, чем над кадром. Актер Джонатан Хейз рассказывает, как его герой был глухонемым, но поскольку финал как-то не складывался, ему в конце внезапно пришлось заговорить (а его напарнику — попытаться объяснить зрителю весь фильм в одном монологе).

Или глава с советской фантастикой, которую Корман покупал, чтобы перемонтировать и выпустить в США (такой была, например, самая первая работа Копполы). Питер Богданович, светясь от восторга, рассказывает, как ему поручили вмонтировать в фильм, ставший «Путешествием на планету доисторических женщин», собственно доисторических женщин, но запретили давать им реплики, чтобы не тратить деньги на звук. Когда оказалось, что молчание выглядит странно, решили, что они общаются друг с другом телепатически. Когда это оказалось еще более странным, не открывающих рты телепаток озвучили голосом за кадром.

Или история о том, как Корман принимал ЛСД, готовясь к фильму «Трип». О том, как из-за мелких разногласий он потерял права на «Беспечного ездока», оказавшегося потом одним из самых прибыльных фильмов в истории. О том, как он предлагал Скорсезе сделать героев «Злых улиц» чернокожими. О том, как все закончилось в середине 70-х, — пока ученики Кормана творили историю «Нового Голливуда», очкарики из киношколы сняли «Челюсти» и «Звездные войны», и студии стали потоком делать то же самое, что делал он, только на много порядков дороже. От этого удара Корман так и не оправился — с тех пор он спродюсировал сотни работ, но сам, например, снимать практически перестал. В фильме есть душераздирающий фрагмент с какого-то ток-шоу того времени, где Корман обиженно говорит, что тратить такие деньжищи на кино — это безнравственно, и лучше бы трущобы благоустроили.

Сам он при этом, по многочисленным свидетельствам, любил Бергмана и Антониони — и в 70-е прокатывал в Америке иностранные фильмы, пользуясь своей системой дистрибуции, показывая Феллини с Куросавой в драйв-инах, кинотеатрах под открытым небом, где собиралась его обычная аудитория.

О Кормане говорят начинавшие у него режиссеры — Скорсезе, Богданович, Джонатан Демме, Рон Говард (почему-то он при этом сидит на кладбище), Джо Данте, и актеры — помимо Николсона, Де Ниро, Дэвид Кэррадайн, Пэм Грир, Питер Фонда. Ближе к концу есть мажорная нота — Корману в 2009 году вручают почетный «Оскар» за выслугу лет, и это, как ни странно, единственный момент, когда в фильм прорывается какой-то едва заметный дискомфорт, какое-то скрытое напряжение. В самой ситуации есть нечто искусственное — слишком разные миры соединяются на слишком формальном мероприятии, и трудно отделаться от мысли, что Корман не за тем полвека снимал кино, чтобы Квентин Тарантино похлопал его по плечу.

Но Стэплтон — вообще, надо сказать, мастерски монтирующая — знает, чего хочет, и уже после этого ставит по-настоящему пронзительный эпизод: Джек Николсон в середине какой-то непринципиальной реплики о Кормане вдруг начинает рыдать — натурально, от нежности. И фрагмент из «Высшей школы рок-н-ролла» с участием группы Ramones — единственное, что мешает к нему присоединиться.