Мэри Роуч «Выхожу перед залом, набитым незнакомыми людьми, — и пошло-поехало: пенис, вагина, клитор, мастурбация, оргазм...»

— Название вашей книги «Bonk» перевели в России как «Секс для науки, наука для секса». То есть не «Перепихон», допустим, а громоздко. Вам как?

— Мне нравится. Может, просто в русском нет хорошего, смешного (при этом не грубого и не оскорбительного) односложного слова, обозначающего секс? Если нет, то лучше пусть будет «Секс для науки». Не то чтобы у меня было предубеждение против названий из трех слов. Делов-то.

— Просто в России еще слово «бонк» однозначно ассоциируется с автором учебника по английскому языку.

— Ха! Вот бы здорово было узнать, имеет ли она представление о том, что означает ее фамилия в Англии и в Штатах. Интересно, как она выглядит?

— Очень взрослая и достойная женщина.

— Пришлете мне фотографию? Может, я ее себе в фейсбук выложу? Ну я надеюсь, у нее все в порядке с чувством юмора. Да и вообще — чья бы корова... Я, знаете, сама — Роуч (Roach, то есть «таракан» по-английски. — Прим. ред.), мне не привыкать, что над моей фамилией смеются.

— Почему вы решили сделать книгу про секс смешной? Вроде как считается, что две эти вещи — секс и смех — не очень совмещаются.

— Наоборот! Мне кажется, без чувства юмора в постели прямо-таки никуда — иногда, по крайней мере. Все-таки лучше посмеяться над какими-то мелочами, которые не получаются, недопониманиями какими-то небольшими, физиологическими особенностями. А иначе разовьется комплекс, будет возникать чувство тревоги в следующий раз, ну и так далее.

{Анонс}— В повседневной жизни вы какими терминами пользуетесь? Медицинскими — «оргазм», «клитор», «мастурбация» — или какими-то уклончиво-описательными? Или сленгом? Ну в смысле — все эти слова — они по-прежнему отчасти табуированные для вас или уже нет?

— Хороший вопрос. После того как я два года произносила, читала и писала все эти слова, они совершенно перестали быть табу, потеряли свой магнетизм. Для меня это сейчас примерно то же самое, что обсуждать стрижку газона, допустим. Я выхожу перед залом, набитым совершенно незнакомыми людьми, — и пошло-поехало: пенис, вагина, клитор, мастурбация, оргазм...

— А есть какие-то темы, которые могут вас смутить, которых вы все-таки избегаете?

— Я не люблю писать про религию и про политику. Обычно, когда об этом речь заходит, люди теряют чувство юмора.

— Вы сталкивались с какими-то неадекватными реакциями на «Bonk»? Не боялись, что вас начнут воспринимать как человека, озабоченного сексом?

— Всегда найдется кто-нибудь, кто будет уверен, что выбор темы как-то связан с личными одержимостями автора. Сначала, когда вышла «Stiff» (первая книга Роуч, посвященная трупам и их роли в истории науки. — Прим. ред.), говорили, что я патологически зациклена на смерти, чуть ли не некрофил; так что когда они смогли сказать, что я, оказывается, повернута на сексе, им не пришлось как-то специально настраиваться. К счастью, как правило, такого рода замечания делают за глаза, а то, что доходит до меня, процентов на девяносто восемь позитивное.

— С того момента, когда вышел «Bonk», вы узнали что-нибудь новое о сексе?

— У меня ограниченная оперативная память, и когда я начинаю писать новую книгу, я обычно перезагружаюсь в смысле темы. Так что в последнее время я не слишком интересовалась сексом.

— Вы же были недавно в Москве — брать интервью для вашей новой книжки про Марс. Что вы еще здесь делали?

— Я пошла в Музей ГУЛАГа. Это самое печальное и мрачное место из всех, где я когда-либо была, — притом очень странно расположенное: прямо над рядом дизайнерских бутиков типа Marc Jacobs. И, в общем, я сидела и смотрела очень страшный фильм — про то, в каких условиях везли в сталинские трудовые лагеря заключенных, — и тут у меня принялся трезвонить мобильный. Громко. Ну и я встала и вышла — а возвращаться не стала, очень стыдно было. Ужасно неловко я себя чувствовала, как будто сделала что-то непристойное.

— Вообще, когда читаешь вас или смотришь ваши выступления, кажется, что вы всегда смеетесь.

— Нет-нет. Меня терзает все то же самое, что всех остальных. Чувство нестабильности, ревность, разные тревоги. Вы мужа моего спросите!

— И если вы напишете автобиографию...

— Я никогда не напишу автобиографию — потому что это будет очень скучная книжка. Мои исследования — да, они занимательные, но я выжимаю из них все самое интересное: поездки, какие-то безумные вещи, которые я вижу или вычитываю где-то; все идет в книги. А то, что остается, жмых, моя собственная жизнь за пределами расследований, она более-менее такая же, как у обычных людей. Ничего такого, за что стоит заплатить, чтобы прочесть.

— Как можно описать «стиль Роуч»? В чем секрет? Не меньше 100 длинных примечаний в книге? Обязательно участвовать самому в нелепых экспериментах? Тотальный сарказм?

— Да нет, все дело в журналистике, в фактах, которые тебе удается нарыть. А если б я сидела дома и не заглядывала под множество камней — никому бы мои книжки были не нужны. Как бы хорошо я ни писала, не на этом они держатся. Я переворачиваю очень-очень много камней. Тут надо быть чуточку одержимым, мне кажется, чтобы книги такого рода получались.

— В России сейчас бум нон-фикшна — в основном, конечно, переводного, но и отечественного тоже. Вы бы про что русский нон-фикшн прочитали?

— Мне нравится русская душевная чувствительность, смирение — и мрачный, сдержанный юмор. Так что я бы с удовольствием прочла бы нон-фикшн русского писателя. Например, мемуары о жизни в каком-нибудь медвежьем углу. Или воспоминания кого-нибудь, кто работал с Королевым на ранних этапах советской космической программы, еще в ту эпоху, когда они запускали на орбиту собак и тренировали первых космонавтов. Или про мафию, или про жизнь спортсменов-олимпийцев, как они тренируются. Или вот подпольная клубная сцена в Москве. На любую из этих тем я бы что-нибудь прочла!