«Ultraviolence» Ланы Дель Рей: патриархат, абсолют, депрессия и подлинность

Кульминационный момент второго альбома Ланы Дель Рей наступает на песне «Sad Girl» — тем более что и следует она ровно в середине пластинки. Поется в ней, как и заявлено в заголовке, о печальной девушке, которая закрутила любовь с женатым; припев чуть менее чем полностью, состоит из словосочетания, вынесенного в название; в какой-то момент Лана переходит с высоких частот на низкие (она вообще тут явно стремится доказать, что все-таки умеет петь) — после чего слово girl в ее прекрасных устах начинает звучать совершенно как отрыжка.

Ну ладно, ладно, на самом деле все не так уж неприятно; более того, с музыкальной точки зрения «Ultraviolence» более-менее идеально соответствует поставленной задаче. Бывают альбомы, которые хочется поставить на повтор сразу после окончания; бывают альбомы, которые будто бы все время играют на повторе: «Ultraviolence» — из вторых, и не того ли и требуется от пластинки, по праву рождения обреченной на то, чтобы играть в аэропортах и торговых центрах? Дэн Ауэрбах, видный знаток аналогового ретро из группы The Black Keys, при помощи целой пожарной команды соавторов и сопродюсеров навел нашей Лане звук, современность которого заключается именно в его безупречной архаичности. «Ultraviolence» — это реконструированная эстрада 50-х, как бы пропущенная через инстаграмовский фильтр. Большой голливудский стиль, летучие струны, вестерноподобные гитары (интересно, что гитарные партии тут нередко звучат очень похоже на последний альбом «Мегаполиса», где Олег Нестеров со товарищи тоже пытались изобрести заново дорок-н-ролльную электрогитару), эхо большого театрального помещения — все это тут окружено хонтологической дымкой, как будто помехи бегут по старой пленке, только пленка новая, а помехи — цифровые. Сама певица, хоть и старательно демонстрирует свой широкий вокальный диапазон, предусмотрительно сохраняет свой главный талант — сочинять мелодии, рожденные для того, чтобы их мурлыкали под нос. В общем и целом эта музыка ведет себя примерно как хурма. То есть вяжет.

Гораздо интереснее, впрочем, не это — а то, что «Ultraviolence» сообщает нам про саму Лану Дель Рей и про феномен ее популярности. Ко второму альбому можно уже оставить в стороне оппозицию фейка и оригинала: не так уж важно, создала Лана себя сама или руками продюсеров (хотя похоже, что все-таки продюсеров), куда важнее, что именно было создано. Так вот, после «Ultraviolence» становится понятно, что ставить Лану Дель Рей в один ряд с другими главными лицами молодой женской поп-музыки не вполне корректно; более того, Лана представляет собой к этому ряду перпендикуляр. Если все номинальные конкурентки Ланы — Леди Гага (против которой вроде как направлена композиция с озорным названием «Fucked My Way Up to the Top»), Адель, Бейонсе, Рианна и проч. — в той или иной степени про girl power (а та же Гага — просто про power), то у Дель Рей все наоборот; с точки зрения этики и жизненных принципов ее песни более всего похожи на сочинения певицы Максим — благо что и определенное физиогномическое сходство тоже имеется. «Он ударил меня, и для меня это было как поцелуй», — поется тут в титульной песне; за эту строчку Лане уже привалило от разных феминистических изданий — и правильно, в общем, привалило, потому как Дель Рей и правда плоховато соотносится с представлениями о свободной женщине Запада. Ее лирическое «я» целиком и полностью определяется мужчиной, который с ней рядом, — возможно, безалаберным, бесполезным и каким угодно бессмысленным, но всегда приоритетным по отношению к спутнице; даже ее различные самоидентификации тут явным образом имеют смысл только в приложении тому, другому, единственному: вслушайтесь, скажем, в припев «Brooklyn Baby» (где речь идет в первую очередь о мальчике, и уж потом о девочке, которая служит ему приложением) или в текст «Shades of Cool» (которая посвящена описаниям качеств мужчины целиком; тут даже есть совершенно школьная строчка «и когда он звонит, он звонит мне, а не тебе»; действительно, вот молодец). Да, наверное, вся эта идеология тоже вполне себе вписывается в вышеупомянутую реконструкцию 50-х — но трудно отогнать от себя мысль, что она, с одной стороны, неплохо объясняет популярность Ланы в России, а с другой, свидетельствует о том, что с женским самосознанием в так называемом цивилизованном мире все несколько сложнее, чем можно заключить из передовых либеральных изданий.

