Мой принц, я не умею
В «Современнике» выходит «Мален» по двум символистским пьесам Метерлинка. Принца играет Артур Смольянинов — артист труппы «Современника», более известный ролями в «Девятой роте» и «Жаре»
— Так вы в «Мален» принца играете?
— Да, принца.
— Вы и принц, а тем более вы и Метерлинк — это какой-то нонсенс.
— Абсолютно! Мама тоже сказала, когда я прочитал ей пьесу вслух, — я иногда делаю такие вещи, чтобы какие-то вещи стали ясней. Мама сказала: «Сынок, конечно, эта роль не твоя. Зато ты научишься не дуть шею».
— Чего не дуть?
— Дуть шею. Ну… играть на жилах.
— Ну да, у Метерлинка же все как будто полушепотом говорят.
— Почему, не шепотом. Просто Метерлинк — он весь такой ровно-ровно звучащий. Когда читаешь его, возникает ощущение однообразной тягомотины. Но я постепенно вхожу во вкус. Ведь это не просто принц — это смесь Ромео с Гамлетом, там вообще совершенно нереальный замес.
— Ключевое слово «нереальный».
— Да-да-да, там герои все время предчувствуют, что будет дальше, и так и происходит. Но как это играть — я не знаю. Нам Агеев сказал: «Посмотрите Дэвида Линча». У нас и на афише написано: мистический триллер.
— Вам такое интересно?
— У меня поначалу был протест против пьесы. Я прочитал, и первая мысль моя была: что за бред? Я примитивный артист психологического театра, я ничего в таком не понимаю. Кажется, это про то, что жизнь — это рай на земле. И есть люди, которые к раю не приспособлены. Но я не уверен — честно говоря, у меня уже в голове все в кашу заварилось.
— А режиссер как разбирает ее? Агеев — ученик Анатолия Васильева. Он слово «вертикаль» говорит?
— Он говорит «вертикаль», говорит «космические клеммы». А что, я учусь работать с разными режиссерами.
— А Серебренников? Вы играете у него в «Антонии и Клеопатре». И что, это тот театр, который вы понимаете?
— Я вам так скажу: я вообще еще мало что про театр понимаю. И большой вопрос, пойму ли когда-нибудь. Но меня не было бы сейчас здесь, если бы я не хотел это понять. Понимание того, что я в этой профессии, оно совсем недавно ко мне пришло. До этого были одни поигрульки. И учеба в институте — это тоже поигрульки, иллюзия, что сейчас тебе откроются все двери и мир будет рукоплескать. А оказалось, это адская работа — каждый день вытаскивать из себя какую-то патологию. Блин, как это тяжело. И не скажу, что я каждый день счастлив, что этим занимаюсь. Я только хочу этому научиться — получать удовольствие от этой работы.
— На съемочной площадке вы его испытываете?
— Там — чаще. Но вот в чем дело: в жизни есть две сильные вещи — страх и любовь. В кино все это можно сымитировать: дать крупный план, подложить музыку. В театре это не прокатывает. Здесь два часа общего плана. У меня бывает, что я выхожу на сцену и понимаю, что я абсолютно беспомощный. Зато, пусть и очень редко, на сцене возникает такое ощущение, будто — щелк! — и ты зажил чужой жизнью. Вот этого ощущения, этой легкости — этого я и хочу от театра. В кино от меня хотят взрослости, сумрачности — пожалуйста, этого во мне полно. А легкости мало. Я мечтаю испытать это в театре. Но, честно говоря, не люблю я эту кухню анализировать, говорю ж, у меня каша в голове. Манная.
— Просто вам двадцать четыре года.
— Двадцать три.
— В сорок лет у вас в голове будет пара десятков заезженных пластинок с ответами и в интервью вы будете их, как диджей, сводить.
— Никогда! Жизнь удивительно устроена: чем старше я становлюсь, тем меньше я про нее понимаю. В пятнадцать лет я все знал, все понимал, смотрел, как людей крутит, и думал: э, люди, вы чего? все же так понятно?! В восемнадцать лет начинал думать: ну да, я все понимаю, но может, я не прав? Теперь я вообще ничего не понимаю.
— Может, про хоккей поговорим? Сейчас наши за третье место играют. Мы ведем — 2:0.
— Что теперь эти 2:0. Вчера смотрел полуфинал, репетиция как раз на первом периоде закончилась. Это было так горько и нелепо. Такой нелогичный гол, это провидение какое-то шайбу туда затолкнуло. Это как раз про то, про что наш спектакль «Мален». Я как чувствовал, что будет. Мы как только сели с ребятами смотреть, я сразу сказал: чувствую, что-то не то, хорошего сегодня не будет.