«Это все несерьезно»: Эвиан Крайст о трусах, рэпе и Бене Фросте

• • — Ваш отец был диджеем?
    

— Мой отчим. Он играл преимущественно транс. Я, кстати, тоже слушал много транс-музыки, когда мне было 10 лет. А папа был продюсером, то есть сам сочинял электронику — преимущественно чилл-аут. Если бы не он и отчим, я бы сейчас вряд ли занимался музыкой.

• — Как сформировалось ваше звучание?

— Все началось с эмбиентных пассажей, которые мне прислал по почте друг. Я всегда очень любил рэп, причем именно американский — английский никогда не мог слушать, — и решил увязать эти жанры вместе.

• — Вы вообще не удивляетесь, когда Канье Уэст или там Рик Росс интересуются вами как продюсером? У вас, мягко говоря, нетипичные биты для современного хип-хопа.

— Да для меня до сих пор загадка, почему это происходит. Большинство все же согласно с тем, что мой звук для рэпа слишком эмбиентный и необычный. С другой стороны, я стараюсь работать с музыкантами, которые хотят отойти от шаблонов — Канье или рэперша Тинаше, с которой мне вообще очень понравилось записываться. Они хотят уйти от привычного звучания и сделать все более сложным и необычным — и тут я им помогаю.

• — Когда вы делали микстейп «Kings and Them», вы сначала бросили все и совсем расхотели заниматься музыкой, но потом все-таки вернулись и закончили его. Почему?

— Раньше я записывал музыку только ради удовольствия — это было для меня то же самое, что и пойти поиграть в футбол, например. В 2011–2012-м у меня было две свободных от работы недели. Я установил на компьютер Cubase и начал сочинять музыку. То есть меня ничто не держало, я относился к этому предельно несерьезно. В один день не пошло — доделал в другой. Выложил треки на ютьюб — и они внезапно стали кому-то нужны.

• — Вы работали учителем?

— Да, и до сих пор им работаю. Это лучшее занятие на свете — в классе сидят 30 человек, которые ловят каждое твое слово. Я работаю с детьми, которым по шесть-семь лет — они очень милые и благодарные ученики. С теми, кому четырнадцать и уже не хочется ходить в школу, было бы, наверное, сложнее.

• — Вы как-то говорили, что очень избирательно относитесь к концертам и вам не нравится, когда все стоят и ничего не происходит.
  

— Да, и здорово, что в Москве я буду выступать совместно с Эммануэлем Биардом. Будут прожекторы, световое шоу, огонь. Может, даже сыграю какую-то часть из «Duga-3» — там же русские слова есть, кстати.

• — «Duga-3» довольно сильно отличается от того, что было на «Kings and Them». Вы планируете в будущем изменить свое звучание?

— Я хочу, чтобы моя музыка была более агрессивной и одновременно более спокойной. Как у Бена Фроста на «Theory of Machines» — к этому я стремлюсь.

• — Спрошу вас, конечно же, про трусы. Все продали?

— Нет еще, упаковываю. Упаковываю сам, кстати. С трусами смешная история, но показательная — в том смысле, что я не воспринимаю особенно всерьез ни себя, ни то, чем занимаюсь. То есть мое учительство — это да, важная часть. А музыка для меня до сих пор как шутка. Мне не нравится, когда музыкант весь такой загадочный, анонимный, недоступный; я пытаюсь быть тем, кто я есть на самом деле. Да, я работал с Канье Уэстом и сейчас занят музыкой больше, чем преподаванием, но когда я вернусь, опять буду работать учителем.