Если вкратце подытожить смысл пластинки «Ultraviolence», получится примерно так: я девочка, я не хочу ничего решать, я хочу платье. Ну и Лу Рида на виниле для полного счастья.

Если смотреть на нее поверхностно, то «Ultraviolence» — это, конечно, всего лишь очередная хорошая поп-пластинка. На ней полно запоминающихся с первого раза мелодий и высокой драмы, она довольно удачно сконструирована — от классической увертюры, задающей настроение, до эффектного финала, похожего на одно-единственное вынесенное в отдельный абзац мощное предложение, которым заканчивается хороший роман. Что еще важнее: на «Born to Die» Лана Дель Рей порой терялась в избыточных аранжировках, но теперь у нее появился Дэн Ауэрбах — ее Аксель Стордал, Фред Фостер и Ли Хейзелвуд одновременно, человек, который знает цену принципу «the singer, not the song» и который умеет заставить музыку облагораживать певицу, выводить ее на первый план, под свет софитов — так, чтобы Дель Рей и только Дель Рей могла быть звездой. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему «Ultraviolence» может понравиться — и понравиться сильно.

Да, поп-музыка нередко работает лишь благодаря чистому ремесленничеству — но не только лишь ремесленничество может сделать ее великой или даже хорошей. В поп-музыке обычно нет абсолюта, она в очень значительной степени определяется контекстом. Неважно, считать это достоинством или недостатком, но главная отличительная деталь Ланы Дель Рей — ее болезненная зависимость от клише, на которых она строит свой образ и, как положено в мире победивших визуалов, уже во вторую очередь песни. Оценивать ее с этой точки зрения можно бесконечно: можно предположить, что она всего лишь персонаж, экран для проекции самых стереотипных мужских мечтаний о настоящей femme fatale; можно считать ее девушкой, искренне влюбленной в прошлое американской поп-музыки; можно разоблачать в ней коммерческий расчет, использующий культурные коды в качестве средства достижения личного успеха. Проблема только в том, что ни одну из этих гипотез невозможно доказать. Неясно, играет ли Лиззи Грант в Лану Дель Рей или Лиззи Грант сама уже стала Ланой Дель Рей; любая попытка обосновать одну из этих гипотез неизбежно окажется спекуляцией, основанной только на личных ощущениях. Как пишет на своей странице в ютьюбе Рик Наулз, соавтор половины песен Дель Рей: «Сложно быть постмодернистом. Лана — настоящий постмодернист».

Этот не подлежащий окончательной интерпретации образ мешает до конца прояснить и музыку Ланы Дель Рей. Что такое песня «Brooklyn Baby» — посвящение традициям хиппи и битников или сатира? Песня «Ultraviolence» — рассказ о замешанной на наркотиках любви или провокационный монолог жертвы домашнего насилия? Тщательно сконструированная Ауэрбахом аналоговая блюзовая психоделия альбома — осознанная попытка сделать как в семидесятые или, возможно, реакция на подавленность современной поп-музыки современными технологиями? Внезапные смены интонаций голоса Дель Рей, ее невозможное, противоречащее всем канонам американской эстрадной музыки пение, даже не пытающееся оживить персонажей ее песен, — сознательное решение абстрагировать голос от сути или же просто глобальный недочет? «Ultraviolence» может заставить гадать днями напролет и ни за что не даст однозначного ответа — и в этом его гениальность. Лана Дель Рей, столь перегруженная во всех отношениях отсылками, референциями и цитатами, заставляет существовать свою музыку вне контекста и парадоксально приближает ее тем самым к абсолюту.

