«Последний из настоящих художников — жег себя с обоих концов, вызывал смерть на вечные стрелки» Рената Литвинова, Александр Митта, Олег Гаркуша и другие об Алексее Балабанове

Рената Литвинова

актриса, снялась у Балабанова в фильмах «Мне не больно» и «Жмурки»

«Когда-то на сочинском «Кинотавре» — я там была в первый раз — я увидела на сцене сурового молодого человека — это было лет двадцать назад, а подружилась я с ним, когда он снял фильм «Брат». Кажется, на послепремьерной вечеринке все так напились, падали, друг друга поднимали, я тогда вообще была в раздрае — такой был трагический период, и тут вдруг встретился Леша. Он, конечно, завораживал: своими дикими историям, абсолютной нематериальностью, товарищами-воинами, своей безбашенностью и такими же предложениями. Он был продолжением своих фильмов, только вблизи — опасным и одновременно полным счастья. И еще он был такой трогательности и наивной чистоты человек, что это навсегда обезоружило меня — Леша один из немногих, который в течение всех этих двадцати лет говорил мне только слова любви, я не могу вспомнить его крик, критику, злость. Наверно, он так назначал встречи-свидания — хотел еще раз повидаться и позвал меня в «Жмурки» на эпизод, а потом на большую роль в «Мне не больно». Звал он на роли всегда по телефону — «ну что, Литвинова, снимешься у меня?» Он так всегда хвалил и восхищался, что я краснела. Меня никто никогда так не хвалил, только Леша. С ним я всегда была уверена в себе. Всегда критикуемая и привыкшая к неприятию, я попадала в рай под его режиссерским взглядом. Двумя словами он управлял моей очередной ролью у него — «недотопила» или «перетопила». Снимал по два дубля, ну максимум три. В житейской обстановке ему вообще ничего не надо было — в шапке своей и полосатой майке он ходил десятилетиями, ему не интересно было есть, тратить деньги, например. Последний раз я приехала к нему домой — он ночью показывал нам фильм, потом мы выпивали, ходили по комнатам, в каждой — жена Надя, мамы, папы, дети. Все-таки он жил счастливым человеком, любимым. И я его очень-очень любила и уважала. Последний из настоящих художников — жег себя с обоих концов, вызывал смерть на вечные стрелки, жил без денег, не нуждаясь в них, разве что купить на них водку. Такого равного в кино ему сейчас нет, давно нет — такого просветленного, практически полублаженного в своей незацепленности за жизнь. Он меня поразил сначала как личность, а его фильмы — по-настоящему любимы народом, хотя он никому не угождал. Честно, если у меня про него что-то сейчас спрашивают, меня всю сводит внутри и я начинаю плакать без него. У меня заканчиваются слова, остается только черная пустота без Леши».

Александр Митта

режиссер, преподавал Балабанову на «Высших курсах сценаристов и режиссеров»

«Я увидел его первый раз, когда преподавал, он был просто среди студентов. Ленинградские ребята были очень сплоченной, дружной группой — Балабанов, Сельянов. Никакой бесшабашностью не выделялись — нормальные, скромные, очень трудолюбивые. Его картины с самого начала были очень отстроены, случайностей там уже почти не оставалось, все было подчинено идее, которую он хотел выразить. Мы не особенно часто впоследствии пересекались — на «Кинотавре» в основном или когда я в Питер приезжал. Но он человек занятой, работал много. Обычно когда он выпускал картину, я просто звонил ему — говорил, что мне нравится. На мой взгляд, он занимал первое место в российском кино с отрывом от всех остальных — первое, второе и третье. Сейчас это еще довольно трудно осознать; когда смотришь вплотную, это не просто увидеть. Но, думаю, пройдет время и станет совершенно очевидно, что он художник, который жестче всех выразил суть времени и нашу принадлежность к нему. Он жил проблемами страны, болью страны. И всегда либо напрямую выражал то, что люди хотели узнать, уяснить — первый и второй «Брат» были в этом смысле показательны, — или уже как-то метафорически. Но его личное всегда было неотделимо от того, что бродило в стране в это время. Он наиболее внятно из всех выразил то, чем кино должно быть в наше время и что оно может сказать и сделать. В то время как забота всех остальных — ну не всех, а большого количества людей — в том, чтобы прожить, выжить, заработать, понравиться этим придуркам, которые заполняют сегодня «Кинотавр». В нем этого не было на на йоту. Он делал то, что считал важным. Если он хотел бросить кладбищенский цветок в прошлое, то он просто снимал на эту тему картину. Или если у него была какая-то тревога по поводу будущего, то вот «Морфий» — он же вроде бы о прошлом, но это ведь на самом деле о той наркоте потери личности, потери себя, потери всего, что может у нас быть. С ним не надо было искать формулировок, чтобы отделить в картине главное от второстепенного. Его фильмы всегда были только о главном. Это меня всегда в нем поражало и заставляло смотреть на него с уважением и восхищением. А то, что он всегда при встрече называл меня учителем, — я к этому относился с юмором. Чему-то я его, конечно, научил; не многому, но кое-чему научил. Он был примером того, что значит любить свое дело, погружаться в искусство. Слова вроде «искусство», «творчество» — это не его лексикон, но на самом деле он жил только этим, жил в своем деле и своей работе. И ничего другого у него не было. Ему, слава богу, повезло, что были друзья, которые помогали ему прожить, пока у него что-то не созреет, которые были ему верны. Это большое везение, но он этого везения заслуживал. А возможно, это и не везение — просто они были ближе к нему и раньше других понимали, кто он на самом деле и что он значит».

