«Не отпускай меня» Марка Романека Речь и фрагменты влюбленных

По-хорошему аутичный, мизантропический и вообще замечательный (хотя это и не сразу понимаешь) новый фильм давно не снимавшего Марка Романека «Не отпускай меня» по законспектированной писателем Гарлендом книжке Кадзуо Исигуро. Формально —  фантастическая мелодрама, только совсем без фантастики (да и без мелодрамы в ее человеческом понимании тоже). Несмотря на бешеную в какой-то момент популярность первоисточника среди девушек и то, что по ходу действия Кире Найтли удаляют все внутренности (что, в теории, должно позабавить женскую аудиторию) в мире он прошел довольно тихо; у нас выйдет весной.

Кто не читал — альтернативная Англия, где все живут по сто лет, благодаря случившемуся в 50-е прорыву в трансплантологии и искуственным донорам, которых выращивают в специальных интернатах и постепенно разбирают на органы. Начинается все в 70-е — в Хогвартсе для клонов, где одна искуственная девочка дружит с мальчиком, а другая его из принципа уводит; дальше 80-е, дети вырастают в Кэри Маллиган, Эндрю Гарфилда и Киру Найтли, и наконец начало 90-х, когда им всем под тридцать и пора умирать. 

Снято в стилистике душещипательного британского телекино про сироток — с держанием за ручки, поездками к морю и крупными планами грустящей Маллиган (в какой-то момент она, например, грустит над порно-журналом). Обшарпанные советские интерьеры, у персонажей из-за изоляции и специфического образования — не очень богатый словарный запас (в нем, скажем, нет слова «смерть»), вместо религии, про которую клонам не рассказывают, чтоб не усложнять  — всякие самодельные суеверия и фантазии по поводу мифических вариантов, при которых разрешается жить дольше. Главная интрига строится вокруг того, что ни в одной школе для клонов не было уроков рисования, а в той, где росли герои — были, и это, якобы, неспроста. Шарлотта Рэмплинг появляется ввиде картезианского бога, который в начале изрекает заповеди (самая главная — не курить), а в конце выходит (точнее выезжает) с ответами на вечные вопросы.

Поскольку там принципиально отсутствует такой важный для антиутопии элемент, как насилие со стороны общества, и вообще любой намек на конфликт — никого не охраняют, не тащат, никто не пытается сбежать, обмана тоже особого нет (в романе вся коллизия с донорством раскрывалась странице на 30-й, фильм вообще  начинается с титра, который ее в вежливой форме объясняет) — история довольно быстро вырастает в развернутую метафору предопределенности: действительно, режут тебя на части в 29 или ты сам разваливаешь в 70 — разница, наверно, есть, но не надо ее преувеличивать (тем более, в первом случае хотя бы анестезия полагается). Это, наверно, выглядело бы затейливой банальностью — или скучной богоборческой публицистикой в духе Кристофера Хитченса — не будь автор и режиссер такими нежными циниками (режиссер даже в большей степени, чем автор, роман хотя бы не был так мастерски замаскирован под сентиментальное кино для свиданий). Тот же Хитченс, честно пишет на обложке «God Is Not Great», кого это травмирует, тот дальше читать не станет. А тут люди собирают полный зал девчонок и под нежную музыку им рассказывают, что вера и надежда — это защитные механизмы, не дающие сбрендить от страха (а объективных поводов ни для того, ни для другого вообще нет). Или вот, две самые популярные вещи, которые принято противопоставлять смерти, — искусство и любовь — там в какой-то момент герои буквально с тем и другим в руках приходят куда следует и слышат — рассказать, что именно, это, наверно, уже совсем спойлер будет, но тогда и то, что мы все умрем, тоже спойлер.