«Вот бы я уже умерла», — говорит американская певица Лана Дель Рей журналисту британской газеты The Guardian. Певице 27 лет, ее предыдущий альбом стал №1 в 14 странах, в твиттере ее читают больше 4 миллионов человек, а первый сингл с ее будущей пластинки «Ultraviolence» собрал 17 миллионов просмотров на ютьюбе. Журналист британской газеты инстинктивно просит певицу не произносить таких ужасных вещей вслух, но певица настаивает: ей совсем не нравится быть звездой и совершенно не хочется продолжать карьеру. Если б она знала, что скоро придется умереть, то, пожалуй, испугалась бы — но, вообще-то, она и в самом деле не возражает.

Ее и раньше спрашивали, почему тексты песен такие грустные, но она утверждала: «Я счастливый человек, прямо солнышко!», «Я живу в мире сама с собой». Затем сварливо заявляла: «Не думаю, что еще что-нибудь выпущу после «Born to Die», я все сказала», — но это списали на сиюминутный каприз (и заодно — грамотный маркетинговый ход). А сейчас — уже из интервью The Fader — выяснилось, что она и летом 2011-го, когда выстрелил ее первый хит «Video Games», ничему не радовалась. Все всегда было плохо, и «but I wish I was dead» — это не просто слова из песни. Не жизнь теперь имитирует искусство — просто певица всегда сочиняла про себя.

Если бы Ланы Дель Рей не существовало, ее стоило бы выдумать. Впрочем, ее и так выдумали — в интервью тому же The Fader Лана метко называет свою карьеру отражением ежедневной журналистики. Все, кто спрашивал ее про губы и Дэвида Линча, про папу-миллионера и интернат, куда ее поместили в 14 лет из-за проблем с алкоголем, так или иначе поучаствовали в создании великой американской певицы Ланы Дель Рей. Она сама ничего не заявляла — только отвечала на вопросы, — а теперь вот заговорила, и пиарщики тщетно пытаются прервать интервью раньше времени, а она без остановки рассказывает, как же грустно жить на свете и как она всегда любила Курта Кобейна. Цитату про смерть радостно продают в заголовках как The Guardian, так и таблоиды всего мира. «Вот бы я уже умерла».

К альбому «Ultraviolence» Лана Дель Рей меняет ролевые модели: в почете члены «Клуба 27», клипы «West Coast» и «Shades of Cool» будто бы взяты из документалки «Let's Get Lost» про блистательную старость опустившегося джазмена Чета Бейкера, название — из Берджесса, звучание очень похоже на вышедший 25 лет назад «Floating into the Night» Джули Круз («Твин-Пикс» Лана посмотрела уже после выхода «Born to Die»), только с гитарами. Впрочем, больше других Дель Рей все еще любит юного Боба Дилана, разыгрывавшего журналистов, — недавно даже прочитала про него книгу, — так что верить в случае с ней нужно прежде всего не словам, а делам. Перед нами не Лана Дель Рей и не Лиззи Грант, не Ева и не стриптизерша из «Tropico», не антифеминистка и не порочная линчевская женщина, а альбом «Ultraviolence» — 11 песен, ни одна из которых не вошла бы на заигрывавший с хип-хопом «Born to Die».