Леонид Бичевин

актер, сыграл в фильмах Балабанова «Груз 200» и «Морфий»

«Впервые я с ним встретился, когда я пришел в офис «СТВ» на «Рижской». Пообщались, он меня снял на камеру, спросил про любимые фильмы. И позвал в «Груз 200» в итоге. Работать с ним было по-разному, знаете, — то нелегко, то потом вдруг легко. Потом опять нелегко. Он как жил, так и работал. Мне кажется, он не очень разделял два этих понятия — жизнь и режиссура. Как-то это все едино для него было. Как бы сказать, чтобы не соврать… Он был крайне непосредственным человеком — и режиссером тоже; как я сказал, это все для него нераздельно было. Он пытался с помощью кино выражать какие-то свои идеи и мысли, но так, чтобы это было максимально жизненно и живительно, что ли. В нем было сочетание большого проницательного ума (пытливого, интеллектуального) с душой ребенка. Он правда внутри, да и на поверхности тоже, был очень нежным человеком. Ранимым, тонким и одновременно стойким. Такой вот был человек — с глубоким взрослым умом и душой ребенка. Даже вел себя как ребенок иногда, очень непосредственно. Эта непосредственность, наверное, самое для меня дорогое, что в нем было». 

Сергей Астахов

оператор, снял с Балабановым «Счастливые дни», «Брата», «Мне не больно» и другие фильмы

«Познакомил нас в 1991 году Сергей Сельянов. Леша привез свое кино документальное — «Настя и Егор» и еще какой-то фильм о свердловских рокерах — и собирался что-то снимать в объединении «Дебют» у Германа-старшего на «Ленфильме». Я в то время уже занялся фильмом Лидии Бобровой, поэтому никак не мог начать работать с ним. Он запустился с другим оператором, но что-то у них не заладилось, и вышло так, что «Счастливые дни» по Беккету мы с ним доснимали уже вместе. Не могу сказать, что мы моментально друг к другу притерлись. Не в притирке дело было — мы же не любовники. Просто Леша тогда многого не представлял — не понимал, как то, что он видит глазом, на экране будет выглядеть, во всем сомневался, много мучился. Мы с ним подолгу разговаривали, и он в конце концов поуспокоился. Сказать, что с тех пор мы не расставались, нельзя. Я, к примеру, отказался снимать ему «Замок». Были такие времена, что на картину давали совсем мало денег. И я сказал: «Леш, сам понимаешь, Кафку снимать за три копейки — какой смысл?» Речь шла не о деньгах зарплатных, а о деньгах на создание картины. По замыслу она была очень сложной, и трудно было за предлагаемые деньги сделать то, за что потом было бы не стыдно. Короче, Леша снял «Замок» с другим оператором. И долго — прямо до самой смерти — мне говорил: «Если бы ты снимал, то фильм был бы другой».

