«Нужно какое-то оправдание, чтобы смотреть такой фильм» Александр Ажа — о симпатии к серийным убийцам и причинах популярности хорроров

— Хоррор, мне кажется, самый космополитичный киножанр...

— Конечно, страх ведь не знает языковых и культурных барьеров. Он универсален. Японец, француз и мексиканец боятся потустороннего одинаково. Иммунитета к страху нет ни у кого. В отличие от смеха — смеются везде над разным, и многое зависит от языка. Но, чтобы пугать, не нужны слова. Саспенс воздействует на физилогию — на эмоции и тело, а не на разум.

— И поклонники хорроров — очень открытые в некотором смысле люди, их не смущают иностранные языки и реалии.

— Отвечаю за себя. Я как раз такой. С жадностью смотрю иностранные фильмы. Страх остается универсальным, но детали, обстоятельства, персонажи в финском, скажем, фильме, могут сильно отличается от всего того, что могу выдумать я. Каждый иностранный фильм — новая неожиданная интерпретация ужасного. И если страх универсален, то способы реакции на него все равно связаны с культурой.

— Что такое французский хоррор?

— А я не знаю. Во Франции снял всего один хоррор — «Кровавую жатву».

— Очень французский.

— Да. Десять лет во Франции вообще не было хорроров, «Кровавая жатва» в этом смысле многое изменила. У фильма оказалась удачная экономическая модель, поэтому продюсеры стали ее воспроизводить. Но последние годы я живу в США, поэтому не очень следил.

— Вот у нас в России почти нет хорроров. Разве что в Якутии.

— Россия становится большим рынком, последние годы я прямо вижу, как большие голливудские студии на нее переориентируются. Учитывают ее. В этом смысле очень большую роль сыграл Тимур Бекмамбетов. Уверен, что за ним идут и другие. Это обмен: российское кино становится более американским, а американское — более российским.

— Вы француз, который снимает кино в Америке. Это тоже обмен?

— Знаете, чем мне нравятся Штаты? Своей двойственностью. Когда я делал «Пиранью», мне хотелось снять фильм о рыбе, которая атакует Америку. И про тупых тинейджеров перед лицом настоящего Зла. Это игра на местном культурном поле. Американская цивилизация производит лучшую в мире литературу, фильмы и музыку — и в то же время здесь так много какого-то беспредельного идиотизма. Мне нравится этот парадокс. То, что мое происхождение позволяет мне дистанцироваться — в этом есть большое преимущество. Вот Пол Верхувен, например: он иностранец, который очень критически смотрит на Америку — и поэтому у него такие замечательные фильмы об этой стране. 

— Кстати, о двойственности. «Кровавая жатва» — фильм о раздвоении личности. В «Маньяке» герой совершает убийства тоже находясь не в себе.

— В каждом из нас живет демон, и эту темную часть человеческой натуры интересно исследовать — так скажут многие режиссеры. В детстве я много смотрел кино и много читал. Обожал документальные фильмы о серийных убийцах. Но я очень милый молодой человек, без двойного дна, я не убиваю людей по ночам и во мне нет звериной жестокости. Но и я иногда заглядываю в бездну своей души. Как бы я повел себя в экстремальной ситуации? Это вообще хорошая завязка для фильма — спросить себя, что бы ты сделал на том или другом месте. Но «Маньяк» — другой случай, «Маньяк» — фильм про психа. Герой сдирает скальпы с женщин и надевает их на манекены. Мы не принимаем логику его поступков, но мы понимаем, что такое страх быть покинутым. Страх перед любовью без взаимности. Страх того, что твой близкий уйдет. Это набор чувств, который нам знаком. А герой переживает эти чувства на другом уровне, потому что он ненормален — вот и все. Мы понимаем его боль без оправдания того, что он делает.  

— Сцена, в которой к нему приходят все его жертвы, напоминает эпизод из «8 1/2» Феллини: Гвидо оказывается в доме со всеми женщинами, которых он знал.

— Здорово, я об этом не думал, но действительно похоже. К герою приходят все его жертвы — но они же одновременно и все его возлюбленные. Я понимаю, что нужно какое-то оправдание, чтобы смотреть такой фильм. Главный герой делает ужасные вещи, но мы все равно испытываем по отношению к нему эмпатию. Вам его жаль, так же как вам жаль Энтони Перкинса из «Психо». Вы понимаете, почему он не хочет быть один, хочет сохранить всех этих женщин. Я люблю, когда фильмы ставят зрителя в неловкую ситуацию. Симпатия по отношению к маньяку — как раз из таких.

— Главную роль в фильме играет звезда Голливуда Элайджа Вуд, но мы почти его не видим: большая часть картины снята субъективной камерой.

— Мы видим его каждый раз, когда он совершает убийство. Мотив мы позаимствовали из многочисленных интервью серийных убийц, которые в один голос утверждают, что в момент совершения преступления они как будто наблюдают за собой со стороны.

— «Маньяк» — ремейк одноименной картины 1980 года. Почему в жанре так часто случаются ремейки?

— Конкретно я делаю ремейки, просто потому что хочу. На самом деле человечество с начала времен рассказывает один и тот же набор историй. Все, про что можно снять фильм, уже есть в Библии. Предательство, убийство, любовные треугольники. «Кровавая жатва» не ремейк, но она была навеяна десятками других картин. Брайан Де Пальма в 1980-е делал хичкоковские фильмы. В случае с ремейками — ты берешь сюжетную канву, название и делаешь что-то новое. «Маньяк» — очень коммерческое название. Все равно что назвать кино «Техасская резня бензопилой». В некотором смысле ремейк — это даже больше свободы. «У холмов есть глаза» — не оригинальны, но это очень личная работа. 

— Новые технологии добавляют что-то к жанру?

— Конечно. Чат — отличный способ найти жертву.