«Ultraviolence» — это заунывный плач c фортепианными раскатами, цепкими гитарными партиями и пышным оркестром. Это красные платья, слово money в названиях аж двух песен, язвительная отповедь современному поколению («Brooklyn Baby», вслушайтесь в бридж) и предельно точная самохарактеристика («Sad Girl»). Это первый почти семиминутный трек «Cruel World» и финальный кавер на прославленную Ниной Симон «The Other Woman», между которыми за пятьдесят с лишним минут с музыкой почти ничего не происходит. Те, кому «Ultraviolence» не нравится, говорят просто: это скучно. Те, кого затянуло-таки в трясину, на двадцатом прослушивании вспомнят такой же обездвиженный сериал «Mad Men», где, однако, важнейшую роль играют цвета — обложка «Ultraviolence» по-честному черно-белая, утешения здесь нет, да оно и не требуется. «The Other Woman», все, крышка гроба закрывается. Впрочем, постойте, есть еще бонус-треки.

Хотя учившаяся на факультете метафизики Лиззи Грант и говорит, что она и Лана — один и тот же человек, Дель Рей — это прежде всего грандиозная сказка, разыгрываемая на наших глазах. Сейчас Грант 27, и ее героиня рефлексирует о возрасте и своем месте среди кумиров. Через три дня ей будет 28 — и появится кто-то другой, а останутся лишь 11 медленных красивых песен, которые вряд ли покажутся скучными тем, кто на месте журналиста The Guardian не просил бы не говорить таких ужасных вещей вслух и вообще бы ничему не удивлялся — даже на уровне инстинкта.

Впрочем, может быть, она все это всерьез.

Творческий метод Ланы Дель Рей принято сводить к выстраиванию образа, равно милого большинству меньшинств в диапазоне от хипстеров до клана Кардашьян: наигранная поза, подсмотренная стать и высеченная из пластмассы драма — все прочее достраивается воображением реципиента. Кто-то до сих пор припоминает ей провальное выступление на SNL, кто-то гадает, настоящие ли слезы певица льет, спускаясь в первый ряд на выступлениях последующих. Впрочем, любит она меня на самом деле или нет — вопрос сколько эгоистичный, столь и бессмысленный. Что она делает с собой — об этом, пожалуй, стоит разговаривать. Во-первых, на новом альбоме Лана не стремится предстать тем, чем не является. Не является ни первой леди, ни аутичной прожигательницей жизни, ни подругой Иисуса. Является девушкой, которая любит песню «Hotel California» («Pretty When You Cry»), не чужда самоиронии («Fucked My Way Up To The Top») и ждет скорее откровений, чем чуда («Ultraviolence»). И является, представьте себе, большой американской певицей. «Ultraviolence» — это, возможно, не альбом «Blue» Джони Митчелл, не «Berlin» Лу Рида и даже не «Coat of Many Colors» Долли Партон. Но «Ultraviolence» — их прямое следствие и, что еще важнее, доказательство жизни всей американской песенной культуры в любой момент ее развития. Что Лиззи Грант добавляет к канону и почему, в конце концов, заслуживает внимания? Потому, что ей чуть ли не первой удалось создать четко не равный себе образ, который вызывает интерес в большей степени, чем сам человек. Лана Дель Рей — пошагово сконструированный персонаж, по масштабу метящий чуть ли не в ровню Филипу Марлоу. Да, именно частному детективу из романов Чандлера, воплощенного на экране по очереди Хамфри Богартом, Робертом Митчемом и другими важными людьми. Мисс Грант и ее коллегам удалось кристаллизовать собственные представления о прекрасном в персонаж, достойный даже не внимания, а всамделишной любви. И если в какой-то момент Лану Дель Рей начнет «играть» кто-то другой, поверьте, это не будет казаться смешным.

Возвращаясь с небес на землю, стоит отметить и вот какой момент. Да, на «Ultraviolence» куда больше принципов, нежели деталей. Больше слов, чем объективно значимых поступков. Но если между желанием жить как Джим Моррисон и желанием петь Лу Рида под гитару действительно лежит какой-то путь, никто не вправе запретить пройти по нему с высоко поднятой головой. И раз уж в нашем бренном мире художники, так вышло, имеют полное право взять в руки коробку «Брилло» и объявить ее произведением искусства, позвольте все же верить некоторым из них. Хотя бы тем, кто при этом не смеется.