Роман Волобуев говорит с Евой Грин и Дэниелом Крейгом про «Казино "Рояль"»

Фото: Columbia Pictures

— Зачем вам эта канитель с девушкой Бонда? Вас вроде Де Пальма звал и еще кто-то из великих.

— Ну были сомнения, да. Тем более бонд-герл должна быть лощеная, с идеальной фигурой. А я…

— Вы такая красивая, что я сейчас, кажется, в обморок упаду.

— Так мило — кажется, и правда упадете. Сделайте глубокий вдох, а я пока все расскажу. Когда мне эту историю предложили полтора года назад, я даже на пробы не поехала. Представила себе, как бегаю по экрану в бикини, поморщилась и ответила: спасибо, но это как бы и не обсуждается.

— То есть прямо отказались?

— Да. Но они настаивали, прислали сценарий…

— Только не говорите, что он вас с первых страниц поразил своей глубиной.

— О, я гляжу, вам полегчало. Я сама удивилась: это действительно был хороший сценарий, даже какие-то сложные реакции эмоциональные у героев прописаны. Оказалось, его на финальном этапе дали почти полностью переписать Полу Хаггису…

— Это который «Малышка на миллион»?

— Да. И он такой живой, нахальный сценарий сделал — и там про любовь довольного много, одновременно остроумно и сентиментально очень. Я сама в кино как раз на такое старомодное сочетание обычно ведусь.

— Но все равно — скольким девушкам ярлык «бонд-герл» карьеру сломал.

— Я говорю — были сомнения. Но я в итоге подумала: черт, что я буду нос задирать? Я не так много в кино сделала, чтоб задаваться. Ну блокбастер, да. Но роль хорошая, Дэниел Крейг вообще чудо какой. Жизнь, знаете ли, слишком коротка, чтобы так вот разбрасываться.

— Я понимаю, почему они за вас уцепились: Веспер Линд в книжке такая трагическая фигура, а у вас в глазах обреченность читается.

— Это не обреченность, это тушь. Хотя меня несколько лет назад не взяли в один фильм, потому что решили, что у меня слишком трагические глаза. Не знаю, откуда это, у меня не трагическая судьба — пока, по крайней мере.

— В фильме, когда вы Бонду его первый смокинг дарите, у вас взгляд душераздирающий, как у героини фон Триера.

— Правда? Я, кстати, очень хочу у фон Триера сняться. Хотя и страшно.

— Почему? Он, говорят, милейший человек.

— Всякие слухи ходят, как он актрис мучает. С другой стороны, они у него так раскрываются — видимо, оно того стоит.

— Вам самой «Казино» понравилось?

— Я два бокала красного выпила перед показом, сидела вся в ужасе. Очень боюсь себя на экране. Мне понравилось, какой там Дэниел: он такой неотретушированный, жесткий, настоящий. Помните начало самое — черно-белый кусок?

— Где он связного в умывальнике топит? Довольно круто, да. Жаль, они весь фильм черно-белым не сделали.

— О да, такой «Город грехов» был бы.

— А что у вас дальше?

— Я сейчас буду сниматься в «Темных началах» по книжке Пулмана. Дэниел там тоже играет, хотя у нас нет совместных сцен. Я там ведьма, а он папа… или нет — он там дядюшка.

Фото: Columbia Pictures

— Вы в прологе здорово человека в умывальнике топите — как будто это не «Бонд», а фильм какого-нибудь Гонсалеса Иньярриту или Куарона.

— Это, знаете, серьезный комплимент. Мне тоже начало нравится. Это удачный ход, по-моему: люди только сели с попкорном, ждут песню — и тут им…

— Вы не похожи на человека, который всю жизнь шел к этой роли. Или была потаенная мечта?

— Если только в детстве: в младших классах я вроде играл в Бонда. Но чтоб именно сыграть его… Я несколько другой путь себе выбрал. Но, знаете, как в биографиях пишут: «Однажды у него зазвонил телефон — это была Барбара Брокколи». Вот у меня он в буквальном смысле зазвонил: «Это Барбара, приходите пить чай». Что мне оставалось делать?

— Когда вас назначили Бондом, был вопрос: раз мир перевернулся и вы — Бонд, кто же тогда режиссер? Сэм Мендес? Или, не знаю, Джон Мейбери?

— Было бы здорово. Посмотрим, кстати, — вдруг кого-то из них на следующую серию наймут.

— Так вы поговорили бы c этой вашей Брокколи. У вас же есть совещательный хотя бы голос?

— Ну я пока на птичьих правах. Смешно, что вы вспомнили про них, — я и с Мендесом, и с Мейбери ходил советоваться, когда мне предложили Бонда. Я ко всем тогда приставал: «Скажите, это совсем бред? Совсем плохая идея?» И все дружно отвечали: «Нет, Дэниел, хорошая».

— Потому что это правда хорошая идея. А скажите, мне показалось или вы сознательно играете Бонда таким — ну несколько мудаком, что ли?

— Понимаете, хороший Бонд был возможен в 60-х, когда люди верили в хорошее правительство и внешнего врага. Сейчас правительство для нас — это люди, которые делают какие-то малопочтенные вещи из якобы добрых побуждений, причем эти добрые побуждения — тоже не факт. Бонд в такой ситуации — двусмысленная фигура, конечно.

— У всех ваших предшественников — кроме, разве что, Коннери — были маски. Роджер Мур был клоун, Далтон — страстотерпец, Броснан — постмодернист. Вы себе придумали определение?

— Э-э-э-э… ну, вообще, нет. Я вам могу сейчас как-то наврать красиво — но, если честно, вот могу картинку показать (показывает на плакат). Вот моя физиономия, вот пистолет. Если вы спросите меня, какой мой Бонд, — ну вот такой. Я был бы совсем плохим актером, если бы мог словами объяснить.

— Вас сначала страшно пинали — были какие-то петиции, чуть ли не уличные шествия против вас в этой роли. Тяжело было?

— Ну приятного мало. Я как-то, мягко говоря, всего этого не ожидал и вообще не привык быть объектом массовой ненависти. Но потом это даже подхлестывало.

— Вас уже подписали на 22-ю серию?

— Ну вы знаете, как это бывает. Меня хлопают по плечу, говорят: «Дэниел, ты лучший, мы мечтаем с тобой работать дальше». Но я им, конечно, не сильно верю. Вот сейчас ездим, рекламируем кино — посмотрим, как оно в прокате пойдет.