Я человек работы. Для меня работа — это и когда весело, и когда грустно, и когда трагично. Поэтому не могу выделить из снятых с Балабановым семи фильмов какой-то один по принципу «и вот мы всю картину ржали». Была обычная нормальная такая работа. Вот некоторые режиссеры любят, чтобы помимо съемок обязательно все было очень хорошо с точки зрения гулянки, а Леша к этому никогда не стремился. Он не отказывался праздновать дни рождения или какие-то сотые-двухсотые кадры, но не культивировал это. Балабанов очень требовательный — всегда делал то, что было задумано, а не то, что получалось. Это очень трудно. Любого киношника об этом спросите — каждый подтвердит. Всегда находится масса оправданий: не хватило времени, не было денег, актер запил, козел. У Балабанова такого вообще не могло быть. Количество компромиссов, которые он допускал, было минимальным. Никогда у нас не было ситуаций: дали три копейки, мы сняли десять минут, получили контент. Балабанов не контент снимал, а кино». 

Шура Би-2

музыкант, автор музыки к фильмам «Брат 2» и «Война»

«В «Брат-2» мы по большому счету случайно попали. В фильме же, когда он (Данила Багров. — Прим. ред.) приходит на концерт, там афиши ДДТ висят. Но с ДДТ у Балабанова не сложилось, как-то они там не договорились, и он позвонил Мише Козыреву, попросил какой-то новой музыки посоветовать. И тот привез ему чемодан кассет, на одной из которых был наш альбом, еще не изданный тогда. Изначально Балабанов вообще хотел построить фильм на этом нашем альбоме, но общими усилиями его отговорили, и в итоге получился такой вот мощный саундтрек. Фильм, соответственно, был уже снят, когда мы там появились, но было обговорено, что мы в него попадем. Это как бы все в Чикаго происходило, но снимали уже на самом деле в Питере. Где-то неделю мы там провели, и тогда как раз познакомились впервые с Балабановым. Он был абсолютно позитивный, мощный человек, огромная энергетика в нем чувствовалась. Я не видел, как он работает на площадке, но понимаю, что он невероятно тонко чувствовал музыку. Мы, понятно, больше с Бодровым тогда общались, потому что одного возраста были. А Балабанов запомнился, конечно, немного отрешенным от мира, но очень позитивным. Мы тогда хорошую неделю в Питере провели».

Агния Кузнецова

актриса, сыграла в фильмах «Груз 200» и «Морфий»

«Меня пригласили на пробы к Балабанову. И шла не просто пробоваться на роль в фильм «Груз 200» — я шла на встречу со своим любимым режиссером. Я смотрела до этого все его фильмы. Мне, конечно, очень нравился «Брат», и «Про уродов и людей» тоже. Балабанов очень любил артистов и вообще всех, с кем работал. Мне было всего 20 лет, когда снимали «Груз 200». И он меня всячески оберегал. И вся группа, например, ждала, когда я наконец заплачу или, наоборот, засмеюсь, и следила, чтобы молодую артистку особо не мучили, и чтобы все у нее всегда было хорошо. Такого у меня, собственно, нигде больше и не было. Помню, что когда съемки закончились, даже я решила, что так будет всегда и будет, и потом была сильно удивлена: оказалось, что не все режиссеры такие, как Балабанов. С Балабановым ушла эпоха хороших фильмов. И это большая очень потеря… Я не так хотела сказать… Понимаете, Балабанов — как мечта, которая была, а теперь ее нет. И уже больше никогда не представится возможность поработать с этим прекрасным режиссером. И какой же это был праздник каждый год — приходить на премьеру его нового фильма, и смотреть, и радоваться, что в России есть настоящее искусство. К сожалению, теперь это все закончилось».

Светлана Письмиченко

актриса, сыграла в фильмах «Замок», «Брат» и «Морфий»

