Премьера новой EP группы «Общежитие» «Бегство»

Три года назад группа «Общежитие» записала очень хороший второй альбом — и положила его на полку. Не то чтобы такого жеста от этих людей трудно было ожидать — в конце концов речь идет об ансамбле, который первый раз появился на редакционном горизонте, когда музыканты предложили выступить на Пикнике «Афиши», подключившись к трактору «Беларусь»; об ансамбле, который ничтоже сумняшеся играл на сомнительных для интеллигентской публики политических мероприятиях; об ансамбле, который сочинил песню «Indie» (видимо, первый и единственный в истории новой русской музыки прямой выпад из славянофильского лагеря в сторону западников), — но все равно исход его был достаточно прискорбным. Как это с «Общежитием» часто бывает, их внутренние соображения извне были практически непонятны — в результате чего группа напрочь исчезла с радаров. А потом вернулась — с совсем другой записью «Месторождение»: вместо глубоких и разливных песен — грубый угловатый звук; вместо тягучей русской мелодики и песен про то, как быть ближе к почве, — многословные речитативы о городских и социальных страхах. Ту, другую пластинку «Никто не прожил жизнь дерева» группа в итоге все-таки обнародовала (сейчас ее можно послушать здесь) — но осадок, что называется, остался. 

После «Бегства» он, по идее, должен исчезнуть: на новой EP «Общежитие» сводят вместе два собственных творческих вектора — и получают искомый результат: одновременно изящный и резкий, поэтичный и землистый постпанк, который хочется величать не столько экзистенциальным, сколько экзистенциалистским. Во всяком случае, группа почти в каждой своей песне очень настойчиво исследует человека в максимально пограничных бытийных обстоятельствах — и результаты этих исследований нередко оказываются по-своему продуктивными. Конечно, это по-прежнему очень неудобная, некомфортная, неуютная группа; «Общежитие» смотрится дико почти в любом возможном контексте — и, если говорить с рыночной точки зрения, из всех контекстов закономерно выпадает. Но есть подозрение, что для самих музыкантов в этом отчасти и заключается смысл: когда целишься в такие глубины, нужно быть готовым к тому, что нырять придется в одиночку. 

 

«У нас с коротким интервалом вышли два очень разных альбома. Ну, точнее говоря, «Никто не прожил жизнь дерева» еще три года назад был записан, но опубликовали мы его только сейчас. Соответственно, на «Дереве» были песни с припевами и куплетами, а на «Месторождении» — речитативы под влиянием рэпа. И слушатели разделились, и мы сами между собой разделились, что кому нравится. Назревала необходимость одно с другим связать — вот на «Бегстве» это и происходит. На самом деле «Месторождение» для нас — это был своего рода прыжок в открытый космос этих рваных речитативов. Мы однажды даже придумали такой образ: «Месторождение» — это космодром, который стоит в тундре. Но чтобы он там стоял, нужна еще и сама тундра.

Что касается ситуации с «Никто не прожил жизнь дерева»… Когда мы писали этот альбом, нам хотелось после холодного «Я проснулась» сделать что-то человеческое. То есть нашими ориентирами были, с одной стороны, советская эстрада, а с другой — группа Love. Но когда мы запись закончили, я подсел на измену и решил, что получилось слащаво. И подсел капитально. И сказал, несмотря на то что другие участники группы были со мной не согласны, что мы такое выпускать не будем. Но со временем стало понятно, что это был такой юношеский максимализм. В юности же хочется быть пожестче, чтобы стоять супротив больших и злых взрослых. А потом я понял, что альбом на самом деле замечательный. Мы хотели его еще и раньше выпустить, но уж слишком много боли с ним было связано. 

Рэп для нас — как земля. У нас в рэпе всегда происходит прорыв в другие измерения. Я бы не ограничивал то, что мы делаем, определениями вроде «психорэп» или «шизорэп». Тут другое. Мы берем вот этот нарратив — с деталями, с приметами времени, с бытовухой, — но он нам нужен, чтобы провалиться в другую реальность. Нас же интересуют пограничные человеческие состояния, и для них такой метод более чем подходит — когда образы летят как камни, когда есть некая кинематографичность. Но самое главное — что и эти пограничные состояния суть лишь инструмент, средство, чтобы встретиться с вечным (собственно, и сами экзистенциалисты так говорили). Вообще, я для себя определяю так: «Общежитие» стоит между Блоком и Маяковским. Это два наших таких полюса.

Сюжеты для песен возникают внезапно и в самых неожиданных обстоятельствах — вдруг появляется некая дорога, на которую ты выходишь и начинаешь крутить педали. «Богородица», например, была написана в арагонском городе Хака. Или вот недавно было: у меня есть детская площадка рядом с работой, куда я выхожу покачаться на качелях, чтобы отдохнуть. И вот недавно, когда я вышел, мне представилась картина: 1942 год и люди толкают танк из болота. И я написал песню. «Что видел, было, а было так — из ямы люди выталкивают танк. Кобылы-бабы, ноги как копыта, и руки как ничьи, хотя и чьи-то, и грязь, бывает грязь такая только в детстве. Толкают танк, а он стоит на месте. И люди вяжутся в веревку, как придется. Как дерево бросают ветки к солнцу. Картина вечна, как и всякая картина. Нам не спасти себя и танк не вывести. Сосущий горизонт, на горизонте — лошади. Кто мы — огонь мы? Вошь? Бойцы глазами гусеницы меряют; уже все заодно — машины, звери. И люди — те само собой. Что видел, было. Видел так и бой». Вправду такой провал в другое измерение. Мы на будущем концерте эту песню в первый раз сыграем. 

Боязнь русского рока — это тоже был юношеский максимализм. Не надо ничего бояться. Русский рок — это прекрасно. Просто в него тоже надо нырять. Кто глубже занырнул — тот и победитель. Мне вообще близка формулировка, что солдат идет на войну не получать орден, а умирать. Вышел на дорогу — и поехал».