«Мы познакомилась самым банальным способом, какой только существует в актерском мире: Балабанов пригласил меня на пробы в фильм «Замок», свой самый первый игровой фильм. Меня утвердили, и это было судьбоносным событием в моей жизни. Я впервые попала в настоящее авторское кино. А после «Замка» был «Брат», и Леша писал сценарий специально для меня. Просто сказал: «Ты будешь в «Брате» у меня сниматься». Я ответила: «Хорошо». А то, что вышло из этого фильма, — никто, конечно, такого не ожидал. Мы работали без денег, бюджет был маленький. Снимались в своих вещах — Надя (Надежда Васильева — художник по костюмам, жена Балабанова. — Прим. ред.) приносила из дома какие-то свитера. За окном были 90-е. И мы не думали, что как-то плохо живем, — мы жили прекрасно. Самое главное качество Балабанова было в том, что он сам придумывал все свои картины. Но никогда это не говорил напрямую. Ему не нужно было ничего объяснять на площадке, потому что все, с кем он работал, хорошо его знали. Он добивался своего с полуслова: какие должны быть картинки, какие персонажи. И при этом не очень любил театральность. Больших репетиций мы никогда не устраивали. Он подходил к актерам и спрашивал: «Ну ты же знаешь, как надо?» И такие вот слова сильно подкупали. Когда мы работали в «Морфии» — уже сейчас, четыре года всего назад, — все было уже совсем по-другому. И главное — бешеные бюджеты. Помню, держу на руках силиконового младенца, которого как бы рожала героиня, а Леша мне тихонечко так говорит: «Ты поосторожней с ним, он стоит, как весь на бюджет на «Брат». Все поменялось. И «Морфий» — это был уже другой Леша. Мне кто-то сказал — и я в это верю, — что талантливым людям дается дар предчувствия собственной кончины. И Леша, как мне кажется, последние лет пять точно жил с этим ощущением. Конечно, 54 года для мужчины — это расцвет. Он мог много чего еще снять. А сколько он открыл артистов! И Витю Сухорукова, и Маковецкого, который сыграл у него прекрасные роли. Да что там говорить! Для всех нас, для артистов, Леша — это визитная карточка. «О, она снималась у Балабанова!» — это знак качества».

Олег Гаркуша

музыкант, сыграл в фильме «Я тоже хочу»

«Я знал и, естественно, любил всегда Балабанова, но по-живому с ним познакомился только на премьере фильма Игоря Волошина «Нирвана». Я к Леше подошел и сказал: «Если что — приглашайте». И прошло, по-моему, года два, прежде чем Леша меня пригласил. И сделал этот буквально дней за десять до начала съемок фильма «Я тоже хочу». Просто сказал, что очень хочет, чтобы я в этом фильме появился. А я знал, конечно, что Балабанов собирается снимать фильм; более того, я знал, что на роль музыканта пробовали и Чигракова, и Бутусова, и Глеба Самойлова. В конце концов Леша до последнего ждал Леню Федорова, но у того все не получалось по определенным обстоятельствам, и тогда он позвал меня. Вероятней всего, Леня меня и рекомендовал. Короче, какой-то волей Божией я попал в кино к Балабанову, и для меня это было, конечно, потрясением очень большим. Я приехал в город Бежецк Тверской области 24 февраля 2012 года. Так получилось, что 23-го день рождения у меня, а 25-го у Леши. В его день рождения съемки и начались. Они были достаточно тяжелы. Было, скажем мягко, холодно — где-то около минус 35 градусов. Смены были очень длинные — часов по семнадцать вместо обычным восьми-двенадцати, и ночные, как правило. Знаете, у киношников есть такое слово «переработка»? Так вот у нас была именно она. Но при этом вся съемочная группа работала — никто не жужжал, не скандалил и права не качал. Почему? Потому что вот такой великий и замечательный человек был Леша. Если честно, то я когда узнал, что Федоров будет сниматься у Балабанова, начал завидовать: «А-а-а! Но почему не я». А как же без этого. Поэтому, когда на встрече Леша мне сказал: «Ну и репа у тебя», — я посчитал это действительно большим комплиментом. А потом уже, когда фильм был почти готов и начались всякие премьеры, Леша всем на полном серьезе говорил: «Олег Гаркуша — великий драматический актер». И уж тут я вообще не знал, куда деваться! Просто офигевал. Знаете, я ведь опять должен был у него сниматься. Он же уже написал сценарий к новом фильму, в сентябре должны были начаться съемки. Это должен был быть фильм — не про Сталина, как намечалось ранее, а про отношения между мужчинами и женщинами, про любовный треугольник, про мужчину с четырьмя глазами и все такое прочее мистическое. У меня, по идее, была эпизодическая роль, но партнершей могла бы быть Рената Литвинова. Я должен был играть ее любовника — и это мне, конечно, было очень интересно. Но — не сложилось, к сожалению.

Я всем без исключения журналистам говорю сейчас одну и ту же фразу: очень скромный, непритязательный ни в одежде, ни в еде, не любящий тусовки человек. Идет по улице, и не скажешь, что режиссер. Ходил в баню — обычную, общую, — гулял по улицам, заходил в рюмочные. Скромность у него была обычная человеческая и не понтовая. Балабанов был один. А теперь он умер, и все — и не будет больше такого нигде и никогда».